Река www, река Интерпола

Третий по течению, после Женевы и Лиона, крупный город на международной Роне — Авиньон. И он тоже международный центр, причем начавший свою международную карьеру много раньше, чем Женева, а тем более, чем «догоняющий» Лион. В 1309 г. французский король Филипп Красивый переманивает с низовий Тибра в низовья Роны тогдашнего римского папу (Климента V), и Авиньон на столетие делается местом пребывания католических первосвященников⁵¹. Космополитическая власть римского престола, возможность папы диктовать свою волю светским владыкам давно раздражала европейских королей. Филипп, переведя пап в Авиньон, поставил папство — вместе с его большими международными возможностями — под контроль централизованного французского государства.

Зданием, символизирующим международную роль Женевы, конечно, является Дворец Наций (см. № 40, с. 21); символом международного Лиона служит штаб-квартира Интерпола (см. № 42, с. 23), возвышающаяся над Ронской набережной, словно надстройка суперсовременного лайнера, на котором Лион тщится угнаться за Женевой; знаковое здание вселенской роли Авиньона — Папский дворец XIV в. Своей сложной многокорпусной композицией, грузными объемами, вертикально члененными фасадами это средневековое готическое здание, как ни странно, напоминает женевское гнездилище Лиги наций, возведенное в 30-х годах ХХ в. в «берлинском» стиле⁵². Шесть разделяющих веков и полтысячи километров пути между женевским и авиньонским дворцами, но между ними одна смысловая связующая нить — Рона. А на Роне у обоих городов схожее положение — в уютных аккумулятивных карманах реки, на субгоризонтальных участках ронского профиля, на мягких подушках рыхлых отложений. Женева лежит на берегах своего озера и Роны, задремавшей в альпийском кармане; Авиньон — в том месте, где Рона входит на созданную ею аккумулятивную низменность, где она уже больше отлагает, чем выпахивает. Если бы грунты, лежащие под Женевой и Авиньоном, расфасовывали бы в сувенирные баночки, то продавать их следовало бы под маркой «Молотые Альпы». Тысячелетиями размываемые Роной величайшие горы Европы⁵³ в измельченном виде складируются рекой на участках с малыми уклонами. Аллювий выравнивает эти участки, улучшает их почвы, делает приятными для земледельческого освоения и заселения.

В уютном Авиньоне папы с куриями пригрелись так же, как пригрелась в Женеве ооновская бюрократия. Историки церкви, называя авиньонский период католицизма «Вавилонским пленением» пап, делают это по аналогии с Вавилонским пленением древних евреев (когда те были выведены⁵⁴ Навуходоносором⁵⁵ из Палестины в Месопотамию), но, вспоминая о Вавилоне, они намекают и на «вавилонскую» изнеженность, роскошь и сниженные требования к морали, которые позволяли себе папы на Роне. Да что, казалось бы, и не жить в свое удовольствие в этом городе — среди виноградников, оливковых плантаций и цветущей лаванды, на берегу реки, связующей Средиземье с североморской Европой?

Авиньон и впрямь, должно быть, дышит привлекательностью. Случайно ли, что здесь рождается любовный идеал раннего Возрождения — воспетое Петраркой чувство к Лауре? Молодой итальянец Петрарка⁵⁶ увидел Лауру впервые в церкви Св. Клары в Авиньоне в 1327 г., и с тех пор образ этой женщины стал главным в его творчестве и на столетия определил лирические идеалы европейской культуры. Была ли Лаура, которую Петрарка толком и не знал, действительно прекрасна? Да и была ли она вообще (многие исследователи считают, что это лишь идеальный, поэтический образ)? Но лучшие строки европейской возрожденческой поэзии рождены в низовьях Роны. Разнесенные средиземноморскими связями в широтных направлениях и втянутые ронским меридиональным коридором на север Европы, они обошли мир.

