Гаучо

«Настоящий гаучо» — так уругвайцы выражают свое восхищение человеком, в котором сочетаются широта натуры и бесстрашие и который, как говорится, прошел «огонь, воду и медные трубы». Гаучо — житель провинции Ла-Плата, индеец, метис, испанский и португальский дезертир или контрабандист, ставший единственной рабочей силой в сельской местности в период заселения страны.
Существуют различные версии происхождения слова «гаучо»: погонщик скота и бродячий колдун, заостренная палка и сирота. Лишенный собственности, кроме коня и одежды, презирающий законы и живущий по индейским обычаям, гаучо скитался по пампе как погонщик скота и укротитель диких коней — единственное тогда занятие сельского населения. Суровый и немногословный, ловкий и храбрый, гостеприимный и не дающий никому спуску, гаучо превыше всего ценил свободу. В одной из песен гаучо говорит о себе: «Преследуемый законом, обреченный на этой земле, первый на войне, чтобы стать последним после нее».
Гаучо — непревзойденный наездник. Его невзрачная на вид каурая лошадка креольской породы алазан резва, вынослива, неприхотлива и, как говорят гаучо, «скорее падет, чем устанет». На этой же лошади в традиционный осенний праздник «Иерра», когда клеймят скот, гаучо показывает чудеса ловкости, заарканивая диких жеребцов многометровым лассо.
На празднике «Иерра» гаучо блистали не только безукоризненной выправкой, но и щегольством одежды. Узкая повязка туго стягивает непокорную шевелюру, выбивающуюся из-под лихо заломленного сомбреро. Короткая тесная куртка без застежек и яркий шелковый шейный платок. Широкие штаны заправлены в мягкие сапоги с низкими голенищами, украшенные шпорами из серебра и стали. До голенищ свисает «чирипа» — кусок материи, прикрепленной спереди и сзади к поясу большой серебряной пряжкой затейливого рисунка. На спине заткнут за пояс нож или кинжал, на боку — хлыст и уложенное кольцами лассо. Широкими складками свободно спадает ниже колен пончо. До сих пор кусок шерстяной ткани с вырезом для головы — незаменимый предмет одежды сельского жителя. Во время долгих переходов в седле пончо надежно защищает путника от дождя и стужи, а при ночлеге, даже под родным кровом, служит подчас единственной постельной принадлежностью. Привычка гаучо к пончо обогатила его язык множеством образных выражений. «Лишиться пончо из-за женщины» означает влюбиться, «ступить на пончо» — принять вызов, «оступиться о пончо» — совершить ошибку, «поднять пончо» — восстать против власти.
А вконец обнищавший может рассчитывать лишь на тепло «пончо бедняков» — солнца.
Теперь наряд гаучо стал почти музейной редкостью, в Монтевидео его можно увидеть только раз в год во время празднеств Креольской недели. Гаучо, неторопливо ступающего по тротуару, прохожие провожают любопытными взглядами.
Богатый жизненный опыт, помноженный на природный ум и сноровку, создал неписаную «науку гаучо». С ней довелось познакомиться во время одной встречи, происшедшей в воскресный день на берегу реки Санта-Люсия. Прохожий — худощавый, уже в летах, но молодцеватого вида мужчина, с дубленой от солнца и ветра кожей, в выцветшей заплатанной одежде, — вежливо поздоровался и высказал неутешительный прогноз в отношении погоды. Назвавшись Селестино Чаконом, батраком соседнего поместья, он с достоинством принял приглашение разделить с нами трапезу.
Поблагодарив за угощение, гость извлек кусок твердого кирпичного табака, острым лезвием ножа отстрогал от него пригоршню, тщательно закрутил в кукурузный листок и одним взмахом руки высек из кремня огонь. Только после этой церемонии Селестино Чакон приступил к серьезному мужскому разговору. Его прадед, рассказал он, сражался за республику в армии генерала Артигаса, дед и отец — настоящие гаучо, и он сам тоже гаучо, но уже батрак, «пеон», а это дословно означает пешка.
— А в сущности, кто такой спешенный гаучо, гаучо без коня? Трудно поверить, — говорил Селестино Чакон, — но в руках хорошего гаучо самый норовистый конь делается податливым, как воск. В чистом поле опутанного лассо жеребца не уведешь силой. Но попробуйте сложить коню уши и туго стянуть их, и он, оглушенный, пойдет за вами на край света. В лечении коней гаучо может потягаться с ветеринаром. А если конь «не переживет августа» (август называют «месяцем старцев»), то гаучо всыпает ему в уши немного дроби, и старая коняга приобретает на ярмарке резвость жеребенка. Хоть гаучо и прост на вид, а обвести вокруг пальца может любого. Жаль, что сеньоры не охотники, а то здесь пропасть водоплавающей дичи. Уж гаучо не упустил бы случая показать свой способ охоты. Он рассыпал бы на берегу лагуны размоченные в спирте кукурузные зерна — и пьяных уток можно было бы брать голыми руками. Эта невинная хитрость — «гаучада». Сейчас этим словом называют плутовство, обман, взятку, лжесвидетельство. Например, кто-нибудь хвастается: «Мне оказали гаучаду и выхлопотали пенсию, засчитав в качестве трудового стажа десять лет, которые я провел за тюремной решеткой после неудачного налета на банк».
Селестино Чакон замолчал и, в последний раз глубоко вдохнув едкий дым обжигающей пальцы самокрутки, невесело добавил: «Да, перевелись гаучо, осталась только гаучада. Лишь один гаучо есть в Монтевидео, да и тот сделан из бронзы».
В центре столицы возвышается памятник. Позеленевший от времени бронзовый всадник с копьем, сдерживая ярость вставшего на дыбы коня, захлебнулся в победном кличе. Выразительна полуистертая надпись на пьедестале: «Гаучо, заложившему фундамент свободы и труда, — от благодарной родины». На перекрестке двух узких улиц, гаучо зажат массивными зданиями банков. Вечером на памятник падает отблеск неоновой рекламы: «Покупайте лучшее в мире оливковое масло “Тореадор”».
В шуме городской сутолоки неприветливо и тесно вольному сыну степей.