Самая известная, лежащая на поверхности и выставляемая во всех описаниях особенность географического положения Великого Устюга заключается в том, что он лежит близ слияния Сухоны и Юга. Эта черта положения отразилась в старинном (1781) гербе города: «лежащий на берегу Нептун, держащий в обеих руках красные кувшины, из которых льется вода». В советское время герб был несколько перерисован, Нептун заменен на метафорическую фигуру «Водолея», но географически главное — два кувшина: Сухона и Юг — осталось. Этот герб украшает собой монументальную рельефную композицию памятника Семену Дежнёву. Водолей был даже выполнен в металле и установлен как памятник у устюжского речного вокзала на сухонском берегу¹.

Соединяет седой Водолей
Реки друг с другом.
Соединяет средь рощ и полей
Сухону с Югом,

— напоминает нам топографию надпись у подножья памятника. Да и само название города традиционно принято возводить к словосочетанию Устье Юга. Это, скорее всего, неверно, но люди-то в это верят.

Почему здесь создался чуть ли не культ этого элемента положения? Мало ли на свете городов при слиянии рек? Мало ли слияний рек, при которых не возникает городов? Чем присоединение к вектору Сухоны вектора Юга так лакомо для города? Дело в том, что Юг — единственный крупный правый приток Сухоны — «надпиливает» барьер Северных Увалов и открывает дорогу к волжскому бассейну: югские верховья почти сплетаются с верховьями Унжи, Ветлуги, Вятки. Таким образом здесь открывается следующее после вологодского окно на Волгу, с Белого моря в Каспий.

Доступность волжского бассейна через Юг дарила не только преимущества положения на бойком месте, но и много веков причиняла несчастья, связанные с положением на опасном месте: устюжане сталкивались с приходящими по Югу черемисами (мари) и камскими булгарами — предками современных татар, а потом и самими татарами. Однако и это шло на пользу городу: заставляло ростовских, а потом и московских князей, которым принадлежал Устюг, укреплять его как стратегически значимый форпост.

Военная угроза Устюгу исходила не только от «народов Поволжья», но и от русских же — вятчан, являвшихся непрошенными гостями по южному югскому вектору. Вятчане, между прочим, в середине XV века сожгли древний Гледен — поселение, которое располагалось на правом берегу Сухоны и с которого, по-видимому, начиналась устюжская история (здесь ныне Гледенский монастырь). Поставьте иглу циркуля-измерителя в пунсон Кирова и найдите ближайшую к нему точку на Сухоне—Двине. Нашли? Это простое измерение объясняет — наряду с соображениями, сформулированными в предыдущей статье, — выгоды положения Устюга².

Киров — ближайший к Устюгу старинный русский город: до него всего 300 км, тогда как до нынешней областной столицы Вологды — 400 (расстояния по прямой), и Киров почти вдвое крупнее Вологды.

Путь к Вятке лежал через Юг, вернее, даже не совсем через Юг: для сообщения с Вяткой требовались лишь километров тридцать-сорок югских низовьев. На таком расстоянии от своего устья Юг принимает более полноводный, чем он сам, приток — Лузу, верховья которой врезаются в Северные Увалы на меридиане Кирова³. Вдоль долины Лузы проложен тракт, по которому можно из Устюга попасть на магистраль Киров—Сыктывкар. По Лузе ходили воевать друг друга устюжане и вятчане. По Лузе с хлебородной Вятки (и из Сибири) шел хлеб (от Ношульской пристани⁴) на Устюг для последующей заброски его на Вычегду (и далее в Сибирь) и Северную Двину (и далее на экспорт через Архангельск). По лузско-югскому вектору тянулось к Устюгу из внутренних губерний (Тобольской, Оренбургской, Пермской и само’й Вятской) и животноводческое сырье — щетина. И на этом потоке пару веков назад сформировалась в Устюге обработка щетины. В настоящее время в городе — крупная щетинно-щеточная фабрика⁵, монополист по производству некоторых видов технических и бытовых щеток, кистей, ершиков (причем уже по большей части из синтетических материалов, а не из вятской щетины), и небольшая фабрика художественных кистей.

На Лузе расположен ближайший к Устюгу старинный городок Лальск⁶ — устюжский подручный (и своей церковной архитектурой во многом копирующий Устюг). К месту впадения Лузы в Юг, почти к самому Устюгу тянет Кировская область свое далеко вытянутое северо-западное щупальце (Лальск раньше был заштатным городом Великоустюгского уезда Вологодской губернии, но ныне Киров наложил на него лапу).

Близость Вятки-Кирова и Устюга (любовь и ненависть) прослеживается исстари. Хотя автор сравнительно позднего сказания об основании Вятки (тогда еще Хлынова) и моделирует ситуацию так, что новгородцы спустились вниз по Волге до Камского устья, а потом, поднявшись вверх по Каме и Вятке, основали город, историки подвергают это известие сомнению. Действительно, Средняя Волга и устье Камы до взятия Казани Иваном Грозным не контролировались русскими. Русские, скорее всего, могли прийти на Вятку только в обход казанцев: все-таки по Сухоне, а потом — через Устюг — по Югу, Лузе. От Лузы — волоками через Северные Увалы — можно было выйти к верховьям северных притоков Вятки (речка Великая, недаром, видимо, так названная). Так что не исключено, что Вятка по отношению к Устюгу вторична и походы вятчан на устюжан были своего рода бунтом повзрослевших детей, «войной за независимость».