С возвращением папской резиденции в Рим Авиньон оставался папским владением до Великой французской революции, потом в Папском дворце длительное время размещались казармы, и Авиньон, казалось, ушел с международной сцены. Многонациональные капиталы потекли в более спокойное место — вверх по Роне, к укромной Женеве. Впрочем, о том, что Авиньон не простой город, миру забыть никогда не давали: каждый изучавший французский язык человек проходил через пение детской хороводной песенки, которую можно отдаленно уподобить нашему «Караваю»:

Sur le pont d’Avignon
L’on y dance, l’on y dance.
Sur le pont d’Avignon
L’on y dance tout a` rond⁵⁷.

Речь в этой песенке идет о старинном (XII в.) мосте Сен-Бенезет, который долгое время был единственным мостом через Рону ниже Лиона и историю строительства которого связывают с благочестивым преданием о пастухе Бенезете, которому было явление свыше с приказанием соединить берега реки. Песенку об авиньонском мосте поют дети во многих странах мира.

Но вот Авиньон вновь зажил международной жизнью: в 1947 г. на огромный парадный двор Папского дворца приходит театральный деятель Жан Вилар (1912—1971), уроженец приморского городка Сет (100 км к юго-западу от Авиньона). В рамках проводимой в Авиньоне выставки современного искусства Вилару предлагают сыграть на «папской» сценической площадке свой спектакль «Смерть в соборе» по Элиоту, но Вилар отказывается, полагая, что эта пьеса слишком камерная для такой сцены. Он предлагает поставить другие, соответствующие месту спектакли, и вскоре во дворце дают шекспировского «Ричарда III». Так родился известный ныне во всем мире Авиньонский театральный фестиваль. Ежегодно в Авиньон съезжаются театральные коллективы из разных стран, привозящие сотни спектаклей. Фестиваль собирает более сотни тысяч зрителей. Стены Папского дворца давно уже не вмещают все привозимые в Авиньон постановки, и фестиваль распался на две составляющих — официальную, проводимую в стенах дворца (это так называемый фестиваль in), и неофициальную — на множестве сценических площадок, временно возводимых по всему городу (это фестиваль off ⁵⁸). Всего в год 86-тысячный Авиньон⁵⁹ принимает не менее миллиона туристов.

В 2000 г. министры культуры европейских стран выделили девять центров, получивших звание Европейского города культуры⁶⁰. Из французских городов в эту группу вошел один Авиньон. Папский дворец — самое большое готическое здание в мире и мост Сен-Бенезет внесены в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.

Былой папский Авиньон входит во вкус международной фестивальной деятельности, приносящей значительные доходы, причем, по-видимому, не столько прямые, сколько косвенные — за счет налаживания связей в творческих кругах разных стран мира и «раскрутки» своего имени. Город стремится наладить у себя и другие массовые действа: конные праздники, танцевальные и джазовые фестивали, фольклорный фестиваль провансальской музыки, кинофестиваль, парады старинных автомобилей и мотоциклов, «Олеады» — посвященные оливкам выставки, конференции, дегустации, кулинарные показы. Недавно через Авиньон прошла новая линия скоростной железной дороги (TGV) «Юг—Запад», торжественно открытая в июне 2001 г. президентом Ж. Шираком. Вокзал скоростной железной дороги в современной Европе все чаще рассматривается как важнейший фактор размещения тех или иных международных функций. Теперь от Авиньона — 2 ч 38 мин. до Парижа, 1 ч 5 мин. до Лиона. А в будущем рейсы скоростных поездов свяжут Авиньон с Брюсселем, Турином, Женевой. Авиньон реинтегрируется в клубок общеевропейской жизни.

