Предмет

Пространство у географов и обыденный мир

Б.Б. РОДОМАН

Пьетро Аннигони. Женский портрет. 1955
Время или пространство?

Пространство и время — как будто равнозначные «формы существования материи» или «стороны бытия», но в современной культуре они неравноправны. Сегодня «прогрессивное» человечество явно больше озабочено временем. Городской образ жизни, скоростной транспорт, наемный труд требуют точной регламентации во времени, а пространственная организация деятельности то и дело отстает от насущных задач, приводит к известным кризисам и авариям. Приоритет времени перед пространством — сравнительно недавнее явление, связанное с общим ускорением истории и, прежде всего, ее ведущего компонента — научно-технического прогресса. В доиндустриальных обществах стремление успеть, ускорить, догнать не господствовало над умами в такой степени, как сейчас. Первобытным людям пространство, если оно вообще осознавалось, казалось более очевидным, нежели время. Не случайно многие хронометрические термины заимствованы из пространственных образов, что ярко выразилось и в русском языке: время бывает долгим или коротким, оно идет или течет и т. д. Вместе с тем длины и площади пришлось выражать через единицы времени, когда расстояние измерялось числом дней пути, а древнеримская мера площади югер (от 1/3 до 1/4 га) — это надел земли, который можно было вспахать одной упряжкой волов за определенное время. По-видимому, трудно представить отрезок времени наглядно, не прибегая к пространственным метафорам, и наоборот. Это свидетельствует об одинаковой важности обеих философских категорий и о нежелательности такого дисбаланса наших представлений, когда одна сторона материального мира получает привилегии.

Современная мировая цивилизация едина постольку, поскольку она синхронизирована, то есть живет по одному и тому же времени. Тот факт, что оно различается по часовым поясам, несуществен. Наоборот, именно введение часовых поясов привело к тому, что число минут на всех часах показывается одно и то же. Минутная, а не часовая стрелка объединила людей задолго до Интернета, с нее началась настоящая глобализация. Но есть еще обширные нецивилизованные (или вторично одичавшие) пространства, не охваченные всемирной синхронизацией. И лежат они не на просторах океана и не на льдах Антарктиды. Напротив, в этих царствах воды или холода их посетители и путники живут строго по всемирному времени, что необходимо для радиосвязи и навигации. Пространства, отторгнутые от цивилизации, имеются в глубине суши, наверное, в Африке, в Амазонии, в Гималаях, но не только и не столько там, сколько... Вы догадываетесь, на какую страну я намекаю. У нас в России, по моим грубым расчетам, около 10 млн км2 (площадь, равная всей Европе) не обеспечены автодорогами с твердым покрытием и вынуждены обходиться без регулярной, общедоступной авиасвязи с внешним миром. Минутная стрелка практически не нужна там, где нет общественного транспорта, курсирующего по расписанию, нет телефона (его лишены около 150 тыс. населенных пунктов России), нет возможности или желания регулярно узнавать столичные и зарубежные новости и просматривать телесериалы. Пространство, которое мы потеряли... Бремя это для России или ее невостребованное сокровище?

О невнимании к пространству свидетельствует и то, что пространствоведческие дисциплины и профессии и пространствоосвоительные практики находятся на периферии общественного сознания. География редко упоминается в перечнях современных наук, считается, что она как наука закончилась в конце XIX или, самое позднее, в начале XX в. вместе с завершением простых картографических территориальных и акваториальных открытий в Арктике и Антарктике. Как сто, как и двести лет назад, остается под вопросом необходимость преподавания географии даже в средней школе; ее опять хотят упразднить или растворить в естествознании, пристегнуть к истории. «Зачем география, если есть телевизор?» — сказал один почтенный советский академик.

