Взгляд на восточноевропейские столицы

Чем определяется «столичность» города? Суть ли это некие внешние признаки — архитектурный облик города, монументальность зданий и украшенность фасадов, соответствие проспектов и площадей статусу города (своей просторностью, подчеркнутой важностью)? Или главный показатель столичности — внутренний? И этот внутренний показатель — что он из себя представляет? Можно за него принять чисто формальное — официальный статус, можно нечто даже еще более глубокое, чем то, что мы назвали внешним показателем, — некий своеобразный дух города — дух столицы, дух Лица Страны, а иногда и ощущение главенства над окружающим пространством.

Видимо, столичность есть некая сумма этих и многих других составляющих. Например, Москва — столица и по официальному статусу, и по своей легендарной щедрости, и по почти базарной разукрашенности, и по обилию всякого рода атрибутов главного города (особенно по обилию объектов сферы обслуживания), и, наконец, по москвичам — почти особому народу, недолюбливаемому в провинции и высоко позиционируемому им самим. И Петербург — тоже столица, но столица парадных проспектов и площадей, монументальных фасадов и особенной гордости почти провинциальных его жителей за свой город. Две русские столицы очень разные, но дух столичности имеют, мало того — они сумели пронести его сквозь временные коллизии — Петербург давно не столица, а Москва несколько веков ею не являлась. Возможно, просто некое особое ощущение всех жителей России, некая историческая память делает эти два города столицами, какими бы они ни были, но скорее их столичность — все же заслуга самих Москвы и Петербурга, вернее — москвичей и петербуржцев.

Значит, в самом деле существует некое определение — когнитивное, неоднозначное, субъективное — «столичности» места. Можно выделить «более столичный» город: например, Петербург проигрывает Москве из-за резкого контраста Петербурга внешнего, «парадного», концентрирующего все столичные атрибуты, с Петербургом внутренним, настоящим, глубоко провинциальным, «замшелым», замкнувшимся в себе, застывшим в своей почти убогости.

Ниже мы попробуем сравнить между собой непохожие столицы, объединенные положением в одном регионе — Восточной Европе. Это Минск, Киев и Варшава, бывшие столицами социалистических республик.

Минск и Варшава — сравнительно молодые столицы. Варшавский столичный статус ведет свою родословную с XVI в. Но далеко не все время с тех пор она была столицей независимого государства: в столицу марионеточного герцогства в 1807 г. ее превратил Наполеон, а в 1815 г. Варшава стала столицей Царства Польского — части Российской империи (и далеко не все польские земли оказались тогда под управлением Варшавы). Столицей независимого государства Варшава опять стала лишь после русской революции. Минск в старину стольным градом не был (если не считать период удельного Минского княжества XII—XIII вв.), столицей (с 1919 г.) первого в истории особого белорусского государства — Белорусской ССР в составе Союза он стал тоже лишь благодаря Октябрю. И Минск, и Варшава были практически полностью разрушены в годы Второй мировой войны, и прошли потом этап восстановления, когда им придавался подчеркнуто столичный облик.

Что же до Киева, то он был наделен столичным статусом чуть ли не с самого основания; в советское время он реконструировался и перестраивался (и тоже в значительной мере после войны) — как столица Украинской ССР. При этом в Киеве была сохранена старинная часть города. Он остался красивым, старым городом; новые фасады были в меру (для советского города) органично вписаны в старые районы; они так и не вышли на Днепр монументально, не создали нового субцентра — и, возможно, именно из-за этого и проиграли, потерялись в дебрях кривых, узких, с большими перепадами высот — улочек старого Киева.

В Варшаве старая часть была утрачена практически полностью, но Старе Място (Stare Miasto) — бережно восстановлено, так что восставший из руин город сохранил за собой историческую часть. Без старинной рыночной площади (Rynek), без центральной старой части нет ни одного уважающего себя польского — даже небольшого — города. Варшава, таким образом, сохранила за собой статус нормального польского города. Этого показалось достаточно, и оставшаяся часть города застраивалась эклектично; эклектика эта не пошла на пользу Варшаве, по крайней мере — современной Варшаве. По структуре она стала напоминать ординарный советский город, в котором выделяются: а) исторический центр, в Варшаве, правда, практически неизмененный (хотя и воссозданный); б) «старые окраины», с разнородной застройкой, с меньшей концентрацией всевозможных увеселительных заведений, ресторанов и кафе и туристических достопримечательностей; в) новый субцентр с высотным зданием (Дворец культуры и науки (PKiN) — восьмая московская высотка, подаренная Сталиным Варшаве, столь нелюбимая современными поляками и любимая современными туристами за открывающуюся с нее удивительную панораму города), с современными отелями и магазинами-гипермаркетами, с главным железнодорожным вокзалом (Warsza-wa Centralna); г) современные окраины, во многом «советские», с многоэтажками, часто одноликими; д) приросшие вплотную к городу предместья, с малоэтажной частной застройкой и — местами — с новыми торговыми центрами вдоль крупнейших автомагистралей. Столичность Варшавы, разорванная между старым центром и новыми помпезными зданиями, оказалась потерянной.