Конечно, мчась на хищноносом, ракетоподобном TGV из Лиона на юг, не ухватишь все проявления особой роли Ронской долины в мировой культуре. Но долина буквально вопиет о своем международном призвании. Вы не успеваете выехать из Лиона, и на 20-м километре, в левобережье, во Вьене, у античного цирка, ваше внимание привлекает обелископодобное сооружение — «пирамида», как ее называют горожане. Она украшала некогда стоявшую здесь стену цирка, но предание наделяет это архитектурное украшение тайным смыслом. Это могила Понтия Пилата, бывшего прокуратора Иудеи, отдавшего Христа на распятие, — говорит народная молва. Действительно, распространенные предания о Пилате говорят, что после казни Христа на прокуратора был сделан донос в Рим, и император убрал его с должности, после чего Пилат то ли лишил себя жизни, то ли был сослан в Галлию, где и умер. Долина Роны в Галлии — наиболее вероятное место, где мог оказаться римский ссыльный. Когда видишь в приронских городах античные цирки, еще не так остро чувствуешь вовлеченность этих мест в мировую историю: Римская империя мертва. Но когда произносится имя Пилата — одного из ключевых фигурантов евангельских сказаний, живой религии, действительно сознаешь, что находишься если не посреди, то близко к сердцевине мира, к ключевым узлам географического пространства.

А в правобережье Роны, несколько ниже Вьены, на склоне Центрального массива, возвышается гора, подписанная на наших картах как Пила. На самом деле это гора Пилат (Pilat)⁶¹, просто t во французском на конце слов не произносится. Гора эта — еще одна топонимическая «заявка» на причастность к Священной истории, утверждение своего географического положения если не равным, то по крайней мере сопоставимым с самым бойким мировым местом — Левантом, Палестиной.

Приближаясь к Авиньону, в левобережье Роны обратим внимание на маленький городок Оранж, стоящий в нескольких километрах от реки. Можно ли догадаться, что имя этого, обозначенного только на довольно подробных картах городка «резонирует» по всему миру? Что к этому имени восходят названия реки Оранжевая и Оранжевой провинции⁶² в ЮАР, Оранских островов на севере Новой Земли, Ораньестада — административного центра острова Аруба, нидерландского владения в Антильских островах, гор Оранье на юго-востоке Суринама и канала Оранье на северо-востоке Нидерландов? Что протестанты-оранжисты, ежегодно устраивающие свои провокационные марши в Ольстере, тоже в конечном счете своим названием обязаны Оранжу? Что наши железнодорожные станции Ораниенбаум (под Петербургом) и Раненбург⁶³ свои названия тоже ведут от Оранжа? Что муж нынешней королевы Нидерландов, принц Оранский тоже именуется по Оранжу? Зная Рону, пожалуй, можно и догадаться. Клочок земли вокруг Оранжа до 1713 г. (когда он был присоединен к Франции) был самостоятельным княжеством, за которое соперничали разные европейские династии и считали честью присоединить к своему титулу Оранскую составляющую (каким лакомым кусом был кусочек земли в низовьях Роны!). Одна из таких династий — Нассау-Оранская — стала правящей в Нидерландах. Имя принца Вильгельма I Оранского в XVII в. стало знаменем антииспанской борьбы в Нидерландах, Нидерландской революции. Именем своей, Оранской (van Oranje) династии голландцы стали называть открытые или захваченные новые земли. Буры, потомки голландских переселенцев, назвали реку и провинцию в Южной Африке, голландские колонизаторы в Вест-Индии — свой форпост на Арубе, а в Нидерландской Гвиане (Суринаме) — горы, голландец Виллем Баренц — острова в архипелаге Новой Земли. Один из нидерландских правителей, штатгальтер Вильгельм III Оранский (1650—1702) был в 1688 г. призван на английский престол. Вильгельм III стал кумиром молодого Петра (на 22 года младше Вильгельма), к Вильгельмовым голландцам ездил «царь-плотник» учиться корабельному мастерству и готов был всячески обезьянничать за Оранским домом. Начиная «промышленное» строительство флота под Воронежем, впечатлительный юный царь назвал крепость, контролирующую северные верховья реки Воронеж, Ораниенбургом (народная речь потом перекатала его в Раненбург; а в советское время город был переименован в Чаплыгин⁶⁴). Крепость была подарена Меншикову, который, ловя политические намеки хозяина, и свое новое поместье под Питером нарек в честь оранского кумира — Ораниенбаумом. Ныне это Ломоносов⁶⁵.