В Советском Союзе пространственная экспансия была на виду и в почете. Ее обратной стороной был ГУЛАГ, а видимой — освоение Арктики и целины, сдвиг производительных сил на восток. Сегодня геологи и полярники — не герои нашего времени, а все новые космонавты известны поименно разве что работникам этой отрасли. Но между тем после полета Ю. Гагарина в нашей стране произошел огромный скачок, рывок внутрь пространства, инверсия многовекового процесса колонизации. Я имею в виду российский вариант субурбанизации — массовый, хищнический захват горожанами даровых пригородных земель под огороды, сады, дачи, коттеджи. Еще до того как было позволено произносить в официальной обстановке и писать в газетах слова «приватизация» и «рыночная экономика», большинство российских горожан стали мини-землевладельцами. Богатые и бедные, интеллигенты и рабочие, чиновники и научные работники — все они оказались одинаково алчными и бесцеремонными по отношению к окружающей среде. В результате в пригородных зонах (вокруг Москвы — в радиусе до 150 км) деградировали или погибли целые классы природных территориальных комплексов (биогеоценозов), вырублены ценнейшие, в том числе водоохранные, леса, утрачены красивые пейзажи, исчезла традиционная деревня, а все товарное сельское хозяйство стало пригородным. И этот грандиозный социально-экономический, экологический, ментальный переворот ни на какой широкой трибуне всерьез не обсуждался, как будто его и вовсе не было. Создается впечатление, что бурная загородная деятельность российских горожан — нечто интимное, как повседневные физиологические отправления, само собой разумеющиеся, о которых говорить не принято.

Уильям Мерритт Чейз (1849—1916). Пейзаж

Посмотрим теперь, чем отличаются профессиональные представления географов о пространстве от обыденных. Пространство Земли вопреки ее шарообразности представляется географу как некоторая плоскость, поскольку он редко имеет дело со всем земным шаром, а чаще — с некоторыми регионами. На эту плоскость как бы спроецированы все выше- и нижележащие предметы. Это некоторая мысленная карта, квинтэссенция всех географических карт, которыми мы когда-либо пользовались и которые сами хотели бы составить, с наложением новых зрительных путевых впечатлений; карта с переменным, то и дело меняющимся в процессе размышления масштабом. Это взгляд на Землю сверху, как бы из атмосферы и космоса, по правилам, сформировавшимся задолго до появления авиации, космонавтики и фотографии, со своими интуитивными неформализуемыми приемами генерализации (обобщения и отбора).

Сэмюэль Колман. Гора Храм Соломона в Колорадо. 1888

Территория — пространство не только переменного масштаба, но и с переменной размерностью. В первом приближении она двухмерна, как чертеж, не претендующий на передачу объема, но во втором приближении, при необходимости, эта реальная или мысленная карта трехмерна, так как содержит сведения о высотах, о рельефе не только физическом, но и статистическом; третье измерение то вводится, то отбрасывается; в таком смысле территория — пространство «двухсполовиноймерное». Далее, на тематических географических картах, в своих частных масштабах, отличных от общего (территориального), изображаются различные величины, например людность городов или скорость ветра, как бы наложенными на территорию мелкими диаграммами и графиками. Таким образом, карта становится наглядным изображением пространства с более чем тремя измерениями, и таким многомерным географ представляет себе окружающий мир зрительно.

Альберт Бьерстадт. Большие деревья [секвойи], роща в окрестностях Марипозы, Калифорния. 1876

Какая-то часть мира известна географу очно, другая — заочно, и он старается расширить первую за счет второй, ликвидировать белые пятна на своей мысленной карте, продолжить свои личные географические открытия. В биографии географа схематично повторяется история географических открытий, как в онтогенезе* повторяется филогенез. Географ ощущает реальное пространство вместе с ментальным; перемещаясь по земле, он видит воочию, какие предметы проносятся мимо него, но мысленным взором охватывает объекты, находящиеся за горизонтом; чувствует, мимо чего проезжает. Душа географа как бы парит над землей и видит сверху территорию и перемещающееся на ней свое тело; или сам географ ощущает себя букашкой на карте.

Таков географ-путешественник, не отвергающий и туризма, и таков турист, увлекающийся географией. Один инженер-электротехник стал, как и многие технари, инструктором туризма, но этим не удовлетворился и сменил профессию, сделался профессиональным географом, не только полевым исследователем и руководителем лаборатории, но и страноведом-зарубежником (благодаря хорошему знанию иностранных языков). Это Давид Львович Арманд (1905—1976), физико-географ, инженер-теоретик полезащитных лесополос, автор книги «Наука о ландшафте», один из моих учителей. Но были и такие географы, которые не путешествовали, потому что не могли или не хотели. Так, некий Иммануил Кант (1724—1804) сорок лет преподавал в университете географию, но не выезжал за пределы родного Кёнигсберга и даже гор не видел. Он только гулял ежедневно по одному и тому же маршруту. И сколько ни старались географы наших дней выяснить, внес ли философ Кант хоть какой-нибудь вклад в современную ему географию, ничего такого не нашли. Зато философские воззрения Канта повлияли на методологию географии в XIX и XX вв.

