ХРЕСТОМАТИЯ

ЗЕМЛЯ И ДУША

Составитель С.В.РОГАЧЕВ

Вы землю, как живую, любите?

 — Любить землю — грех, надо любить небесное. А я не могу, — больше всего на свете люблю Черемушки. Пока в них жила, — и не знала, что так люблю.
А вот уехала — и залюбила, затосковала до смерти...
— Вы землю вашу, как живую, любите, Марья Павловна?
— Ну, конечно, живая! Выбегу, бывало, в рощу — молодые березки — тоненькие, как восковые свечечки, кожица у них такая мягкая, теплая, солнцем нагретая, совсем как живая. Обниму, прижмусь щекою и ласкаюсь, целую: миленькая, родненькая, сестричка моя!

Дмитрий МЕРЕЖКОВСКИЙ. 14 декабря. 1918

Наполнение души

 Боже мой, как, я думаю, была хороша тогда эта дикая, девственная, роскошная природа!.. Нет, ты уже не та теперь, не та, какою даже и я зазнал тебя — свежею, цветущею, неизмятою отвсюду набежавшим разнородным народонаселением! Ты не та, но все еще прекрасна, так же обширна, плодоносна и бесконечно разнообразна, Оренбургская губерния!.. Дико звучат два эти последние слова! Бог знает, как и откуда зашел туда бург!.. Но я зазнал тебя, благословенный край, еще Уфимским наместничеством!*

< . . . >

Светлы и прозрачны, как глубокие, огромные чаши, стоят озера твои — Кандры и Каратабынь. Многоводны и многообильны разнообразными породами рыб твои реки, то быстротекущие по долинам и ущельям между отраслями Уральских гор, то светло и тихо незаметно катящиеся по ковылистым степям твоим, подобно яхонтам, нанизанным на нитку. Чудны эти степные реки, все из бесчисленных глубоких водоемин, соединяющихся узкими и мелкими протоками, в которых только и приметно течение воды. В твоих быстрых родниковых ручьях, прозрачных и холодных, как лед, даже в жары знойного лета, бегущих под тенью дерев и кустов, живут все породы форелей, изящных по вкусу и красивых по наружности, скоро пропадающих, когда человек начнет прикасаться нечистыми руками своими к девственным струям их светлых прохладных жилищ. Чудесной растительностью блистают твои тучные, черноземные, роскошные луга и поля, то белеющие весной молочным цветом вишенника, клубничника и дикого персика, то покрытые летом, как красным сукном, ягодами ароматной полевой клубники и мелкою вишнею, зреющею позднее и темнеющею к осени. Обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря, кое-как и кое-где всковырявшего жалкою сохою или неуклюжим сабаном твою плодоносную почву! Свежи, зелены и могучи стоят твои разнородные черные леса, и рои диких пчел шумно населяют нерукотворные борти твои, занося их душистым липовым медом. И уфимская куница, более всех уважаемая, не перевелась еще в лесистых верховьях рек Уфы и Белой!

Иван АКСАКОВ. Семейная хроника. 1840—1855

_______________________________
* О наместничествах и губерниях царской России см.: С.А. Тархов. Изменение административно-территориального деления России за последние 300 лет//География, № 15/2001.

Войду в природу

Природа.
И я не избег ее козней,
И я любил, идя вдоль межи,
Гробовые молчанья осени поздней,
Весны безудержные кутежи.
Что может ее быть щедрей и краше?..
Я равно ценю, различья познав,
И виктории-регии белые чаши
И вас, незабудки,
дети канав!
Природа!
Я рвал ее путы и скрепы,
Я к солнцу руки тянул из норы...
Водопады и тигры ее — свирепы,
Травы и овцы ее — добры.
Я с детства пред нею благоговею...
Она была чахленьким деревцом,
За мусорной свалкой я встретился с нею,
В колодце двора, к лицу лицом.
Позже я плыл на плотах по Каме...
На тысячи верст безлюдье храня,
Лесами и царствующими облаками
Она окружала в те дни меня.
Я помню юг. За пологим мысом
Дрожала пена — морей молоко,
В небе, разрубленная кипарисом,
Луна, поднявшаяся высоко...
Природа.
Она стучит родниками.
Тронь дно — и заноет кисть руки.
Под молчаливыми ледниками
Она погребает материки.
О ней не случайно сказано было:
Гони ее в дверь — влезет в окно.
Весною асфальт не она ли пробила
Травинкой, высосавшей зерно?

< . . . >

...Я летел на «ЛИ-2». С высоты полета
Видел сквозь облачный рваный дым:
Ничтожным пятном расплывалась природа —
Зеленое, смешанное с голубым.
Но как бы ни были мы высоко,
Мы вздрогнем, лишь только она позовет, —
В самих нас броженье жаркого сока,
В нас жажда жизни ее живет.
...Ждет меня —
верю сильней год от году —
Совсем не смерть, а конец иной:
Я, как в воду, войду в природу,
И она сомкнется надо мной.

Евгений ВИНОКУРОВ. Природа. 1957

Частица матери-земли

 Камень — тело матери-земли,
а ее хребет — крутые горы,
реки — это вены и аорта...
Плоть моя — создание земли.

Я расту из полевых цветов,
из дождей и северного ветра.
Я — вода, погода, пламя, ветка
и движенье белых облаков.

Из снежинки я, из стебелька,
из тяжелой ягоды осенней,
из речного желтого песка,
из зеленой поросли озимой.

