Природа и человек |
Лес
Составитель С.В.
РОГАЧЕВ
Примечания составителя
Лес продолжает служить человекуНеобыкновенно важна роль леса в истории народов и цивилизаций, в жизни и даже становлении человека. В самом деле, ни одна природная стихия земли — ни ледяные либо песчаные пустыни, ни водная либо воздушная среда, ни степные либо горные просторы — не могла создать разумное существо. Главный наш рабочий орган — рука с ее хватательной функцией могла сформироваться только в лесу. Наше зрение, слух, обоняние, осязание приспособлены к параметрам лесной среды. Наш мозг, с его удивительной способностью к анализу, синтезу, к обобщению фактов и явлений отражает полную динамики, разнообразия и единства жизнь леса. Лес дал человеку первые орудия труда, познакомил с огнем и снабдил материалом для первых костров, а исчезая, оставлял после себя плодородный прах. Лес кормил наших отдаленных предков, снабжая их углеводами, жирами, белками и витаминами, давал им кров, защищая от солнца, ветра, дождя и мороза, спасая от хищных зверей, гадов, иноплеменников. Из дерева делались дом и лодка, острога и соха, колыбель и гроб. Лес предоставил человеку энергетическую основу для изначальной бронзовой и железной металлургии — древесный уголь. Подлинная же история современной цивилизации началась с изобретения бумаги и книги, материал для которых дал все тот же лес. Возможно, далекие наши потомки будут удивляться теперешнему нерациональному способу хранения информации в книгах, газетах, журналах, и лес приобретет для них совершенно новое, неизвестное нам практическое значение. Кроме выполнения важных, так сказать, традиционных функций, он может стать, например, вечно действующим и очень экономичным заводом по выработке из мертвых элементов органической массы, которая послужит основным сырьем для извлечения дефицитнейшего элемента жизни — углерода... Приблизимся, однако, к нашим дням. Лес пока продолжает служить человеку свою верную службу. Казалось бы, дерево как строительный материал должно вскорости и повсюду уступить место стеклу, бетону, пластмассам, но вот недавно американские эксперты подсчитали, что их индустриально развитой стране в 2000 году потребуется значительно больше древесины для лесопиления, чем сейчас, когда, как пишут сами американцы, их жилищное строительство задыхается от нехватки пиломатериалов. Нужда в бумаге и целлюлозе будет долго еще расти. Владимир ЧИВИЛИХИН.
|
Нерациональное использование лесных ресурсов, обусловленное невыгодным транспортно-географическим положениемЛес, сплавом которого заняты бурлаки по рекам и озерам, направляется к Белому морю, к Сороцкой губе. Там он распиливается на доски и отправляется в Англию. Само собой понятно, что для этого выбираются только самые лучшие деревья; но даже и они не сплавляются целиком: от них отрезается ровная часть, а верхушка в две-три сажени бросается в лесу и гниет. Гниет также и пропадает даром весь сухоподстойный или поваленный ветром лес. В то время как где-нибудь в черноземной полосе чуть не из-за сучка помещик судится с мужиками, здесь бесчисленное количество леса пропадает даром. Лес до сих пор здесь, как вода и воздух, еще ничего не стоит. В лесу часто встречается десяток срубленных гниющих деревьев; это срубил охотник, перегоняя белку с дерева на дерево на видное местечко, или земледелец, для того чтобы, собрав хвою, употребить ее на подстилку скоту... Много было проектов, много раз обсуждался вопрос о соединении каналом этой местности с Онежским озером и, следовательно, с Петербургом. Раз даже серьезно приступили к разработке этого вопроса. Но от всех этих начинаний осталось лишь возле деревни Масельги два камня с надписью: «Онежско-Беломорский канал»*. И никаких естественных преград для канала не оказывалось, а просто частным лицам предприятие было слишком дорого, а государство Севером не занималось. Михаил ПРИШВИН.
