Каждый из нас видит мир по-своему

Составитель Ю.Н. ЛАЗАРЕВИЧ

Предыдущую подборку на эту тему см. в № 41/2002

Краски весны

Иван БУНИН.
Nel mezzo del camin di nostra vita^*. 1947

^* Земную жизнь пройдя до половины... (ит.) Первая строка «Божественной комедии» Данте.

Здесь надо жить...

Валерий КРАВЕЦ.
Из сборника стихов норильских поэтов. 1994

Бырранга

Валерий КРАВЕЦ.
Из сборника стихов норильских поэтов. 1994

Земля, благосклонная к человеку

— Ну а что вы посоветуете человеку, у которого нет денег на машину, на гостиницу, на рестораны, но который всю жизнь мечтал побывать в Греции? Студенту, искателю приключений, просто небогатому мечтателю?
— И это возможно. Надо собраться как в турпоход, взять с собой рюкзак, спальный мешок и флягу, хорошую обувь. Ведь Греция — первый и последний земной рай, земля, благосклонная к человеку, и недаром же боги неслышно носятся в ветре над ее скалами и заливами. От острова к острову — на кораблях, на палубе, под звездами, — так, кстати, ездят и многие простые греки: завернулся в теплый плащ, как во времена Одиссея, или в спальный мешок — и спишь, как счастливое дитя природы, под шум моря. Хлеб и вода стоят копейки, а в маленьких дешевых забегаловках за доллар-два можно купить горячего мяса, лепешек, жареной картошки или вкусного пирога со шпинатом или сыром. На пляжах или вообще на природе ночевать в принципе не разрешается, — но на многие километры вокруг нет ни одного человека, который вам об этом напомнил бы, — мало ли что не разрешается! Для грека, а стало быть, и для вас, свобода — понятие священное. Кому какое дело, где хочу, там и сплю! Куда хочу, туда и иду! И надо знать, помнить: в трех метрах от шоссе, за кустами, за колючками, за одиноким белым домиком у дороги, за дешевой и яркой туристской полосой прячется самая настоящая древняя Греция, пастушеская, земледельческая, гесиодовская. В начале октября в мягком и жарком воздухе с деревьев падают грецкие орехи, где-то журчит родник, и одинокая крестьянская фигурка, вся в черном, только что согбенно возившаяся в поле, вдруг машет тебе рукой и бежит к тебе со всех ног — это женщина торопится поднести тебе, усталому путнику, миску с пыльным и прозрачным черным виноградом: оттого, что идешь, оттого, что в пути, оттого, что неизвестно, найдешь ли кров, оттого, что все мы путники, скитальцы, гости в этом мире, оттого, что еда, вино и любовь — не грех перед Господом, а радость на пиру его, как сказал мне один старый мудрый грек, обернувшись и замешкавшись на пороге между земным раем и раем небесным.

Татьяна ТОЛСТАЯ.
Нехоженая Греция. 1999

Мир в воображении

...Всю жизнь он прожил в Пруссии, всю жизнь, безвыездно. Энтомолог он был превосходный, ве’нец Ребель назвал его именем одну редкую бабочку, да и сам он кое-что открыл, описал. В его ящиках [в магазине энтомологических коллекций] были все страны мира, но сам он нигде не побывал, а только иногда, по воскресеньям, летом, уезжал за город, в скучные песчано-сосновые окрестности Берлина...
Да, всю жизнь он прожил на родине, и, хотя два-три раза подвернулась возможность начать более выгодное дело — торговать сукном, он крепко держался за свою лавку как за единственную связь между его берлинским прозябанием и призраком пронзительного счастья. Cчастье заключалось в том, чтобы самому, вот этими руками, вот этим светлым кисейным мешком, натянутым на обруч, самому, ловить редчайших бабочек далеких стран, собственными глазами видеть их полет, взмахивать сачком, стоя по пояс в траве, ощущать бурное биение сквозь кисею. Деньги на это счастье он собирал, как человек, который подставляет чашу под драгоценную, скупо капающую влагу и всякий раз, когда хоть немного собрано, роняет ее, и все выливается, и нужно начать сначала...

