Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «География»Содержание №11/2003

Люди


Славянская этногеография

Митрополит ВЕНИАМИН (Федченков)

Митрополит Вениамин (Иван Афанасьевич Федченков) родился 15 (2) сентября 1880 г. в Кирсановском уезде Тамбовской губернии в крестьянской семье. Учился в Тамбовской духовной семинарии, а потом в Духовной академии в Петербурге. Революцию встретил в должности ректора Тверской семинарии. Как и многие его современники, честные, умные и чуткие люди, он не сумел сразу разобраться в сути происходившего в стране и примкнул к белым, с ними ушел на Юг России. В 1919 г. был рукоположен в епископы и в 1920 г. возглавил военное духовенство врангелевской армии, а потом эмигрировал с Врангелем. Жил и нес церковное послушание среди русских эмигрантов в Турции, Сербии, Чехословакии, Франции, США.
Вениамин, тогда еще епископ, был одним из организаторов Всезаграничного Церковного Собора 1921 г. в Сремских Карловцах (в Сербии), где наметилась тенденция к созданию особой Русской Церкви за границей, обособленной от «большевистского» Московского Патриархата. Однако постепенно к Вениамину стало приходить прозрение: его влекли идея Родины, проводимая в СССР идея социального равенства. Когда в 30-е годы произошел формальный разрыв между Московским Патриархатом и эмигрантским митрополитом Евлогием (Георгиевым), управлявшим русскими приходами в Западной Европе, Вениамин не пошел с раскольниками и основал первый приход Московского Патриархата в Париже (Трехсвятительское подворье). Во время Второй мировой войны Вениамин, уже митрополит Алеутский и Северо-Американский, служит в США и делает все возможное для помощи Советской Родине в ее войне против фашизма. После войны митрополит подает прошение о возвращении в СССР, служит в Латвии, Ростове-на-Дону, Саратове. Век свой на покое он доживает в Псково-Печерском монастыре (умер в 1961 г.).
Книга его воспоминаний «На рубеже эпох» полна тонкими страноведческими и народоведческими наблюдениями и зарисовками. Читая митрополита Вениамина, начинаешь яснее и ярче видеть этнографическую карту Европы.

А разве мало нас
на Руси, Беларуси, Украине?

В терпеливом отце сохранился еще и белорусско-«хохлацкий» характер, как у нас без обиды называли тогда украинцев. Он происходил из Смоленской губернии, но несомненно, что прадеды его были хохлы. Сама фамилия его — Федченко («в» прибавлено, конечно, после, под влиянием великорусского языка) говорит за украинское происхождение наше по отцу*. Я и теперь еще люблю слушать украинскую «мову» и часто говорю, что в моем теле смесь: одна половина от отца — украинская, а другая — по матери — великорусская.
В давние времена половцев и татар наши южные предки (Федченки, Мевченки, Прокопенки) переселились вверх, на север и на восток. А пути эти, как теперь по железным дорогам, шли тогда по рекам. И киевский Днепр донес их по протокам до самого Смоленска.
Украинская же психология по многовековым историческим, политическим, географическим, экономическим, климатическим причинам постепенно выработала из южан особый тип славян-полян: медлительность, сентиментальность, даже нежность и ласковость.
Но одной из черт этого типа можно считать некоторую леность и беспечную податливость, согласие на все.
Я единственный раз в жизни выехал на сербскую станцию волами. И не вынес этой сонной раскачивающейся развалки их: с полдороги соскочил и пришел пешком много раньше. Тут сказалась во мне больше мать-великороссиянка. А эти самые хохлы могут неделями ехать на своих волах и мечтательно мурлыкать или петь свои чудные песни. Помню, большевики-великоросы зимой 1918 г. осаждали Киев, где тогда пановала Центральная Рада с Грушевским, Винниченко, Макаренко и еще с кем-то во главе. А у нас в это время был Украинский Церковный Собор там. Кроме архиереев и очень немногих священников, члены Собора были подлинные «хохлы»... И вот, бывало, снаряды ложатся возле нашего здания на Липках: один попал уже в конюшню, другой влетел в алтарь храма (прежде там было женское епархиальное училище), третий ударил в мраморный верх выходной двери. А наши украинцы после сытного обеда ложатся по койкам отдыхать и беспечно поют: «Ще не вмэрла Украина» или «Виют витры». Дивился я тогда их этой беспечности! В противоположность им, великорос, прошедший более суровую школу истории, преодолевший холодный климат, дремучие леса, короткое лето, холодную зиму, бедную землю, вырос в закаленного жизнью борца, колонизатора, правителя. И совсем не случайно это великодержавное племя оказалось во главе России. Так и в моем отце, думаю, оставалась еще эта хохляцкая беспечность:
«Э-э!» — и промолчит...
Помню из одного рассказа Горького, кажется «Ярмарка в Голтве», подробность. Среди других возов с товарами стоит телега с «макитрами» (глиняными блюдами, в которых «мак терли»). Два вола, спрятавши часть своего тела в тень воза, медленно и равнодушно жевали жвачку. Рядом с ними лежал и их хозяин, хохол. Он точно не интересовался продажей своих макитр: кому нужно ведь купят! Подходит барыня-хохлушка. Долго она выбирала себе блюдо, все простукивала, а он лежит, будто и нет никого. Наконец покупщица остановилась почему-то на одной и говорит невидимому хозяину под воз: «Макитра с дыркой». Оттуда, не сразу, медленно следует спокойный и разумный ответ: «Визли биз дирки».
Конечно, эта черта совсем не означает слабости народа. Наоборот, когда хохол додумает до конца и придет к решению, он будет упрямым, как его волы: упрется, но вывезет!
И мой отец спокойно выносил и крепостное право, и отрыв от дома, и тридцатитрехлетнюю службу господам, а потом и горькую нужду. Моя мать в последний раз моего посещения семьи весною 1918 г., провожая меня из дома, между прочим, сказала со слезами:
— Трудно нам жилось! Но одно лишь скажу: отец у вас был святой!
— Почему — святой?
— Уж очень терпелив был: во всю жизнь свою никогда не роптал.
А разве мало было таких отцов на Руси, Беларуси, Украине? Миллионы... И сейчас выносят и вынесут.