|
Много лесов в маленькой странеВокруг нас был сосновый густой лес, и не такой, где все сучки собраны, а обычный, влажный, довольно глухой немецкий лес. А перед нами — все же кусок этой черной, гладкой, хорошо еще недавно наезженной и неизвестно куда теперь ведущей лесной дороги. Я не знал, что в маленькой Германии так много лесов! Василий субботин. В другой стране. 1986 |
Лесистые ПиренеиЛуга были волнистые, поросшие густой травой, но трава была низкая, оттого что здесь паслись овцы. Коровы паслись выше, в горах. Из лесу доносился звон их колокольчиков... Это был буковый лес, очень старый. Корни деревьев выступали над землей, сучья были корявые. Мы шли по дороге между толстыми стволами старых буков, и солнечный свет, проникая сквозь листву, пятнами лежал на траве. Несмотря на высокие деревья и густую листву, в лесу не было сумрачно. Никакого подлеска — только мягкая трава, очень зеленая и свежая, и высокие серые деревья, расставленные просторно, словно в парке. — Вот это природа, — сказал Билл... Наконец мы вышли на гребень горы. Мы стояли на самой высокой точке самой высокой гряды лесистых гор, которые мы видели из Бургете. На прогалинке между деревьями, на солнечной стороне, росла земляника... Вдали темные деревья и серые валуны на отвесном берегу отмечали русло реки Ирати***. Эрнест ХЕМИНГУЭЙ. И восходит солнце (Фиеста). 1926*** Действие романа происходит на северо-западе Испании, на южных склонах Пиренеев, у французской границы. Река Ирати имеет исток во Франции, но практически все ее течение — в Испании; она впадает в Арагон, левый приток Эбро. |
«Он упрашивал сельских учителей внедрить ученикам уважение и любовь к лесу»Он очень редко показывался в уездном свете, потому что три четверти жизни проводил в лесу. Лес был его настоящей семьею и, кажется, единственной страстной привязанностью в жизни. В городе* над ним за глаза посмеивались и считали чудаком. Имея полную и бесконтрольную возможность подторговывать в свою пользу лесными делянками, отводимыми на сруб, он жил только на свое полуторасторублевое жалованье, — жалованье, поистине, нищенское, если принять во внимание ту культурную, ответственную и глубоко важную работу, которую самоотверженно нес на своих плечах целые двадцать лет этот удивительный Иван Иванович. Право, только среди чинов лесного корпуса в этом распрозабытом из всех забытых ведомств, да еще среди земских врачей, загнанных, как почтовые клячи, мне и приходилось встречать этих чудаков, фанатиков дела и бессребренников. Много лет тому назад Турченко подал в военное министерство докладную записку о том, что в случае оборонительной войны лесники, благодаря прекрасному знанию местности, могут очень пригодиться армии как разведчики и как проводники партизанских отрядов, и потому предложил комплектовать местную стражу из людей, окончивших специальные шестимесячные курсы. Ему, конечно, как водится, ничего не ответили. Тогда он, на собственный риск и на совесть, обучил практически всех своих лесников компасной и глазомерной службе, устройству засек и волчьих ям, системе военных донесений, сигнализации флажками и огнем и многим другим основам партизанской войны. Ежегодно он устраивал подчиненным состязания в стрельбе и выдавал призы из своего скудного кармана. На службе он завел дисциплину, более суровую, чем морская, хотя в то же время был кумом и посаженным отцом у всех лесников. Под его надзором и охраной было 27 тысяч десятин казенного леса, да еще по просьбе миллионеров братьев Солодаевых он присматривал за их громадными лесами в южной части уезда. Но этого ему было мало: он самовольно взял под свое покровительство и все окрестные, смежные и чересполосные крестьянские леса. Совершая для крестьян за гроши, а чаще безвозмездно разные межевые работы и лесообходные съемки, он собирал сходы, говорил горячо и просто о великом значении в сельском хозяйстве больших лесных площадей и заклинал крестьян беречь лес пуще глаза. Мужики его слушали внимательно, сочувственно кивали бородами, вздыхали... и поддакивали: «Это ты верно... что и говорить... правда ваша, господин лесницын...» Он упрашивал сельских учителей внедрить ученикам уважение и любовь к лесу, подбивал их устраивать праздники лесонасаждений, приставал к исправникам, земским начальникам и мировым судьям по поводу хищнических порубок, а на земских собраниях так надоел всем своими пылкими речами о защите лесов, что его перестали слушать. «Ну, понес философ свой обычный вздор», — говорили земцы и уходили курить, оставляя Турченко разглагольствовать, подобно проповеднику Беде, перед пустыми стульями. Но ничто не могло сломить энергии этого упрямого хохла, пришедшегося не по шерсти сонному городишке. Он, по собственному почину, укреплял кустарником речные берега, сажал хвойные деревья на песчаных пустырях и облеснял овраги. На эту тему мы и говорили с ним, свернувшись на обширном докторском диване. — В оврагах у меня теперь столько нанесло снегу, что лошадь уйдет с дугой. А я радуюсь, как ребенок. В семь лет я поднял весеннюю высоту воды в нашей поганой Вороже на четыре с половиной фута. Ах, если бы мне да рабочие руки! Если бы мне дали большую неограниченную власть над здешними лесами! Через несколько лет я бы сделал Мологу** судоходной до самых истоков и поднял бы повсюду в районе урожайность хлебов на пятьдесят процентов. Клянусь господом богом, в двадцать лет можно сделать Днепр и Волгу самыми полноводными реками в мире, и это будет стоить копейки! Можно увлажнить лесными посадками и оросить арыками самые безводные губернии. Только сажайте лес. Берегите лес. Осушайте болота, но с толком... — А что же ваше министерство смотрит? — спросил я лукаво. — Наше министерство — это министерство непротивления злу, — ответил Турченко с горечью. — Всем все равно... И сделай я сейчас доступными для плотов наши лесные речонки, — все эти Звани, Ижины, Холменки, Ворожи***, — знаете ли, что будет? Через два года уезд станет голым местом. Помещики моментально сплавят весь лес в Петербург и за границу. Честное слово, у меня иногда руки опускаются и голова трещит. В моей власти самое живое, самое прекрасное, самое плодотворное дело, и я связан, я ничего не смею предпринять, я никем не понят, я смешон, я беспокойный человек. Надоело. Тяжело. Посмотрите, что их всех интересует: поесть, поспать, выпить, поиграть в винтишко. Ничего не любят: ни родины, ни службы, ни людей, любят только своих сопливых ребятишек. Никого ничем не разбудишь, не заинтересуешь. Кругом пошлость. Знаешь наперед, кто что скажет при любом обстоятельстве. Все оскудели умами, чувствами, даже простыми человеческими словами... Мы замолчали. Из гостиной с четырех столов доносились до нас возгласы играющих: «Скажу, пожалуй, малю-у-усенькие трефишки». Александр КУПРИН.
|