< . . . >

Его огромное знание в области чешуекрылых тяготило, дразнило его, искало выхода. Всякая чужая страна представлялась ему исключительно как родина той или иной бабочки, и томление, которое он при этом испытывал, можно только сравнить с тоской по родине. Мир он знал совершенно по-своему, в особом разрезе, удивительно отчетливом и другим не доступном. Географический образ мира, подробнейший путеводитель (где игорные дома и старые церкви отсутствовали) он бессознательно составил себе из всего того, что нашел в энтомологических трудах, в ученых журналах и книгах, — а прочел он необыкновенно много и обладал отличной памятью. Динь¹ в Южной Франции, Рагуза² в Далмации, Сарепта³ на Волге, — знаменитые, всякому энтомологу дорогие места, где ловили мелкую нечисть, на удивление и страх аборигенам, странные люди, приехавшие издалека, — эти места, славные своей фауной, Пильграм видел столь же ясно, словно он туда съездил.
...Он посещал Тенериффу⁴, окрестности Оротавы, где в жарких цветущих овражках, которыми изрезаны нижние склоны гор, поросших каштаном и лавром, летает диковинная разновидность капустницы, и тот, другой остров — давнюю любовь охотников — где на железнодорожном скате, около Виццавоны⁵, и повыше, в сосновых лесах, водится смуглый коренастый корсиканский махаон. Он посещал и север — болота Лапландии, где мох, гонобобель⁶ и карликовая ива, богатый мохнатыми бабочками полярный край;
и высокие альпийские пастбища с плоскими камнями, лежащими там и сям среди старой скользкой колтунной травы, — и, кажется, нет большего наслаждения, чем приподнять такой камень, под которым и муравьи, и синий скарабей, и толстенькая сонная ночница, еще, может быть, никем не названная; и там же, в горах, он видел полупрозрачных красноглазых аполлонов, которые плывут по ветру через горный тракт, идущий вдоль отвесной скалы и отделенный широкой каменной оградой от пропасти, где бурно белеет вода. В итальянских садах летним вечером гравий таинственно скрипел под ногой, и Пильграм долго смотрел сквозь смутную темноту на цветущий куст, и вот появился, невесть откуда, с жужжанием на низкой ноте, олеандровый бражник, переходил от цветка к цветку, останавливаясь в воздухе перед венчиком и так быстро трепеща на месте, что виден был только призрачный ореол вокруг торпедообразного тела. Он знал белые вересковые холмы под Мадридом, долины Андалузии, скалы и солнце, большие горы, плодородный и лесистый Альбарацин⁷, куда увозил его по витой дороге маленький автобус. Забирался он и на восток,
в волшебный Уссурийский край, и далеко на юг, в Алжир, в кедровые леса, и через пески — в оазис, орошенный горячим источником, где пустыня кругом тверда, плотна, в мелких левкоях и в лиловых ирисах.
Занимаясь преимущественно палеоарктической фауной⁸, — он с трудом воображал тропики, и попытка туда проникнуть мечтой вызывала сердцебиение и чувство почти нестерпимое, сладкое, обморочное. Он ловил сапфирных амазонских бабочек, таких сияющих, что от их просторных крыльев ложился на руку или бумагу голубой отсвет.
В Конго, на жирной черной земле плотно сидели, сложив крылья, желтые и оранжевые бабочки, будто воткнутые в грязь, — и взлетали яркой тучей, когда он приближался, и опускались опять на то же место. И на Суматре, в саду, среди джунглей, апельсиновые деревья в цвету привлекали одну из крупнейших денниц, с великолепными тюлевыми крыльями, с пятнистым загнутым брюшком толщиной в палец.

¹ Динь — город в департаменте Альпы Верхнего Прованса.
² Рагуза — прежнее название города Дубровник (ныне в Хорватии).
³ Сарепта — поселок вблизи г. Царицына, ныне в городской черте Волгограда.
⁴ Тенериф, Тенерифе, Тенериффа — второй по величине из Канарских островов.
⁵ Коль де Виццавона — горный массив на о. Корсика.
⁶ Гонобобель — название голубики на Севере России.
⁷ Альбарацин, Сьерра де Альбаррасин — невысокий горный массив в 150 км к востоку от Мадрида.
⁸ Палеоарктическая, палеарктическая фаунистическая область (устар.) — Европа, Северная Африка (до Сахары), Северная, Средняя и Центральная Азия (до Гималаев). — Прим. ред.

Владимир НАБОКОВ.
Пильграм. 1930

Взгляд на родину издалека

Когда мы шли вдоль северной границы [Либерии], путь наш лежал по кромке бескрайних лесов; теперь мы упорно погружались все глубже, в самое их сердце. Мертвую тишину иногда прерывала перебранка обезьян... следы леопарда отпечатались на песке возле ручья, к которому выползла напиться змея. А возле ближайшей деревни в зарослях терновника был вырыт круглый неглубокий пруд, где лениво покачивалась в тени большая, похожая на карпа рыба. Было раннее утро, и я радовался, чувствуя, что каждый шаг приближает меня к дому: и в этой рыбе, и в пруде, и в спокойных деревцах было что-то удивительно английское. Каким надо быть дурнем, чтобы, заехав так далеко, находить удовольствие в пейзаже, хотя бы отдаленно, хотя бы мимолетно напоминавшем мне родину! Это удовольствие я испытал снова, когда мы вышли из леса на равнину, похожую на парки средней Англии: ручеек, просторное холмистое пастбище, небольшое стадо коров, а в высокой траве куча деревьев, похожих на вязы. Но четверть мили спустя стена леса отгородила от нас Англию, а через ручей переходила вереница людей, совсем голых, если не считать повязки на бедрах; они несли луки и стрелы со стальными наконечниками.

Грэм ГРИН.
Путешествие без карты. 1936