Хрестоматия

Идея Родины

Составитель С.В. Рогачев

Чувство родной природы

Надо отдать природе справедливость, что при созерцании ее возникают в душе человека самые возвышенные, чистые, светлые чувства, высокие помыслы, и в этом драгоценное, неоценимое свойство природы.

Чувство родной природы всегда входило и входит в такое важное понятие, как чувство родины, наряду с чувством родной истории и народа. Каждому народу дорога и близка его природа, но если вдуматься, то это чувство родной природы в нас не стихийно. Воспринимая природу, мы невольно приводим в движение эмоциональные резервы, накопленные нами при чтении наших поэтов и писателей, при созерцании живописи, при слушании музыки. Я хочу сказать, что само чувство природы в нас организовано, воспитано, традиционно, короче говоря, — культурно.

У каждого народа были и есть свои певцы природы, которые, возможно, иногда мало известны другим народам. Но если Земля есть наша общая родина, и если в нас воспитывается мало-помалу чувство этой общей родины — перед грозным ликом вселенной, — если мы сознаем, что красивее нашей планеты, может быть, и нет ничего в мироздании (а Земля наша действительно прекрасна!), то этим мы тоже обязаны нашим воспитателям: художникам, поэтам, которые помогали нам понять красоту, воспитывали в нас любовь к ней.

Нетрудно заметить, что художники всех времен и народов, создавая свои пейзажные картины, почти никогда не изображали на холстах природу, лишенную признаков человеческой деятельности. Там мостик, там часовенка, церковь, прясло, замок, деревенька, лодка, всадник, тропинка, дорога, маяк, парусное судно, пасущиеся коровы, вспаханное поле, колосящееся поле, сад, ветряная мельница, водяная мельница, дымки над крышами... Какие бы то ни было признаки человеческой деятельности.

Отчасти это объясняется тем, что землю, и правда, чаще всего мы видим затронутой человеком. Главное же в том, что человеческая деятельность до определенного рубежа оживляла и облагораживала красоту земли, привносила такие штрихи и детали, которые делали красоту земли одухотвореннее, ближе нашему сердцу и — если не бояться такого вовсе уж не научного слова — милее.

Владимир СОЛОУХИН. Волшебная палочка. 1983

Наша Родина: взгляд со стороны

«Добрый день, Эвальд», — подошел я к его окну, как обычно делал, проходя мимо. — «Я уезжал». — «А где вы были?» — нетерпеливо спросил он. «В России». — «О, так далеко!» — Он откинулся назад и продолжал: «Что это за страна — Россия? Очень большая, не правда ли?» — «Да, она большая, и, кроме того...» — «Что, я глупо спросил?» — улыбнулся Эвальд и покраснел. «Нет, Эвальд, напротив. Когда вы спросили «что это за страна?», мне многое стало ясно. Например, с чем Россия граничит». — «На востоке?» — перебил меня мой друг. Я медлил. «Нет». — «На севере?» — допытывался больной. «Видите ли, — пришло мне в голову, — людей испортило чтение карт. Там все плоско и ровно, и когда нанесены четыре стороны света, людям кажется, что все уже сделано. Но ведь страна — не атлас. В ней есть горы и низины. Она должна упираться во что-то вверху и внизу». «Гм... — задумался мой друг. — Вы правы. Но с чем же может граничить Россия с этих двух сторон?» Вдруг больной стал совсем похож на мальчика. «Вы это знаете!» — вскричал я. «Может быть — с Богом?» — «Да, — подтвердил я, — с Богом». «Так, — понимающе кивнул мой друг. Но потом им овладело некоторое сомнение. — Разве Бог — страна?» «Я думаю, нет, — возразил я, — но на примитивных языках часто различные вещи имеют одинаковые названия. Вероятно, есть страна, которая называется Бог, и тот, кто ею владеет, — тоже называется Богом. Простые народы часто не различают свою страну и своего царя, ведь оба велики и добры, страшны и велики».

«Я понимаю, — медленно проговорил человек в окне. — И заметно в России это соседство?» — «Оно заметно решительно во всем. Влияние Бога мощное. Сколько ни приносят вещей с Запада, все европейские вещи обращаются в камни, как только переходят границу. Есть среди них и драгоценные камни, но только для богатых, так называемых “образованных”, тогда как оттуда, из иной страны, приходит хлеб, которым живет народ». «Так народ там живет в довольстве?» — Я колебался: «Нет, это не совсем так, ведь въезд из страны “Бог” затруднен по многим причинам... — старался я отвлечь его от этой мысли. — Но они переняли многие обычаи этого пространного соседства...»

Райнер Мария РИЛЬКЕ. Как на Руси появилась измена. 1900. Пер. с немецкого

Общечеловечность есть национальная русская идея

И чего же мы достигли? Результатов странных: главное, все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения даже и самая эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае: Grattez, дескать, le russe et vous verrez le tartare*, и так и доселе. Мы у них в пословицу вошли. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Мы виляли пред ними, мы подобострастно исповедовали им наши «европейские» взгляды и убеждения, а они свысока нас не слушали и обыкновенно прибавляли с учтивой усмешкой, как бы желая поскорее отвязаться, что мы это все у них «не так поняли». Они именно удивлялись тому, как это мы, будучи такими татарами (les tartares), никак не можем стать русскими; мы же никогда не могли растолковать им, что хотим быть не русскими, а общечеловеками. Правда, в последнее время они что-то даже поняли. Они поняли, что мы что-то хотим, чего-то им страшного и опасного; поняли, что нас много, восемьдесят миллионов, что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если и узнают, то не поймут; что мы говорим на всех языках, а что они говорят лишь на одних своих, — ну и многое еще они стали смекать и подозревать. Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!

А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество, — я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея — объединение всех наций этого племени, и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама**. Как же быть?

Стать русскими — во-первых и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим, наконец, облик человеческий, а не обезьяний.

< . . . >

А впрочем, неужели и впрямь я хотел кого убедить. Это была шутка. Но — слаб человек: авось прочтет кто-нибудь из подростков, из юного поколения...

Федор ДОСТОЕВСКИЙ. Из «Дневника писателя 1877 г.»

** Поскоблите русского, и вы увидите татарина (фр.).

** В старой антропологии и этнологии принято было, основываясь на библейском предании, считать, что род человеческий после всемирного потопа распался на три ветви, каждая из которых состоит из потомков одного из сыновей Ноя — Иафета, Сима и Хама. Потомки Иафета (Афета) образуют так называемую яфетическую группу (арийцы, индоевропейские народы), Сима — семитскую (евреи, арабы), Хама — хамитскую (берберы, народы Африки).

Разве нескромно — быть похожим на свою родину?

Нет, не напрасно родину
Называют матерью.
Разве вы не встречали людей,
О которых можно сказать:
Это волжанин.
Или алтаец.
Или, как я, — кубанец.
Потому что на лице у меня
Оставили следы
Горы и водопады.
Потому что внутри кубанца
Есть что-то поющее
До самого горизонта.
Беспокойное, как Черное море,
В ладошке которого
Четыре смерча
Вытанцовывают лезгинку.
Разве это нескромно —
Быть похожим на свою родину?
От песков Каракума
До берегов Ледовитого океана —
Будьте похожи на свою родину!
Похожи на ее прошлое,
С красным флагом
Броненосца «Потемкина»!
С зовущей вперед
Рукой Ленина!
Пусть любой иноземец
Скажет:
Это — советский.
Разве нескромно —
Быть похожим
На свою родину!