Минск подобно Варшаве был полностью разрушен в Великую Отечественную; но он не восстанавливался, он строился заново. Остался лишь маленький старинный квартальчик, очень маленький — но, главное, это не был центральный старый участок, это — Троицкое предместье. Минск лишился старого центра города, оставив при себе исторические памятники чуть поодаль. Поэтому центр Минска органичен, он не заповедный и не искусственно восстановленный. Органичен, в отличие от Варшавы; нов — в отличие от Киева. Новый Минск выиграл тем, что он монументален; монументален по-советски, с размахом; и он — красив, красив «по-новобелорусски».

Важнейшая составляющая пространства города — люди как часть культурного ландшафта. У Варшавы в этом отношении проблемы: она распадается. Старый центр наводнен туристами, сотрудниками многих расположенных здесь посольств и представительств, местными жителями тоже, но — обслуживающими туристический поток. Новая элита стала органичной частью нового варшавского субцентра (и именно ей, новой польской несоциалистической элите не нравится напоминающий о прошлом PKiN). Обычные граждане остались между этими двумя полюсами — и на окраинах. И потому людей не видно. Чтобы найти настоящего Человека Варшавы, надо, наверное, долго жить в этом городе, втираться в самые его недра.

Минск — парадный. Парадный — для всех сразу и парадный — практически на всей территории центральной части (линейно вытянутой на значительное расстояние). И люди здесь — под стать парадности города — открытые, как широкие проспекты и площади Минска, приветливые и доверчивые. И даже тяжелые монументальные советские административные здания площади Ленина, переименованной все-таки в площадь Независимости, не бросают тени мрачности на минчан, в них всегда есть некий веселый, задорный огонек; он может быть и совсем слабым, но есть он всегда. Подобно этим огонькам, в Минске на любом свободном месте — маленькое украшение: симпатичный скверик (говорят, их очень любит президент Лукашенко).

Киевляне совсем другие. Они меньше ощущают Столицу; они скорее ощущают Дом. Пусть даже они и не знают своего города — но ощущают всю спокойность, размеренность быстрого Киева. А Киев, несмотря ни на что, нетороплив. Потому что даже быстрота, спешка Киева — домашняя, своя, родная. Украина назубок выучила такие слова, как самостiйна, незалежна, рiдна, вiльна. Так вот, Киев изнутри — это столица Рiдной УкраЇни. А все остальное — внешние признаки Киева, которыми его наделяют изо всех далеких уголков страны. Киев можно было бы сравнить с Арбатом. Арбат — колоритный уголок Старой Москвы, но не важная часть Столицы империи; часть, органично вписанная и обязательная для существования, но не главная, правильнее сказать: не определяющая столичный облик города. Киев — южный и немного «горный» (рельеф в Киеве заметно более пересеченный, чем в Москве) Арбат. Арбат формирует своих людей так же, как их формирует Киев; но люди эти, как и сам город, — не столичные жители, они просто горожане.

А как различаются главные вокзалы трех столиц. Киев встречает обыкновенным советским вокзалом*, даже не столичным; обыкновенной застройкой вокруг, отсутствием телефонных автоматов, «МакДональдсом» и станцией метро. Варшава — по-европейски обустроенным подземным вокзалом, не мешающим городской среде, — одним словом, как и положено европейской стране. Минский вокзал ошеломляет: неожидаемый в маленькой стране размах, европейский антураж, эскалаторы, обширные залы, европейская отделка, много стекла. А ведь здесь не ждешь ничего европейского, особенно — если не осознаешь себя в другом государстве, что естественно, когда выезжаешь вечером из Москвы, а утром приезжаешь в Минск; особенно — если приходишь на этот вокзал после посещения Минска: город параден по-своему, не по-европейски все-таки, а как-то по-другому, по-русски, хоть и на европейском уровне (правда, половина электричек из Минска отправляются не с вокзала, а со следующей платформы «Институт Культуры», удивляющей своей излишней провинциальностью в самом центре столичного города). Картинку вокзала портят лишь очереди у обменных пунктов.

Киев и Минск. Ставка на сохранение старого делалась в одном городе, ставка на перспективу и современность — в другом.