В 1690 г. протестант Вильгельм III Оранский во главе английских войск разгромил ирландское войско католического короля Якова. С тех пор уже три века в Северной Ирландии протестанты, входящие в орден оранжистов, не забывают ежегодными маршами напоминать католикам об их поражении. Проходя по католическим кварталам Ольстера, оранжисты, как правило, провоцируют столкновения, часто кровопролитные. Британские силы безопасности готовятся к действиям на маршах оранжистов, как к боевым операциям. Впрочем во всех колониальных грехах Нидерландов и Англии, равно как и в раболепии Петра перед Западом, а Меншикова — перед Петром маленький ронский Оранж неповинен: он лишь дал имя династии, представители которой в самом Оранже-то и не были. Можно было бы сказать, что Оранж и не имеет отношения к широкой «раскрутке» своего имени по трем континентам. Но почему-то не циркулируют по свету имена подобных городков, лежащих вне международных коридоров... А имя Оранжа, а любовное имя авиньонки Лауры⁶⁶, а песенка об авиньонском мосте, а принятое во многих языках название оливкового масла как прованского (провансаль — то есть из Прованса, с левобережья низовьев Роны)⁶⁷ покоряют пространство.

Оранж от Авиньона — в двух-трех десятках километров выше по Роне. На таком же расстоянии ниже по реке — другой город, имени которого вряд ли кто не слышал. И уж конечно, не могут не знать его советские географы старшего и среднего поколения: ведь литературный герой — выходец из этого городка был на нашем радио членом «Клуба знаменитых капитанов» и его появление в эфире сопровождалось песенкой:

Мой домик там, средь белых стен,
Где тихо плещет Рона.
Друзья, пред вами...

Ну разумеется, герой повестей Альфонса Доде —
Тартарен,
Любимец Тараскона.

Тартарен, этот измельчавший лионский Гаргантюа (ниже по реке — мельче аллювий), карикатурный персонаж⁶⁸, но в нем живет раблезианское жизнелюбие. Ртутным шариком он мечется по планете: вверх по Роне — в Швейцарские Альпы; на юг поперек Средиземного моря, как бы в продолжение меридионального течения Роны, — в Алжир; по широтному стержню Средиземного моря в океан — на тихоокеанские острова (в «порт Тараскон»). А романы Доде несут славу Тараскона еще дальше. Многие эпизоды и речевые обороты из «Тартарена» вошли в широкий обиход стран европейской культуры. В мире мы найдем сегодня сотни миллионов людей, не слышавших о существовании волжских миллионеров Нижнего Новгорода и Самары, но наверняка знающих о существовании 13-тысячного ронского Тараскона.

Двадцатью километрами ниже Тараскона лежит Арль. Само название Арля — города (51,6 тыс. жителей), стоящего при начале Ронской дельты, в ее вершине, — звучит для европейского уха почти магически. Окрыленная музыкой Бизе новелла Доде «Арлезианка» обошла мир. Пикантная деталь: в новелле сама Arlesiana вообще не появляется, но весь сюжет строится вокруг нее. Женщина из Арля, не произнеся ни слова, не пошевелив пальцем, вершит судьбы персонажей. (Так и авиньонка Лаура, лишь однажды взглянув на Петрарку, управляет жизнью поэта. Так и лионка Жюльетта Рекамье, ни с кем не сближаясь, владеет думами известнейших мужчин Франции.)

Мир не хочет знать о творческих терзаниях сотен великих художников, но историю об отрезанном ухе Ван Гога «культурная толпа» передает как едва ли не квинтэссенцию истории искусств. Голландец (из северного Брабанта) Ван Гог, познакомившись с французскими импрессионистами, для которых так важно цветовое восприятие, возжелал света — не тусклых северных полутонов, а настоящего южного солнца. Поехать в Арль его надоумил южанин Тулуз-Лотрек (поместье Лотрек под Тулузой). Арльский период (около двух лет) стал самым плодотворным в жизни Ван Гога. Десятки пейзажей Арля и окрестностей «пропагандируют» ронские низовья в крупнейших музеях мира.

