Хрестоматия |
Самый дальний восток
Cоставитель Ю.Н. Лазаревич
Бухта Провидения
П. Рейхет. До следующей навигации. 1979
По мере того как в небе разгорался свет нового дня, я осмотрелся. Огненный диск солнца бесшумно катился по волнистой линии безлесных и невысоких гор. Сопки против порта показались мне странно знакомыми. Действительно, они выглядели в этот час почти двойниками Крымских гор между Судаком и Феодосией. Тишина, теплый воздух и начинающее синеть небо — все это вызывало разочарование: не Крым ли это? Стоило так далеко забираться!..
Я разговорился с молодым матросом:
— Что же это у вас за север, погода теплее и лучше, чем в Москве!
— Это вам повезло. У нас первый раз тепло за все лето. Я три года здесь, и ни разу такой погоды не было. Вчера еще было холодно и шел снег с дождем.
< . . . >
«Ильич»* ушел и мы враз осиротели. В большой бухте стало угнетающе тихо и пусто. Серые клубы тумана, лениво переваливая через сопки, поползли со стороны Берингова моря. Вскоре все небо затянулось, погасли летние краски и зарядил мелкий, словно просеянный через сито, дождь...
Энергичный молодой начальник порта посоветовал нам походить по поселку и внимательно посмотреть.
— Вы, может быть, уже сами заметили, что здесь нигде нет зелени, потому что нет земли, один камень. А вот перед нашим управлением растет трава. Мы посеяли овес, землю пришлось доставить на пароходе. Теперь мечтаем о своем скверике.
< . . . >
Можно приступать к работе. Наспех поужинав, отправляемся на этюды. Вперегонки карабкаемся на сопку возле порта...
За перевалом оказалось обширное и почти ровное плато. Вся поверхность его была усыпана темными плитами разрушающихся пород и камнями. Среди них встречались необычайные ярко-розовые цветы и причудливые лишайники. Осторожно ступая, мы пересекли плато, и, когда подошли к новому крутому обрыву, у меня дух захватило от развернувшегося зрелища.
Внизу оказалась еще одна бухта — громадный залив — бухта Всадник. Она словно великая река протянулась в глубь земли Чукотской. Я остановился на краю обрыва.
Причудливые облака, нежно-розовые, голубоватые, в полном безмолвии шевелились над лиловыми сопками; иные спускались к воде и плавно двигались вдоль утесов по направлению к морю. В этом циклопическом по масштабам мире царила редкостная тишина...
Край полуночный! Не спится в эту летнюю пору не только приезжим, но и старожилам. Томительное ожидание каких-то чудес или не познанных еще тайн человеческой жизни словно растворено в атмосфере...
На Чукотке природа хранит еще свою первозданность. Когда не спят камни или мхи, это не кажется уходом от привычных норм. Кто знает, когда лучше чукотским скалам и валунам погружаться в темноту или греть свои бока, подставив их ночному, не очень жаркому солнцу.
Я поэтическую формулу «край полуночный», так хорошо выраженную исконно русским языком, отношу целиком к Русскому, Европейскому Северу; для чукотских белых ночей, мне кажется, должны еще родиться какие-то свои поэтические слова.
Виталий ДАВЫДОВ.
На берегах Мечигмена. 1967—1969
* Пароход.
Остров Медный
Медный и впрямь оказался красивым и суровым островом. Островерхие горы почти до подножия были завалены снегом. Очертания гор непрерывно меняются. Облака то прячут, то показывают грозные зубцы башен и шпили сурового острова.
В крошечную бухточку перед селом Преображенским ведет очень узкий вход. Мрачные утесы зажимают его с двух сторон и крутыми, почти полукилометровыми уступами обрываются к вечно бурлящему здесь морю. Посредине входа торчат черные зубья рифов, окруженные широким поясом пены.
Усильте музыку Грига так, чтобы она заполнила все пространство между бурным океаном и мглистым небом, а потом представьте ее выраженной с исполинской мощью в причудливых скалах, рифах и бесконечных атаках волн на неприступные утесы... Вот такой примерно образ навевает остров Медный при взгляде на него с моря в ненастную погоду.
Обструганные титаническим зубилом отвесные скалы Медного разворачивались перед нами как трубы невиданного органа... каменные столбы цвета старой бронзы одним концом упираются в клубы темно-серых туч, а другим погружаются в ослепительную белую пену грозного прибоя. После каждого удара волн об отвесные утесы яростные белые всплески взлетают на высоту десятиэтажного дома.
Птицы взмывали в сырой и неприветливый воздух Командор...
Виталий ДАВЫДОВ.
На берегах Мечигмена
В. Давыдов. Остров Аракамчечен у берегов Чукотки. 1954
Берингово море
У Берингова моря свое особое очарование. В отличие от других виденных мною морей оно запомнилось мне как самое плоское и необыкновенно протяженное к своему очень далекому горизонту. Я чуть было не написал: «к горизонтам»! И по существу восприятия это было бы правильней.
К югу оно особенно красиво. Волнообразными темно-синими гребнями вдаль уходят древние сопки полуострова. Удаляясь, они окружают горизонт, соблюдая какую-то особенную, ритмичную и нежную гармонию.
Садится солнце. Я всматриваюсь вдаль, где обрывается последним мысом линия гор, и вдруг различаю следующую гряду, еще более легкую и воздушную, по своей плотности уже целиком относящуюся к небу, а не к земле. И когда взгляд, наведенный на эту тонкую полоску земли, похожую скорей на легкое облако, вытянутое в одну неровную нить, сфокусируется, я вдруг замечаю перламутровый перелив еще одной гряды, теперь уже принадлежащей, кажется, само’й бесконечности. Нигде на земле я не наблюдал такой протяженной и певучей перспективы. И все это я запомнил в сочетании с прозрачной тишиной белых ночей и необыкновенно тихой погодой, когда море оказывается столь кротким, что, находясь у самой кромки воды, вы не в состоянии заметить ее колебаний.
Виталий ДАВЫДОВ.
На берегах Мечигмена
В. Давыдов. Чукотка. Бухта Эмма.
Командорские острова
В Тихом океане, дальше Камчатки, земля потеряла два маленьких острова. Точнее, их даже три, но третий столь мал, что его рисуют только на штурманских картах. А на обычных — два. Называются: Командорские острова.
Командорские... Чувствуете старинную силу этого слова? Значит, был командор. Да, так и есть. И могила его на острове. Именем командора названы море, пролив и острова, дальше которых нашей земли уже нет.