Некоторые известные отечественные географы были в советское время невыездными, но их книгами о зарубежных странах пользовались дипломаты, разведчики, генералы из генштаба. Есть и сегодня географы, которые не путешествуют и презирают «примитивный» туризм; но этим я не хочу сказать, что они лишены географического мышления. Напротив, оно у них формируется благодаря блистательной эрудиции и интеллекту. Но я принадлежу к той школе географов, для которых визуальный контакт с культурным ландшафтом важнее документальных свидетельств. Конечно, далеко не все выпускники географических факультетов обладают географическим мышлением, но и не все обладатели инженерного диплома являются Инженерами (с большой буквы), как Д.И. Куравский, В.Г. Шухов, Р.Э. Классон. Я попытался нарисовать некоторый идеальный тип.

У подавляющего большинства людей в наше время представления об окружающем пространстве даже своего небольшого региона или города весьма неполны по следующим причинам:

1. Почти все люди совершают только утилитарные поездки, цель которых лежит в конце пути, а не на самом маршруте, и, конечно же, не ведут систематических наблюдений над пространством, которое проезжают.

2. На маршруте бо’льшая часть пространства безразлична или неинтересна для пассажира, поскольку объекты деятельности или осмотра разрознены и размещены только в начале или конце отрезков пути. Отсюда стремление убить промежуточное, «пропащее» дорожное время развлечениями или проспать его даже днем.

3. Если пассажиры рассматривают местность, то на равнине видят лишь придорожную полосу, да и та часто сужена заборами, стенами и наиболее стандартизована, дает мало новых впечатлений.

4. Современная техногенная цивилизация потенциально расширила ареал каждого, кто пользуется достижениями техники, но как бы уменьшила размер земли, выражаемый длительностью перемещения благодаря скоростному транспорту, и резко сузила публичное пространство, превратила его в однообразные коридоры, разделенные приватными или государственными «запретными зонами». Возможность свободно и бесплатно бродить по всей суше даже в нашей бесхозной стране быстро сокращается.

Итак, вместо сплошной поверхности — редкая сеть, да и на той только отдельные пятнышки — таково актуальное пространство современного цивилизованного человека. Не густо, в буквальном смысле слова...

Культурный ландшафт — не только вещи, но и текст. Если им не пользоваться, если его не читать, не проговаривать, не сообщать другим людям, то он станет мертвым языком, исчезнет, как древняя литература. Чего не замечаем, того не ценим, а чего не ценим, тому позволяем погибнуть. Такова экологическая цена географического невежества.

Но кто же по образу жизни и профессии может увидеть всю Землю и составить о ней более или менее правильное представление? Может быть, летчики и космонавты? Когда десятиклассником я пришел на день открытых дверей в Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии
(МИИГАиК), то услышал: «Если станете аэрофотографами, то будете единственными специалистами, которые видят всю нашу страну своими глазами». Это романтично, но, увы, неправда. Чтобы увидеть Землю, надо не только летать над ней на той или иной постоянной высоте, но все время приближаться и удаляться, а также приземляться и подолгу ходить вокруг да около каждой точки. Это физически невозможно для отдельного человека, но теоретически намечается и асимптотически достигается наукой путем сочетания разных масштабов и различных выборочных исследований типичных, эталонных, ключевых площадок. В этих методологических ухищрениях и заключается важная научная миссия современной географии, а вовсе не в инвентаризации городов и сел, морей и рек, как думают многие. Поэтому обычный упрек, который мы адресуем своим коллегам-негеографам: «Ваши представления о стране неполны и нерепрезентативны».

Окончание следует

* Онтогенез — индивидуальное развитие организма от зарождения до смерти; филогенез — историческое эволюционное развитие вида. — Прим. ред.