Хрестоматия

Этногеография

Составитель С.В. Рогачев

Вкусы и привязанности у народа традиционные

Я потом вспоминал все лучшее, что видел в индивидуальном деревянном строительстве и в других областях Нечерноземья: в Горьковской и Пензенской, где еще так много великолепных мастеров домовой резьбы, где целые семьи, как в старину, промышляют этим искусством. Вспоминал большие деревни под Великим Устюгом и на Ярославщине, из которых не хотелось уходить, до того они были хороши — изба к избе... Нет, думал я, совершенно исключительная архитектурная одаренность русского народа жива. И чутье пропорций в нем прежнее, и понимание форм. Надо только дать ему возможность развить, развернуть эти таланты. Надо всерьез позаботиться об индивидуальном строительстве, обеспечив его наконец необходимыми материалами, или хотя бы на первых порах значительно увеличить их выделение. Тогда не только намного облегчится проблема переустройства села, тогда оно наверняка сохранит и свой неповторимый облик, и неповторимый облик нашей земли. Потому что вкусы и привязанности у народа традиционные.

Анатолий РОГОВ. Дом, деревня, земля... 1981

Любопытный факт шведского быта

В этой стране спортом занимаются миллионы с детства до старости. Думаю, что увлечение спортом объясняет один любопытный факт шведского быта. Мне могут не поверить, но это правда истинная — за все мое пребывание в Швеции, во всех больших и маленьких ее городах, которые довелось посетить, я не увидел ни одной полной женщины. Шведки строго следят за собой, сызмальства приучаются к ежедневной гимнастике, ходьбе, велосипеду, стараются не увлекаться мучным и сладким, сторицей вознаграждая себя завидным здоровьем, сложением, бодростью, продлением молодости и долголетием.

Владимир ЧИВИЛИХИН. Шведские остановки. 1977

Разноликость люда

Прежде всего меня удивляла разноликость базарного люда*. У себя в деревне я знал только русских людей, слышал только чалдонский говор, здесь же, на станции, и особенно на базаре, кого только не было! Кроме чалдонов, были «расейские», говорившие вместо «варится» — «ворится», вместо «иди сюда» — «подь сюда». Были и хохлы, которые звук «г» произносили как «х», у которых фамилии были потешные и, как мне казалось, данные в насмешку. Ну, разве не насмешка называть маленькую девочку Белоконь, а пацана — Чернокобыла?..

Встречались на базаре и немцы, привезенные на станцию из Поволжья. Этих, как я заметил, никто не любил здесь, а наш брат — пацаны — издевались над ними, кричали вслед немцам — «фрицы!»

Были и калмыки. Меня, помнится, изумили их широкие, лунообразные лица с узкими щелочками глаз.

Во множестве приезжали из ближних ишимских степей казахи: кривоногие, в морщинистых желтых сапогах, в вельветовых шароварах, в бархатных кафтанах, стянутых наборными поясами, в мохнатых лисьих шапках-треухах. У казахов тоже были узкие глаза, реденькие усы и бороденки-хохолки. Ну а казашки наполняли базарную площадь звоном монет, которыми они украшали свои черные длинные косы, бордовые, зеленые и синие бархатные либо плюшевые платья-сарафаны.

Тараща глаза на казашек, я ходил за ними следом и слушал этот тонкий перезвон монеток. Разве мог я такое увидеть в своей Кручинке! Чтоб человек был с ног до головы увешан деньгами, чтоб серебряные монеты блестели на шапочке-тюбетейке, в косах, на кафтане!..

Поражали меня верблюды, на которых казахи приезжали на базар из своих степей. И каким же страшилищем казался мне верблюд! Вместе с толпой пацанов я подолгу глазел на зверя, не подходя к нему слишком близко: среди пацанов считалось, что рассерженный верблюд может обсморкать тебя, окатить обильным содержимым своих ноздрей...

В общем, чудище отвратительное, горбатое, мохнатое, с кривой шеей. Однако со временем нашел я и в верблюде красоту. Я обратил внимание на его ноги, даже не на сами ноги, а на подошвы ног. Они напоминали собой мягкие подушечки; и когда верблюд вышагивал по земле, то казалось, что ступает он не по базарной засохшей грязи, а по мягкому ковру; плавна, легка и бесшумна была его поступь на этих самых «подушечках».

Анатолий ЧЕРНОУСОВ. Чалдоны**. 1980

* Действие происходит в пристанционном поселке Новосибирской области в середине XX в.
** Чалдоны — название русского старожильческого населения Сибири.

«Генофонд» самобытности

Традиции каменного и деревянного строительства на Руси были взаимно переплетены. Наличие древних прекрасных памятников каменного зодчества говорит само за себя. Да и после татаро-монгольского ига каменное строительство не могло появиться из ничего, на пустом месте. Очевидно, национальный русский гений в период военного и экономического порабощения хранил и берег основной «генофонд» самобытной художественности в архитектурном искусстве. Иначе не выросли бы соборы в Белозерске, Каргополе и Вологде — эти удивительные, похожие на белопарусные корабли творения безвестных зодчих. Не было бы, наверное, ни Тотемских церквей, отличающихся собственным стилем, ни сурового Соловецкого ансамбля, ни лирически ясного Ферапонтовского. Ни Пскова не было бы, ни Суздаля, ни Устюга...

