Кто в России богатеет за счет природы?

Г.А. Агранат
доктор географических наук,
профессор, почетный полярник,
консультант Института географии РАН

М.К. Чюрлёнис. Сотворение мира

В настоящее время проблема ренты привлекла внимание ученых и управленцев, ибо предприятия не отдают этот самый незаработанный доход. Те виды «платы за ресурсы», «платы за землю» и другие формы «платы за природопользование», сохранившееся с советской эпохи, очень невелики, они всегда носили символический, номинальный характер. О необходимости срочно решить эту проблему давно говорят виднейшие экономисты, в частности академик-секретарь отделения экономики Российской академии наук (РАН) Д.С. Львов, член-корреспондент РАН, депутат Государственной Думы РФ С.Ю. Глазьев. Проводятся парламентские слушания, специальные конференции, выходят печатные труды.

Сколь велика эта самая таинственная рента, которую недополучает государство? Подсчет ее не прост, но бухгалтерами освоен. Существует несколько видов рент или вариантов их названий — экономическая, абсолютная, природная, дифференциальная, земельная, горная; последняя, кстати, для целей нашей статьи самая важная. Не будем обременять читателя, он может ознакомиться с ними по специальным изданиям¹. Принципиальная суть их едина, мы о ней сказали.

При любом исчислении получаются, с большим, правда, разносом, ошеломляющие цифры. По оценкам РАН, государство недобирает со всех природопользователей до 80—100 млрд долл. В год! (увы, все теперь ведут счет в долларах, а не в рублях, неприятно...) «На самом деле есть источник дохода, который один может покрыть расходы на оплату услуг общества и при этом избежать негативных экономических последствий. Этот источник — земля и природные ресурсы страны. “Загадочный сбор” этот — рента», — читаем в фундаментальном академическом исследовании².

Может быть, это завышенная оценка, но по нашим прикидкам рента с недр (горная рента) составляет 8—10 млрд долл., а это, пожалуй, не менее 20—30% всех рент. Специалисты Министерства природных ресурсов РФ на примерах крупнейших естественных монополий определили, что в их доходах 75% (есть оценки и побольше — 80%) приходится на ренту. В казну же отдается лишь 13% этой суммы — это тот самый единый, равный для всех — от уборщицы до «Газпрома», считающийся потому очень «демократичным», подоходный налог³. К нему прибавляются другие сборы, но все они, и это важно знать, также одинаковы для всех. Те, кто жалуется, что слишком большая налоговая сумма мешает производству, возможно, и правы. Но только не применительно к естественным монополиям, в их сейфах остается огромная неучтенная рента, повторим, — незаработанный доход.

Аналогичное положение наблюдается в отношении к другим дарам природы. К примеру, воздушное пространство. Даже те незначительные сборы, которые взимаются с иностранных авиакомпаний, чьи самолеты летают в российском небе, не сдаются в казначейство, а поступают «Аэрофлоту»⁴.

В лесной промышленности подобие ренты существует давно и называется попенной платой. Но она ничтожно мала: что-то около доллара за кубометр древесины ствола живого дерева. На порядок, а то и на два меньше ее продажной стоимости.

Именно из незаработанных прибылей нефтяных и других магнатов, эксплуатирующих природу, складываются десятки, сотни миллиардов, уплывших и продолжающих уплывать в зарубежные банки. И вот что особенно неприятно. При чудовищном обогащении все эти монополии, неправедно именуемые естественными (они, скорее, нездоровый нарост на естественном теле природы), ведут себя как временщики, не слишком заботясь о собственном производстве.

Вот свежее свидетельство авторитетных людей — бывшего министра топлива и энергетики РФ Ю.К. Шафраника и крупного исследователя нефтяной промышленности В.А. Крюкова: «Ситуация в топливно-энергетическом комплексе приближается к критической. Стремительно стареет производственный аппарат. Ежегодный прирост запасов компенсирует не больше половины добычи. В нефтедобывающей промышленности по-прежнему высок удельный вес бездействующих скважин»⁵.

Пролетая ночью над севером Западной Сибири, долго наблюдаешь калейдоскоп светлячков, то горит попутный газ из брошенных скважин. Напоминает перевернутую чашу московского планетария.

На Аляске подобные зрелища убрали, нашли способы утилизации попутного газа. Помимо того, прекратился выход на поверхность радона, газа, в больших количествах радиоактивно небезопасного.