* По аналогичной модели образовались фамилии многих знаменитых смолян: скульптор Коненков, поэт Рыленков. См., в частности: С.В. Рогачев. Географическое положение здесь учат не по учебникам//География, № 44/96 (спецвыпуск: Смоленщина), с. 5.

Почвы и антропология

В великорусских деревнях я буквально не помню ни одного толстого крестьянина, на жирной Украине они еще встречались.

Больше мне и сказать нечего
о Болгарии

Но поедем с читателем дальше — в Болгарию.

< . . . >

Что сказать вообще об этой стране? Внешне будто все близко и похоже на Россию, включая военную форму. Но народные массы оставили во мне впечатление довольно дикого народа. Достаточно, например, послушать их ожесточенные споры в вагонах на политические темы: Боже, какой это кошмарный кавардак! Тогда у них было целых восемнадцать партий на семь миллионов народа. И каждый болгарин непременно орал, доказывая преимущество своей партии перед другими семнадцатью.
В вагоне стоял шум, как в пьяном кабаке.
Европейская конституция туго переваривалась в болгарской, недавно еще рабской, голове, но они не хотели отставать от культурных стран в своей политической кухне.

< . . . >

Нерадостно было жить у них. Царь Борис — загадочный и хитрый человек. Немец по происхождению, он, конечно, тянулся к Германии и был противником Советской России, но едва ли он был и другом царского режима. Дворец его был в центре города, но обнесен высокой стеной, точно это был не отец своего народа (да и какой же он был родственник славянам?), а завоеватель, постоянно боявшийся своих подданных.
Была ли любовь к России у народных масс? Откровенно скажу, не чувствовал я ее ни в чем. Буквально не могу припомнить ни одного отрадного факта в этом смысле. Единственным исключением, пожалуй, можно назвать митрополита Софийского Стефана. В Первую мировую войну, когда болгары оказались на стороне немцев, он убежал в Швейцарию, не желая участвовать в борьбе против России, освободительницы от турок.
Есть основания предполагать, что и в эту войну он не на стороне оккупантов-немцев, почему и подвергается каким-то притеснениям.
Но вообще болгарский народ неуравновешенный, и не неожиданно, что он уже дважды стоял против России на стороне немцев. Пусть это делается не вполне добровольно, под угрозой насилия, но ведь и сербы были в подобном же положении, однако же сохранили верность «Майке России».

< . . . >

Впрочем, не забудем и того, что Болгария, вопреки фактическому господству в ней всесильных там немцев, доселе не объявила войны России, как это сделали католические страны Венгрия и Словакия и православная Румыния*. Очевидно, царь Борис боится восстания своего народа, если не может сделать того, чего, несомненно, хотел бы, как немец. Может быть, и болгарское правительство не верило в победу Гитлера в борьбе против России, Англии, Америки и других союзников? Вероятно, обе причины сливаются воедино. Недаром же в Крыму хвалился мне болгарский офицер: «Мы — реальные политики...» Больше мне и сказать нечего о Болгарии.
Несравненно лучшее впечатление произвела на меня Югославия, точнее, часть ее — Сербия и сербы, потому что словенцев и хорватов я мало наблюдал.


* Текст написан в годы Второй мировой войны.

Любил и люблю больше
всех народов сербов

Сербы — народ геройский и прямой. После родной России и Карпатской Руси я любил и люблю больше всех народов сербов. Народ честный, трудолюбивый, терпеливый, выносливый, мужественный. Россию они любили искренно и сердечно. Я говорю это прежде всего о народных массах. Но и духовенство — особенно сельское, не тронутое Европой, прекрасно относилось к нам.
Потому в пору беженства нигде не оказали нам столько приюта, как в Сербии. Главная часть Белой Армии перекочевала сначала туда. Устроены были разные школы для молодежи и детей.

< . . . >

Патриархия в Сремских Карловцах приютила митрополита Антония с Синодом и канцелярией. Разрешила управлять русскими церквами по всей стране, сама не вмешивалась в наши дела. И наконец, содействовала устройству нашего «Всезаграничного Церковного Собора» в Карловцах осенью 1921 г.
И все это делалось не потому, что мы были белые, а просто потому, что мы русские.
Слишком многим обязана была Сербия царскому правительству в прошлом, за освобождение от турок, а особенно за защиту ее от немцев после известного убийства в Сараеве австрийского престолонаследника Фердинанда.
В сущности, Россия положила себя на жертвенник прежде всего ради сербов. И царь Николай II искренне был готов защищать их.
Конечно, связывала оба правительственных режима и одна форма правления — монархическая. Только в Сербии она была несравненно более демократическая. Тут всякий серб мог смело протягивать руку своему королю, любовно называя его на «ты».