Василий БЕЛОВ. Лад. Очерки о народной эстетике. 1980

Почему милы украинские песни

Слова она выговаривала «по-украински», немного нараспев, а голос у нее был нежный, чистый — заслушаешься.

< . . . >

Кто-то крикнул:

— Пусть Лида-украинка споет!..

— Ага! — подхватили в зале. — Пусть споет!

— Лиду-украинку! Пусть споет! — раздались и другие голоса.

Откуда деревенские узнали, что Лида поет, для меня так и осталось загадкой, но только вот узнали и все настойчивее просили, даже требовали...

Она сидела в первых рядах, вместе с Николаем, и сначала испугалась, смутилась. Но голоса просили, настаивали, и в конце концов, оставив пальто на руках мужа, Лида поднялась на сцену.

Она была в валенках и в красивом шерстяном платье, была молодая и какая-то свежая, не изможденная, не уставшая до предела, как наши деревенские женщины. Мне она могла быть старшей сестрой, учительницей, но все равно я знал — она молодая.

Она пела украинские песни «Дивлюсь я на небо...», «Ой, хмелю, мий хмелю...», «Ой, дивчина, шумит гай». Я слышал эти песни впервые, добрая половина украинских слов мне была непонятна, однако суть песни я все-таки схватывал, чувствовал. И тесно становилось дыханию, и неясная сладкая тоска сжимала грудь...

Чого ж мени, боже, ты крылец не дав,
Я б землю покинув и в небо злитав...

Я глядел, глядел на поющую Лиду, на ее нежное, и летом и зимой загорелое, золотистое лицо, и сердчишко мое ныло и таяло, трепетало
и рвалось...

Слева, справа и сзади были чьи-то плечи, руки, спины, и все люди вокруг тоже слушали и смотрели, и просили: «Еще!.. Еще!..»

За окнами стояла ночь, гудела метель, на огромных пространствах приурманья выло, стонало и мело. Сторожко направлялись к деревне голодные волки, на многие версты вокруг властвовала глушь, бездорожье, дремучие согры, рямы и болота. А здесь, в освещенном керосиновой лампой школьном классе, сидят, слившись воедино, бабы, старики и ребятишки — сидят и слушают украинские песни и оттаивают, размягчаются сердцем. Слез не было видно на лицах, однако я знал, я чувствовал, что многие плачут, плачут облегчающими, просветляющими душу слезами.

Позже я пойму, что чалдонам вообще почему-то милы украинские песни, чем-то они шибко сродни протяжным, «проголосным», тоскливым
и щемящим сибирским...

Анатолий ЧЕРНОУСОВ.
Чалдоны. 1980

Певческий Север

Завелись и в раскольничьих местах свои слепцы-певцы, и между ними громче всех прославились тихвинские, которых в Юрьевом монастыре (в Новгороде) любил дарить и слушать сам строгий знаменитый архимандрит Фотий, при государе Александре Благословенном.

И нигде их столько не набирается, как в глухих лесных местах по ярмаркам: в вологодском, в олонецком краях. В село Шунгу (Повенецкого уезда), вблизи выгорецких скитов, сходилось их на рыбную Благовещенскую и Никольскую ярмарки до десятка артелей: певали и в одиночку, и парами, певали втроем и целыми десятками. Зато уже из этого места, как и из всего олонецкого края, вывозились самые длинные, старинные и лучшие былины. В Шунге и новики-нищие учились, как в академии, и промышленные архангельские люди — поморы вывезли в свои места много редкостных сказаний (и нам во время поездки на Белое море охотно пели и сказывали эти словоохотливые люди).

Сергей МАКСИМОВ.
По русской земле. Конец XIX в.

Главная черта

Прозванье
Дала себе
Каждая нация
В согласии с главной
Чертой:
Англия — доброй,
Прекрасною — Франция,
А Русь называлась
Святой...

Евгений ВИНОКУРОВ. 1957

Особенность якутской лошади

Напившись чаю, Василий опять уселся против огня. Ему нельзя было еще ложиться: приходилось выждать, пока остынет его лошадь, чтобы спустить ее к сену. Якутская лошадь не особенно сильна, зато удивительно нетребовательна; якут доставляет на ней масло и другие припасы на дальние прииска’ или в тайгу к тунгусам, на дальний Учур¹, проходя сотни верст по местам, где нечего и думать о запасах сена. Приехав на ночевку в дикой тайге, он разгребает снег, разводит костер, а стреноженных лошадей пускает в тайгу; привычный конь добывает себе из-под снега высохшую прошлогоднюю траву и на утро опять готов для утомительного перехода. Но при этом у якутской лошади есть одна особенность: ее нельзя кормить тотчас после поездки, и перед отправлением в путь сытую лошадь тоже выдерживают без пищи — иногда в течение суток и даже больше.

Владимир КОРОЛЕНКО. Сибирские очерки и рассказы.
Соколинец (из рассказов о бродягах). 1885

¹ Учур — река, приток Алдана, впадающего в Лену. — Прим. автора.