Чрезмерный свет оказался губительным для художника, слишком искренне, слишком глубоко изготовившегося воспринимать ландшафт. Юг убил северянина, как убил южанин Казерио парижского президента Карно (см. № 46, с. 13): обостряется душевная болезнь Ван Гога, он набрасывается
с бритвой на приехавшего к нему Поля Гогена⁶⁹, а потом отрезает себе мочку уха (по понятиям Роны, избалованной славой, мочки кажется мало, и ныне в мире успешно циркулирует рассказ о целом отрезанном ухе). Под Арлем, находясь уже в лечебнице, голландец, североморец сожженный югом, создает картины в своем новом, ставшим особенно знаменитым «пламенеющем стиле»: огненными снопами взвивающиеся кроны кипарисов, шпили домов, человеческие фигуры, борозды пашни закручиваются языками пламени, подожженные солнцем. (Солнце, которым Ван Гог первым наполнил свои картины, потом искусствоведы назовут «вангоговским», это арльское солнце.) «Пламенеющий стиль» Ван Гога положил начало новому течению в изобразительном искусстве — экспрессионизму (то есть стилю максимальной выразительности).

Здесь действительно юг. И Италия, и Греция, и Иберия. «Арлезианки славятся своей греческой красотой», — сообщают старые путеводители. В Арле проводятся бои быков, причем проводятся в древнем римском амфитеатре, вполне сохранившемся и служащем арлезианским потребностям в зрелищах. Бои ведутся и по испанским правилам (коррида), и по местным (курс⁷⁰). По местным правилам (камаргским) быков не убивают, суть «боя» заключается в том, чтобы достать предметы, укрепляемые с помощью ленты между рогов (или на рогах) быка. После выступления быков (местные быки небольшие: 300—450 кг) возвращают в стадо, которое пасется в ронской дельте — Камарге до следующих «скачек». Камаргские быки доживают до старости, и их хоронят стоя, головой к морю; над захоронением ставят статую заслуженного животного или стелу с его изображением. Белые низкорослые камаргские лошадки, на которых ездят пастухи, — еще один предмет арлезианско-камаргской гордости.

По Рейнско-Соно-Ронскому коридору веками шли связи между севером и югом: летали на север оранские титулы и ползли шелковичные черви, дули резкие мистрали и стремились к солнцу безумеющие голландцы. И этот коридор сплачивал север и юг Франции. Родившаяся в Страсбурге как «Боевая песня Рейнской армии» (только что закончилась Франко-прусская война) знаменитая «Марсельеза» Руже де Лиля, по мановению соно-ронской волшебной палочки перелетела в Марсель, где приняла революционную окраску⁷¹ и уже как революционный гимн вернулась на север — в Париж. Принятая и севером и югом она закономерно стала национальным гимном Франции:

К оружью, граждане,
Смыкайтесь в ряды вы!
Пусть кровью вражеской
Напьются наши нивы!⁷²

* * *

В этом номере на с. 31 известный специалист по Средиземноморью Т.А. Галкина по поводу публикации первых частей этой статьи высказала весьма лестное для меня мнение о том, что статья «влюбляет во Францию». Если это действительно так, то, боюсь, я перестарался. Вряд ли русский человек должен любить другую страну, даже если она и дала многое нашей культуре (так же, как едва ли следует любить дальнего и незнакомого родственника, от которого вам случайно достаются какие-то крохи наследства). Трезво изучать чужие страны — другое дело. Вовсе не следует обмирать при упоминании всего французского (американского, японского...).

Нормальный человек наверняка неизмеримо выше оценит волжские пейзажи Саврасова, Шишкина и Левитана, чем ронские полотна Ван Гога, представляющие скорее психологический интерес, нежели эстетическую ценность. Наши, по выражению одного известного современного писателя, «прекрасноногие костромички» и «прекрасногрудые вологжанки» для мужчины со вкусом много красивее костлявых, носастых и на третьем десятке покрывающихся пигментными пятнами арлезианок с их «греческой красотой»⁷³. Тонкий психологизм и юмор волжских пьес Островского куда ближе к настоящей литературе, чем зубоскальство Доде в ронском «Тартарене».

