За границей леса

Составитель Ю.Н. ЛАЗАРЕВИЧ

Царство оленьего мха

Черен, уныл, глубок и холоден Утрованд, длинный залив, полный ледяной воды, трещина на земном шаре, морщина высоких Норвежских гор, залитая холодным потоком, текущим в трех тысячах футов над матерью своей, морской пучиной, но ничуть не ближе поэтому к отцу-солнцу. Безотрадный берег Утрованда охвачен поясом чахлых деревьев, тянущихся длинной лентой вверх по высокой долине, где деревья перерождаются в кустарники и мхи. Гранитные горы, вздымающиеся на тысячу футов над озером, до половины одеты растительностью. Но здесь ей положен предел. Береза и верба последними отступают в долгой борьбе с морозом. Крошечные березовые рощи полны крикливыми северными птицами. Но и эти рощи остаются позади по мере приближения к верхней площадке, где место их заступают лишь тени утесов да стоны ветра. Вдаль расстилается Гойфьельд, шероховатая, каменистая равнина, с пятнами снега во всех впадинах. Гойфьельд окружена снежными вершинами. Они вздымаются, закругляясь и белея все ярче, вплоть до туманного и сверкающего на севере Иотунгейма, жилища духов, ледников и вечного снега.
Северный склон каждой впадины беднее растительностью, чем южный. Сосна и ель давно уже отступили. Рябина, береза и верба вскарабкались до половины горы. Выше уже ничего не растет более, кроме ползучих кустарников и мхов. Вся равнина окрашена в бледный серо-зеленый цвет — сплошное море оленьего мха, оживленное то там, то сям пятнами оранжевых лишаев. Разбросанные повсюду скалы кажутся нежно-лиловыми пятнами. Каждый камень на них расцвечен то серо-зелеными лишаями, то оранжевыми мазками, то черными родинками. Эти скалы обладают свойством сохранять теплоту, и каждая из них окружена кольцом любящих тепло растений, которые иначе не могли бы существовать на такой высоте. Здесь к гостеприимному камню тесно льнут карликовые березы и вербы, распростирая над ним ветки, как над печкой. На расстоянии фута от теплой скалы начинается пояс более выносливого вереска, а еще дальше, в холодном месте, стелется вездесущий олений мох. Ямки еще полны снега, несмотря на то что теперь уже июнь месяц. Но каждое из этих белых пятен понемногу съеживается, утекая холодными струйками в далекое озеро. Эти «Sno..-fla..cks» лишены всяких признаков жизни, и каждое из них окаймлено полосой голой земли, которая доказывает, что жизнь и тепло неразлучны.
Без птиц, без жизни тянется серо-зеленое, усеянное белыми пятнами пространство между линией лесов и линией вечного снега, над которой начинается вечное царство зимы. Далее на север обе эти линии спускаются, пока линия лесов не сравняется с уровнем моря. Эта пустыня в Старом Свете зовется тундрой, а в Новом — пустопорожней землей. Тут родина северного оленя — царство оленьего мха.

Эрнест СЕТОН-ТОМПСОН
(1860—1946).
Сказание о белом олене.
Пер. с англ.

Поверх мерзлоты

Владимир ТРОФИМЕНКО
Из цикла «Пясинские зверобои»
(сборник стихов норильских поэтов).
1994

Прощайте, леса!

Крайние северные леса чрезвычайно интересны с биологической точки зрения. Предельно вытянутая «рука» леса не отмирает постепенно: лес не скудеет и не вырождается. Пограничные леса высылают вперед своих самых сильных бойцов, напрягая последние силы, рождают гигантов для борьбы. Сама же пограничная линия — линия битвы с выставленными вперед часовыми — так отчетлива, что, расставив ноги, стоишь сразу в двух боевых станах, или, как их именуют ученые, в Арктической и холодной Умеренной зоне.
У каждого из королей, ведущих битву, — Деда Мороза и Мрачного Хвойного Леса — много наследников, будущих владык ими завоеванных земель. И короли высылают их на линию огня.
В невысоких лесных зарослях видимо-невидимо воробьиных овсянок, чечеток, дроздов, овсянок Харриса, а тундры в нескольких ярдах от пограничных лесов населены и озвучены птицами, для которых жизнь в лесу была бы сущим наказанием. Лапландские подорожники, пуночки, рюмы и коньки заливаются высоко в небе, а в голых скалах обитают тундряные куропатки, и наряд их сливается с окраской этих скал.
Лишь одна сильнокрылая птица не знает границ — ей хорошо и в лесу, и на равнине. Ее зычный крик напоминает человеческий и вызывает ужас; в пустынных местах ее, зловещую, как виселица, видно издалека. Ее оперение гармонирует лишь с мраком любимой ею ночи. Это злой гений здешнего края — северный ворон.

Эрнест СЕТОН-ТОМПСОН
Прерии Арктики.
911. Пер. с англ.