Приход естественных монополий пока существенно не повысил эффективность использования природных ресурсов. По профессиональным расчетам, в России она в целом в 2,7 раза ниже, чем в США. Значительно ниже степень съема нефти с пластов⁶.

Это не помешало «Газпрому» и «Лукойлу» построить в Москве дворцы для своих штаб-квартир со всеми присущими западной бизнес-жизни роскошными аксессуарами. В купеческом размахе не отстают «Норильский никель»⁷ и тем более — бриллиантовая «Алроса».

Между тем новые красавцы по объему добычи нефти и газа никак не дотягивают до показателей скромных советских нефтегазовых контор. Сократились суммарные доходы от продажи алмазов. «Блеск и нищета» — так журналисты оценивают облик и суть российских естественных монополий.

При всей критике нынешних монополий никак нельзя приветствовать проекты их реструктуризации, проще говоря, расчленения на ряд полностью приватизированных компаний. Это может привести к хаосу в руководстве добывающими отраслями, сырьевыми территориями в целом. Кстати, на Аляске пару лет назад шел обратный процесс — слияние нефтяных компаний.

Речь может идти о весьма серьезной реконструкции внутренней политики монополий, о повышении их ответственности перед обществом, страной, об усилении роли государства. Иначе сказать, об изменениях по горизонтали, но не по вертикали.

Возвратимся к истокам широкой жизни наших нефтяных и горнозаводских королей, то есть к ренте, которую, между прочим, под более простыми русскими названиями, исправно взимали в старой России. Судя по истории знаменитых Демидовых, за недоплату сурово наказывали, сажали в острог, а кого помельче — просто пороли.

Должным образом дело поставлено за рубежом. Вот пример Аляски, сырьевой территории, экономика которой официально именуется рентной. Там налоговые, в том числе и главным образом рентные, платежи особенно велики. Если до появления крупной нефтяной промышленности региональный бюджет штата (а это 4—5 млрд долл.) на 80—90% обеспечивался за счет федеральной казны и лишь на 10—12% за счет фирм, то с конца 70-х годов соотношение изменилось с точностью наоборот⁸.

У нас помощь промышленных фирм региональным бюджетам куда слабее. Если судить по Ханты-Мансийскому округу, то пару лет назад доля фирм не превышала 30—40%, в Таймырском округе — чуть больше.

В США и Канаде компании напрямую помогают коренным жителям, их средства здесь куда больше федеральных пособий, на них в ряде мест по существу держится жизнь эскимосов и индейцев. На крайнем севере Аляски нефтяные фирмы, добывавшие в хорошие годы до 70—80 млн т, 2—5% своих прибылей отдавали местной туземной корпорации. Десять тысяч эскимосов на эти немалые деньги построили себе поселки, дороги, приобрели снегоходы, словом, обустроили свою жизнь.

В России в большинстве случаев ситуация противоположная: помощь компании меньше, чем государства. Более того, принимаем подачки Всемирного банка. В 2001 г. банк начал реализацию довольно широкой программы помощи малочисленным народам Российского Севера. Выходит, что своих капиталистов в России щадят куда больше, чем в самой буржуазной стране мира — США.

Еще разительнее пример организации за рубежом региональных страховых, резервных фондов за счет крупных фирм. Эти неприкосновенные для коммерческих операций фонды создаются на случай возникновения неблагоприятной конъюнктуры, например, при снижении цен на мировых рынках сырья и топлива, изменении их структуры, истощении месторождений, лесосек. Конъюнктура весьма неустойчива в одноотраслевых сырьевых регионах. На Аляске в таком фонде к середине 2001 г. накопилось 27 млрд долл., цифра для территории с населением всего 600 тыс. чел. весьма внушительная. За счет депозитных процентов фонд ежегодно выплачивает 1200—1500 долл. каждому жителю. Это пример, и очень наглядный, действительно общенародного владения природным наследием и конкретно — тем доходом, который это наследие приносит. Аналогичные фонды созданы в Канаде, Кувейте, Норвегии и других государствах сырьевой ориентации.

К сожалению, несмотря на активные рекомендации ученых и специалистов, подобные фонды в нашей стране не организованы. Монополии сами не хотят идти на крупные отчисления, правительство не очень принуждает их к этому. Вдобавок надо сказать, что получить от монополий данные об их расходах-доходах крайне трудно даже причастным к делу академикам, на что те непрестанно жалуются⁹.