Но различие между Роной и Волгой — в их географическом положении. Наша река не вытекает из уютного незамерзающего «Генферзее», а в верховьях имеет свинцовую гладь на полгода заковываемого льдами Селигера. Наша река впадает не в путеводное теплое Mare Nostrum римлян, а в слепую кишку бессточного внутриазиатского Каспия. Наша река ведет не через сравнительно короткий европейский перешеек «от моря до моря», а теряется истоками в тысячекилометровых толщах Русской равнины. И на сколько голов наш Саврасов ни был бы выше Ван Гога, его шансы греметь славою по миру заведомо ниже. И если в бассейне нашей огромной реки мы с неимоверными трудами вырастили один Рим (концепция Москвы — «Третьего Рима»), то на маленькой Роне Римы сами множатся как кролики: «Женева — протестантский Рим», «Другой Рим Авиньон».

Если на Авиньонском фестивале французская публика и поаплодирует сдержанно нашей Таганке, то не столько потому, что признала ее театральные таланты, сколько выражая благодарность за показное диссидентство советских времен, за отъезд Любимова из Союза, за его сидение в Иерусалиме. Зато когда Всемирный еврейский конгресс (председателем которого до недавнего времени был Гусинский и ооновское представительство которого находится, напомним, на Роне, в Женеве) направляет в Интерпол (в Лион на Роне) просьбу не преследовать Гусинского, реакцию нетрудно предсказать. Рон рону глаз не выклюет.

Простой вывод из сказанного: нам следует со вниманием изучать другие страны, но глупо пытаться жить по их моделям, сформированным в совершенно иных географических условиях, еще глупее пытаться понравиться им. Зачем же тогда любить — заведомо безответно (если только как Петрарка)?