Алданское нагорье

Алданское нагорье серо, неприветливо, безлюдно. Ничем не радует этот холодный северный пейзаж.
Лес, покрывающий нагорье, широким фронтом наступает и на отроги хребтов, несколько оживляя их суровый облик. Деревья взбираются по крутизне, по щелям, даже по скалам, селятся всюду, где есть хотя бы горсточка почвы для первого ростка. Но на подступах к вершинам они обычно гибнут в раннем возрасте, не выдерживая борьбы с ветрами и стужей.
До верхней зоны леса поднимаются только лиственницы; видимо, это единственная порода деревьев, способная отвоевывать для своего потомства новые места на более высоких отрогах. Но какими жалкими кажутся эти деревья, вклинившиеся в откосы мертвых, курумов, и какой ценой они платят за жизнь!.. Их стволы изогнуты вместе с кронами в покорном поклоне солнцу. Такую форму лиственницам придали губительные ветры, дующие здесь чаще всего с севера и северо-запада. Корни деревьев обнажены, верхушки засохли, да и сами стволы почти мертвы. Жизни-то в них всего-навсего капелька, бережно спрятанная с подветренной стороны под узкой полоской коры. Деревья чаще стоят в одиночку, каким-то чудом удерживаясь на голых камнях. Они напоминают изувеченных воинов, уцелевших среди погибших товарищей. В таком почти омертвелом состоянии эти смельчаки еще продолжают бороться за свое существование.

Григорий ФЕДОСЕЕВ
Тропою испытаний. 1951—1961

На хребте Становом:
неустрашимая жизнь

Вот и озеро. Мы стоим на его каменистом берегу. Оно действительно большое, густо-густо-черное в тени и почти бирюзовое под солнечным светом. На его гладкой поверхности ни единой морщинки, ни единого всплеска, будто оно навеки застыло вместе с отраженными в нем скалами, небом и одиноким облачком.
Озеро мертвое, в каменном ошейнике. К нему не ведут звериные тропы, поблизости не живут птицы, и зелень отступила далеко от края. Только бури иногда прорываются к этому уединенному озеру, чтобы гулом волн разбудить спящих на дне его горных духов. Так и хочется поверить, что именно духи из этого горного царства воют на хребте в непогоду.

< . . . >

На верху отрога мы попадаем на небольшую поляну среди крупной россыпи, усеянную пестрыми цветами. Как приятно увидеть среди древних развалин свежую, сочную зелень! Тут и куропаточья трава с плотными вечнозелеными листьями, мытник шерстистый, соссюрея розовая, горец узколистный, одуванчик монгольский, а там, где повлажнее почва, растет густо-зеленый сибирский лук. Все эти жители альпийских лугов выбрались из ущелий ближе к солнцу, чтобы отпраздновать на крошечной площадке запоздалую весну. Меня всегда удивляет и радует это сожительство на большой высоте вечно холодных камней с хрупкими живыми организмами, случайно попавшими на бесплодные вершины. <...>
И еще не окончен спор о границах между представителями растительного мира; рододендронами, крошечными ивками, фиалками, одуванчиками, с одной стороны, и россыпями — с другой. Здесь, на вершине Станового, наглядно показаны созидательная сила земли и разрушительный процесс времени, борьба жизни и смерти.
Жизнь здесь, на каменных громадах, не прекращает своей дерзкой попытки перейти границу у курумов. Она терпит постоянные неудачи, сотни лет ходит в бесплодных усилиях подняться всего лишь на несколько метров высоты. И все-таки жизнь неустрашимо продолжает свою кропотливую работу — прикрыть зеленым ковром нагие вершины Станового.

Григорий ФЕДОСЕЕВ
Смерть меня подождет. 1963

Могущество северной природы

За клочковатой марью начинаются стланиковые заросли, опоясывающие подножья Ямбуя. Идем на подъем. Чем выше, тем круче. По склонам серыми потоками стекают россыпи. Сюда к ним выбрались белые камнеломки, аквилегия Бородина, пытающиеся украсить серую поверхность. Кое-где на влажной почве сиротливо торчат черноголовые осочки.
Никакие ветры не могут вырвать корни этих растений из тесных щелей, и стужи бессильны умертвить их. Природа совершает тут какие-то процессы творчества; возможно, производит отбор более стойких видов, чтобы с их помощью озеленить мрачные курумы. Пока что здесь нет роскоши, все бедно, рождается уродливым: цветы крошечные, без запаха, деревья чахлые, даже небо бесцветное. И все же есть то, что приводит человека в восторг, — это удивительная стойкость растений в борьбе за право существовать.
И поняв это, я увидел по-настоящему чудеса и могущество северной природы, открыл ее для себя. С тех пор хилые растения, вскормленные вечной мерзлотой, дупляные лиственницы, крошечные ивки, почвой которым служат россыпи да скалы, лютики, фиалки, расцветшие на снегу, вызывают во мне чувство не жалости, а восхищения.

Григорий ФЕДОСЕЕВ
Злой дух Ямбуя. 1966