Я — из хлеба, что родит земля,
из ржаного, трудового хлеба;
также — из ячменного зерна,
также — из дурманящего хмеля;

Из единства рыбы и воды,
из горючего литого сланца...
Я — из яблока, что средь листвы
нам напоминает слепок с солнца.

Я — частица матери-земли,
разойдусь по руслам и по веткам,
и опять восстану из золы
молодым, пружинистым побегом.

Эдуардас МЕЖЕЛАЙТИС. 50—60-е годы

Я шел вперед

 Я шел вдоль бретонского побережья океана, к мысу Финистер. Я шел быстрым шагом, у самой воды, не думая ни о чем. Это было в окрестностях Кэмперлэ, в самой тихой и самой прекрасной части Бретани.
Стояло весеннее утро, такое утро, которое молодит человека на двадцать лет, вновь рождает надежды и возвращает юношеские грезы.
Я шел по едва заметной тропинке между колосьями ржи и волнами моря. Колосья совсем не колыхались, а волны колыхались слегка. Веяло сладким ароматом зрелых нив и ароматом морских водорослей. Я шел вперед, не думая ни о чем, продолжая начатое две недели назад путешествие вдоль берегов Бретани.
Я чувствовал себя сильным, ловким, счастливым и веселым. Я шел вперед.

Ги де МОПАССАН. Продается. 1885.
Пер. с франц.

В ландшафт любой страны оказывается вложенной душа народа

Как художник создает пейзажную картину, так и целый народ постепенно, невольно даже, быть может, штрих за штрихом на протяжении столетий создает ландшафт и пейзаж своей страны.
Холмы и реки, деревья и цветы могут быть похожими в двух странах, но штрихи, привносимые человеком (народом), создают в конце концов ту или иную характерную картину, и вот лицо Германии отличается от лица соседней Франции или соседней Польши, от лица Средней России, Украины, а лицо Японии — от лица похожего на нее географически острова Сахалина.
Лицо старой, дореволюционной России определялось, например, в большой степени теми сотнями тысяч церквей и колоколен, которые были расставлены по всем ее просторам на возвышенных преимущественно местах и которые определяли силуэт каждого города, от самого большого до самого маленького, а также сотнями монастырей, бесчисленным количеством ветряных и водяных мельниц. Немалую долю в ландшафт и пейзаж страны привносили и десятки тысяч помещичьих усадеб с их домами, парками, системами прудов. Но, конечно, в первую очередь и небольшие деревеньки, и села с их ветлами, колодцами, сараями, баньками, тропинками, садами, огородами, залогами, пряслами, резными наличниками, коньками, крылечками, ярмарками, сарафанами, хороводами, покосами, пастушьими рожка’ми, серпами, цепами, оденьями, соломенными крышами, маленькими единоличными полями, лошадками на пахоте... Можно представить, как радикально изменилось лицо страны, когда все эти факторы, определяющие пейзаж, исчезли с лица земли или изменили свой вид.
Точно так же, как художник-пейзажист вкладывает в свое творение частицу души и творит пейзаж, в сущности говоря, по своему образу и подобию, так и в ландшафт любой страны оказывается вложенной душа народа и то представление о красоте, которое в душе того или иного народа живет. Но, конечно, плохо дело, если душа спит, если она отвлечена, заглушена побочными обстоятельствами, интересами, шумами, корыстью или иными соображениями, а хуже того, если она мертва или, скажем точнее и мягче, находится в летаргии. Тогда одухотворенность уходит и из пейзажа. Ландшафт остается ландшафтом, но он как бы пустеет, остается форма при отсутствии содержания, веет холодом, отчужденностью, равнодушием и вот именно пустотой. Становится безразличным для отдельного человека и целого народа: а как это будет выглядеть? Как будет выглядеть дом, деревня, река, долина, холмы, страна в целом? Каково будет лицо страны?

Владимир СОЛОУХИН. Волшебная палочка. 1983

Раствориться в ландшафте

Родной ландшафт... Под дымчатым навесом
Огромной тучи снеговой
Синеет даль — с ее угрюмым лесом,
Окутанным осенней мглой...
Все голо так — и пусто-необъятно
В однообразии немом...
Местами лишь просвечивают пятна
Стоячих вод, покрытых первым льдом.

Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья —
Жизнь отошла — и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья
Здесь человек лишь снится сам себе.
Как свет дневной, его тускнеют взоры,
Не верит он, хоть видел их вчера,
Что есть края, где радужные горы
В лазурные глядятся озера...

Федор ТЮТЧЕВ. На возвратном пути. 1859

Человек в природе

 Безлиственная синева
небес и моря, в переменах
кубистски-острых и мгновенных,
и ветра дерзкие слова,

и прилетающие с дюн
песчинки, острые, как иглы.
Дух распрямляется, пониклый,
он снова чист, он снова юн.

Дорога, воздух, свет, песок —
все в этот день хмельной певуче,
и тела смуглота на круче —
как завершающий мазок.

Деннис БРУТУС*. На берегу. 60-е годы.
Пер. с англ. А. Ибрагимова

_______________________________
* Д. Брутус — южно-африканский поэт, род. в 1924 г. в Солсбери в Южной Родезии (ныне — Хараре в Зимбабве), учился и жил в ЮАР и в эмиграции, вел борьбу против системы апартеида (апартхейда).