⁵¹ Авиньон был местом пребывания канонически признанных пап в 1309—1377 гг.; в 1378—1417 гг. с восстановлением папства в Риме в Авиньоне по-прежнему избирались папы, правда не признанные церковным большинством (схизматические папы, или антипапы). Этот период противостояния римских Римских и авиньонских Римских пап известен в истории католичества как Великий раскол.
⁵² «Берлинский» стиль — одно из обобщающих наименований для множества тех солидно-массивных и парадно-угрюмых зданий, что возводились по всему миру в 30—50-е годы. Наш аналог этого стиля чаще именуют «сталинским».
⁵³ Ныне сток Роны сильно зарегулирован, и она уже не так неистовствует в деле перемещения твердого материала. Но сотворить она успела многое. Фернан Бродель в своей книге «Что такое Франция? Пространство и история» приводит весьма яркое описание ронской работы: «внимательно прислушиваясь в бесшумно плывущей лодке, вполне можно расслышать, если не разглядеть все это движение [по дну реки] и сквозь плеск воды у поверхности различить сплошной треск от непрестанных столкновений миллионов перекатывающихся друг через друга камешков».
⁵⁴ Или, как сказали бы теперешние историки и журналисты, — депортированы.
⁵⁵ Соответственно аналогом Навуходоносора оказывается Филипп Красивый. Этот король успел отметиться в истории не только вольным обращением с папами, но и выжиганием ордена Тамплиеров (храмовников), созданного некогда в Иерусалиме и проявлявшего претензии на тайную международную власть.
⁵⁶ Родители привезли Петрарку (род. в 1304 г.) в Авиньон из Флоренции в 1311 г. Здесь не сразу устроились: международный папский Авиньон был переполнен народом (какие деньги зарабатывал город от этой международной привлекательности!), и некоторое время семья жила поблизости — в городке Карпантра, двадцатью километрами северо-восточнее. Потом Петрарка длительное время жил в самом Авиньоне. В историю поэзии вошло и его затворническое пребывание у источника Воклюз (известного своими периодическими излияниями), недалеко от Карпантра, в альпийских предгорьях.
⁵⁷ На авиньонском мосту
Танцуют, танцуют.
На авиньонском мосту
Танцуют в хороводе.
⁵⁸ От англ. предлогов in (в) и off (вне) — то есть во дворце и вне его.
⁵⁹ По данным переписи населения 1999 г., в Авиньонской агломерации проживают 253,6 тыс. чел.; население в городских границах составляет лишь 85,9 тыс. чел.
⁶⁰ Это Авиньон, Берген, Болонья, Брюссель, Краков, Хельсинки, Прага, Рейкьявик и Сантъяго-де-Компостела.
⁶¹ Гора Пилат есть и близ верховий Роны, в Швейцарии. В великую пятницу (перед Пасхой) там якобы ежегодно появляется прокуратор и умывает руки, тщетно пытаясь очистить себя от соучастия в величайшем преступлении. Полагают, что предание стало результатом действительно виденного здесь кем-то горного миража, соответствующим образом истолкованного.
⁶² Оранжевое Свободное государство, ныне просто Свободное государство. См.: Г.Д. Костинский. Южно-Африканская Республика //География, № 14/97 (спецвыпуск), с. 1.
⁶³ О Раненбурге см.: В.И. Евдокимов. Чаплыгин—Раненбург//География, № 34/2001, с. 3—6.
⁶⁴ Но железнодорожная станция Раненбург осталась.
⁶⁵ Но железнодорожная станция Ораниенбаум осталась.
⁶⁶ Вспомним, что в те времена, когда в нашей стране были человеческие радио и телевидение, постоянно звучал романс то ли венгра, то ли австрийца Ференца (Франца) Листа на стихи француза Виктора Гюго «Как дух Лауры в снах Петрарки реет».
⁶⁷ Хотя культура оливок, как и навыки изготовления оливкового масла, возникла вовсе не здесь, не в Провансе, а была принесена сюда из античных первоочагов.
⁶⁸ Доде своим Тартареном и нелицеприятными отзывами о прочих тарасках, похоже, смертельно обидел Тараскон. Показательно, что современный официальный интернет-сайт мэрии Тараскона никак не упоминает о литературной известности города. Для южан едкие сатиры Доде тем обиднее, что писатель сам южанин. Он родился в Ниме, километрах в пятидесяти к юго-западу от Авиньона и в тридцати к северо-западу от Арля.
⁶⁹ Гоген и Ван Гог недолго работали в Арле вместе. Уговорив позировать им арлезианку-трактирщицу, Гоген, ободряя ее, робеющую при двух мужчинах из столицы (да один из них притом еще был и сумасшедший), приговаривал: «Не волнуйтесь, скоро ваш портрет будет висеть в Лувре». Так и случилось.
⁷⁰ И испанское слово corrida, и французское courses означают одно и то же — бега, скачки. И наше слово «курсы [повышения квалификации]» — от того же латинского корня cursus — бег, движение. Так что, дорогие учителя, до встречи на корриде.
⁷¹ По иронии судьбы сам Руже де Лиль, создавший за одну ночь будущий гимн Франции, не принял Великую французскую революцию и потом, едва избежав гильотины, слушал звуки «Марсельезы» из-за тюремных стен.
⁷² В переводе Павла Антокольского последняя строка припева «Марсельезы» звучит еще задорнее: «Вперед! Вперед! Пускай земля кровищу гадов пьет!».
⁷³ Сноска в жанре «Звонок другу». В № 45 похожий миф — о красоте парижанок всерьез реанимирует А.В. Чернов (с. 4). Тем самым он обнаруживает либо неразвитость вкуса (мужчина, выросший среди по-настоящему красивых русских женщин, не назовет парижанок красивыми), либо страноведческую неинформированность. В обоих случаях это аргумент для того, чтобы заняться всерьез страноведением: оно (в отличие от «оболочек») не только дает знания, но и развивает вкус, да и вообще развивает.