Возникшие в некоторых российских сырьевых территориях «фонды развития» никак не могут быть сравнимы с упомянутыми зарубежными. Они маломощны, создаются за счет бюджета, а потому неустойчивы. Есть признаки того, что в 2002 г. фонды эти резко сократятся. И не очень они надежны в смысле справедливого распределения средств. Как пишет о них В.А. Крюков: «Жадность “богов”: кому идут на пользу “фонды развития” — обществу или отдельным гражданам?»¹⁰

Мы могли бы легко создать в России мощные фонды, подобные аляскинскому, обеспечивающие стабильное развитие территории. Простой расчет: в последние 20 лет экспорт сырьевой продукции составлял 20—30 млрд долл. в год. Это в несколько раз больше, чем аляскинский экспорт. Соответственно, при тех же нормах отчислений, можно было бы накопить не менее 150—200 млрд долл.!

Может быть, прекратились бы тогда или, по крайней мере, ослабли бы процессы хозяйственной деградации и депопуляции ряда восточных и особенно северных районов. Разве не смог бы «Норильский никель» с его миллиардными доходами спасти крошечное население своей соседки — Эвенкии (20 тыс. чел.), хозяйство которой буквально развалилось?¹¹ И ведь процессы эти продолжаются, если не усиливаются; в настоящее время развернулась широкая кампания (на это выпросили деньги у того же Всемирного банка) массового отселения людей, как говорят на Севере, на «материк», а также физической ликвидации ряда населенных пунктов в районах Воркуты, Норильска и Магаданской области.

Во всех зарубежных северных странах в случаях упадка основной, по принятой терминологии — градообразующей, отрасли или когда возникают иные причины застоя, пытаются обеспечить занятость населения путем создания новых, главным образом малых, производств или иных сфер занятий. Не всегда это удается, но в общем за рубежом никак не хотят появления новых клондайков. Считается, что цивилизация должна распространяться поступательно, а не рывками, импульсами.

Да кто знает, убыточная сегодня, скажем, угольная промышленность Воркуты может стать очень нужной, выгодной. Нефтяные и газовые ресурсы, нынешние соперники угля, становятся все более дефицитными. И, главное, труднодоступными и очень дорогими. Сегодня не видится более приемлемых им заменителей, чем уголь.

А департамент Севера Министерства экономического развития РФ одним из важнейших пунктов долгосрочной программы развития северных территорий поставил ликвидацию «неперспективных поселений». Очень напоминает печальной памяти практику 50—70-х годов — ликвидацию тоже именовавшихся «неперспективными» деревень Центральной России, а также сселение малочисленных северных народов в крупные поселки.

На заседании Совета Федерации в октябре 2001 г. энергично заявлялось о недопустимости такой политики, о том, что не может быть «лишних» людей в баснословно богатых краях, что для этих, прежде всего северных, регионов должны быть разработаны специальные программы использования ресурсов и освоения территории. Сделать это, впрочем, будет трудно, ибо правительство в лице министра экономического развития Г. Грефа твердо заявило: «Единая страна — единые стандарты». Никаких отклонений от эталона!

Обо всем этом многие годы говорили советские (российские) ученые (и прежде всего один из основателей североведения С.В. Славин). Их не вспоминают теперь, но бог с ним, авторским приоритетом. Важнее другое. Эти ученые, вслед за легендарной журналисткой Ольгой Берггольц, в годы войны работавшей в осажденном блокадном Ленинграде, могли бы сказать: «Не может быть, чтоб жили мы напрасно».

Итак, государство не создало надежной организационно-правовой системы платежей, которые приносили бы миллиарды так нужных государству денег, не создало долгосрочных механизмов сохранения природно-ресурсного потенциала и сырьевых территорий. В этой проблеме отразилась одна из самых главных наших бед: сращивание интересов государства и бизнеса, точнее, подчинение государства бизнесу.

В редакции «Литературной газеты» осенью 2001 г. состоялся круглый стол под таким откровенным девизом: «Кто владелец природных богатств России?»¹² Ну вот, наконец... И — полное разочарование: проблема так и не решилась естественно, не решенным остался и входящий в нее вопрос о ренте. Более того, один из высоких участников этого собрания — директор Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН академик В. Ивантер заявил, что он вовсе не считает нужным заставлять природопользователей возвращать то, что, по сути, им не принадлежит, то есть полновесную ренту. Аргументация: российскому правительству это не нужно, большие деньги приведут к очередным всплескам инфляции, коррупции, хищений. Вот такова неуважительная по отношению к своей стране, если угодно, к своему народу, позиция: пропьют. Истоки ее, впрочем, глубже: не надо мешать формированию и укреплению среднего и особенно высшего слоя капиталистов, в них наша надежда.