Яркий контраст: новый Минск — старый Киев. И новый здесь означает — отстроенные заново просторные проспекты, воспитывающие людей, любящих свой город, свою страну (не важно в данном случае — СССР, Белоруссию, Россию) за то, что она гостеприимна, за то, что’ она дает жителям, за возможность думать и творить, за открытую перспективу, столь, кстати, ярко выраженную даже в архитектуре города. Хотя, конечно, архитектурное выражение погасло бы, не будь внутреннего, социального, наполнения. А оно — контрастирует с внешним представлением, или, возможно, истинное наполнение контрастирует с видимым, или просто Минск контрастирует с остальной Белоруссией достаточно резко. Минск создает такую атмосферу, специфическую, неповторимую — что политические волнения, неоднозначность властной вертикали уходят на второй план; создается полное впечатление, что их нет; что люди живут отдельно от политических коллизий — от временны’х, не пространственных. А они, видимо, и живут так — в своем цветущем городе — хорошеющем, красивом, открытом всем ветрам. Если это только кажущееся впечатление — то оно говорит о том, что гениальна находка того архитектора, того «пиарщика» и того политика, которые создали город, все равно сигнализирующий о своем цветении. Пусть и обманывая путешественника. Но вот только Минск и минчане говорят — это правда. И говорят так, что им хочется верить, и эта невообразимая и непреодолимая надежда на будущее, характерная для жителей, трансформируется в аналогичную черту у целого города. Открытый Минск не контрастирует с открытыми по натуре своей жителями его; простота и душевность наполняют город.

А Киев старый потому, что он сохранил свой уклад и свои традиции. Киев — провинциален. Но провинциален — по-особому. Столица Украины похожа на небольшой городок Золотого кольца: видны туристическая активность, забота о сохранении исторических памятников. Киев — словно маленький городок, вернее — много маленьких городков. Монументальные правительственные здания в Киеве не главенствуют над площадями (как в Минске), они явно проигрывают своим архитектурным решением старому Киеву. Власти же более заботятся именно о старом Киеве. Киевляне живут другим. Власть Современности над Пространством кажется Киеву абсурдной не только в архитектуре, но и в политике. Официальный Киев стремится стать частью Европы. Между тем в Большой Европе место Киеву найдется только на периферии — но это осознанный выбор Украины. И ее столица Киев словно намеренно прокламирует именно эту «нестоличность» в глобальном масштабе. Киев внутренне стал Провинцией, еще в большей степени, нежели Петербург. Но провинциальность объяла (в отличие от Петербурга) весь город полностью, оставив вне себя лишь внешнее представление о городе. И она наполнила Киев особым духом, не мешающим городу нормально развиваться. Киев может претендовать на столичность лишь на периферийном участке будущей Большой Европы — в провинциальной Украине. В случае же переориентации политики Украины Киев позиционирует себя вполне подходящим образом и для столицы окраинного макрорегиона России. К этому подводит спокойность, умиротворенность Киева и его жителей — город отказался от доминирования над окружающим пространством.

Варшава по-своему спокойна: нет пробок на улицах, не заметно деловой активности, нет крупных деловых центров и офисных зданий. И при этом она, несомненно, деловая столица Польши. Варшава еще и официальная столица. Поэтому тут ожидаешь монументальных правительственных зданий, может быть не главенствующих над пространством (как в Минске), но наверняка занимающих более важное положение, нежели в старом Киеве. Но и Варшава пошла по другому пути, по пути так называемого прогресса. Может быть, причина в невозможности ставки на историческую составляющую — город был разрушен до основания в годы Второй мировой, разрушен — не в пример Кракову. Особое значение имеет Stare Miasto в Варшаве, но центр города стал не временны’м, а вре’менным. Это не столько исторический центр, сколько центр для набегающих сюда на несколько часов гостей города, интересующихся достопримечательностями. Это скорее уголок не постоянных жителей, а туристов и обслуживающих их людей. Вне центра появляются то тут, то там незаметные скромные особнячки отдельных министерств и ведомств, неожиданно, в стороне от основных транспортных путей. Как и в Киеве, в Варшаве столичность приняла особые формы, не слишком исторические, не совсем современные. В Варшаве нет значимых музеев; Варшавский университет «котируется» в Европе значительно хуже Ягеллонского (в Кракове); но при этом университет выглядит как представительное центральное здание на фоне прочих административных зданий Варшавы. Проигрывает он только варшавскому представительству НАТО. Варшава словно пытается (вслед за всей Польшей) доказать свою «европейскость», однако не только Украина, но и Польша — на периферии Европы.

Столичность вовсе не всегда требует Главности и Важности. Она может быть столь разнообразной, что порой проявляет себя в формах глубокой провинциальности. И только что-то внутри, в душе, помогает нам объяснить, почему мы наделяем тот или иной город признаками столичности.

* В сентябре 2001 г. в Киеве был открыт новый современный вокзал, так что, возможно, ныне образ «ворот» Киева изменился.