Конечно, люди, больше думающие об интересах государства, чем об интересах богачей, не могли с этим согласиться. А.С. Ципко, ведущий собрания, известный профессор экономики и социологии, сказал: «Если кому-то, то есть человеку со здравым смыслом, придется читать стенограмму нашего круглого стола, то у него волосы станут дыбом. Получается какой-то сплошной круг абсурда». Академик Д.С. Львов: «...мой друг академик Виктор Ивантер совершенно подкосил меня своим заявлением... Я в замешательстве...». Если такой разлад во мнениях высоких людей, можно ли рассчитывать на решение вопроса?

Итак, государство плохо использует, вернее, не хочет эффективно использовать с максимальной для себя отдачей ниспосланную судьбой щедрую природу. Судьба поступила честно: «недодав» в климате, возместила обиду богатейшими ресурсами. А государство наше, по существу, почти безвозмездно эти богатства отдает монополиям. На упомянутом круглом столе было сказано: «Сегодня власть имущие с какой-то мазохистской страстью озвучивают тезис о “слабом государстве” и “сильных монополиях”».

Впрочем, дело не только в этом. В научной и управленческой среде (об этом уже писалось в «Географии») царит недооценка значения богатого природно-ресурсного потенциала как великого глобального преимущества, а значит, недооценка традиционной экономики. Все затмил блеск информационной революции.

Не замечают успехов сырьевых стран мира — Канады, Австралии, Норвегии. Не слышат мнения старейших российских экономистов, например академика Н.П. Федоренко: «На мой взгляд, давно следует преодолеть неизвестно откуда взявшееся заблуждение, что, мол, жить на сырьевые деньги позорно. Использование сырьевого фактора следует продолжать». И далее: «У России веками складывался сырьевой уклад экономики, и это нужно принимать как данность. Мы имеем громадный и уникальный опыт освоения недр, и мы не можем не использовать его для экономического развития»¹³.

Это, однако, не помешало экономисту В.A. May публично заявить, что мы страдаем от обилия ресурсов, оно привлекает бандитов. Не будь их, мы давно бы занялись серьезной экономической политикой¹⁴. Можно было бы пройти мимо этих экстравагантных рассуждений, но ведь В.A. May — высокий государственный чиновник, ведающий в правительстве России управлением экономических реформ.

Проглядывает все та же недооценка роли природно-ресурсного потенциала и вместе с тем — желание сберечь бюджетные средства, на первых порах необходимые для освоения новых сырьевых районов, особенно на первых его этапах. Желание, конечно, похвальное, но в данном случае оно показывает недальновидность и конъюнктурность мышления. Не забудем, что нынешнее правительство Грефа-Касьянова продолжает следовать курсом так называемой монетаристской политики, одна из главных особенностей которой —
ограничение участия государства в экономике.

Окончание следует

---

¹ См., например: Экономическая энциклопедия. — М., 1999; Ю.В. Разовский. Горная рента. — М., 2000.
² Путь в XXI век: Стратегические проблемы и перспективы российской экономики. — М., 1999.
³ «Природно-ресурсные ведомости», № 37—38/2000.
⁴ Подробнее см.: А.П. Паршев. Почему Россия не Америка? — М., 2000.
⁵ Ю.К. Шафраник, В.А. Крюков. Западно-Сибирский феномен. — Тюмень, 2001.
⁶ Р.А. Фатхутдинов. Конкурентоспособность, экономика, стратегия, управление. — М., 2000.
⁷ Посмотрите «Интеррос» — журнал финансово-промышленной группы, в которую входит «Норильский никель». В нем живописуется шикарная офисная жизнь компании.
⁸ Подробнее см.: В.И. Соколов. Механизм регламентации освоения природных ресурсов США. — М., 1998.
⁹ «Литературная газета», № 34/2001.
¹⁰ «ЭКО» (Новосибирск), № 9/2001.
¹¹ А.Е. Амосов, Ю.Г. Бендерский, Т.Б. Карасева. Эвенкия в годы реформ. — Красноярск, 2001.
¹² «Литературная газета», № 38, 39/2001.
¹³ Н.П. Федоренко. Россия. Уроки прошлого и лики будущего. — М., 2001.
¹⁴ «Аргументы и факты», № 23/2000.