А что касается двух Дымковых — заречных слобод Устюга и Вятки, то здесь все известно: вятское Дымково основано устюжанами, переселенными сюда Иваном III в XV веке (после «развода Вятки» — выселения нелояльных вятчан), и названо по образу и подобию древнего устюжского Дымкова.

На Вятской земле обычны фамилии Устюжанин, Устюгов, Двинянинов; старинные предания указывают местночтимые могилы устюжан.

У устюжского речного вокзала приезжающих с «вятского» правобережья приветствует, как бы встречая здесь, на берегу Сухоны Кировскую область, скульптурный Киров, уроженец вятского Уржума. Памятник, удачный и верно передающий дух эпохи, стоит, правда, весьма неудачно — в растоптанной и замусоренной аллее, ведущей от автобусной остановки к пристани. Географу тем более обидно за такое отношение к этому памятнику, что он видит в нем здесь не столько исторический, сколько географический символ, такой же, как правый кувшин (Юг—Луза—Вятка) в руках стоящего поблизости (и на гораздо более почетном месте) скульптурного Водолея. Небрежное отношение к скульптуре соседа-Кирова кажется странным для Устюга, аккуратного и бережно относящегося ко всем памятникам. Словно бы устюжане решили тем самым отмстить вятчанам — то ли за давнее сожжение Гледена, то ли за отъеденный Лальск.

У современного Устюга связи с Кировом гораздо слабее, чем можно было бы ожидать исходя из близости и величины Кирова⁷. Тому две взаимосвязанные причины: первая — барьер областной границы, вторая — отсутствие моста через Малую Двину или Юг, что делает поездки в Киров нелегким, хотя и романтическим путешествием. Желающим попасть в Кировскую область придется от восточной окраины Устюга (выходящей к реке, которая уже стала Малой Двиной) переправиться на пароме в правобережье (машин через реку идет много: катер только успевает таскать паромы туда-сюда). Пасажиру туда же можно попасть на речном трамвайчике от речвокзала. «Москва» сбросит сходни прямо на песок, и вы без всякой пристани сойдете на берег к утоптанной площадке, куда несколько раз в неделю приходит помятый ПАЗик, чтобы
увезти пассажиров (а их бывает много, ПАЗик не пустует) в Лузу — станционный городок, возникший при пересечении реки Лузы железнодорожной линией Киров—Котлас. Из Лузы в Киров можно добраться уже поездом⁸. Впрочем, может статься, что на «кировский» берег вы не попадете: в межсезонье, когда закрывается навигация, а ледостав еще не произошел, задвинские поселки оказываются недоступными⁹.

Труднодоступность и административная отчужденность близкого и большого Кирова и привязанность к Вологде — суть, конечно же, конкретные социально-экономические проявления причины более глубокой, чисто географической, о которой мы уже говорили: к Вологде тянется пуповина Сухоны (проводник) и за Вологдой стоит Москва, тогда как Киров отделен барьером Увалов (сопротивление) и за ним всего лишь Казань. Географическую «физику» проводимости пространства, в буквальном смысле физическую географию, кожей ощущаешь, когда, искупавшись
(несмотря на предупреждающие СЭСовские щиты о загрязненности воды) вначале возле Устюга в сравнительно спокойной Сухоне, переправляешься на тот берег к Гледенскому монастырю, а там, найдя скрытую в прибрежных зарослях тропинку, пробираешься к Югу¹⁰ и, зайдя в его более чистые и, казалось бы, безобидные воды, вдруг в двух-трех метрах от берега получаешь неожиданный тугой удар, и чувствуешь, как вода, падающая с Северных Увалов, буквально вырывает песчаное дно из-под ног. Что называется — почувствуйте разницу. Поймешь предков устюжан, которые некогда перенесли свой город от норовистого, меняющего русло и подмывавшего Гледен Юга к более спокойной Сухоне, позволившей приручить себя набережной. И от буйствующих булгар и вятчан, сваливающихся по ю’гу, к упорядоченным ростовцам и москвичам, приходящим по Сухоне.

Как в середине ХХ века Сухона сдала свои позиции коношско-котласскому рельсовому пути, так за полвека до этого Луза—Юг спасовали перед построенной железной дорогой Пермь—Вятка—Котлас. Эта линия, призванная дать выход пермским и вятским грузам (главным образом, хлебу) к Архангельскому экспортному порту, стала первой железной дорогой, пришедшей в восточную излучину Сухоны—Двины (любопытно: железнодорожное освоение территории надвигалось сюда не с запада, а с востока). Дорога эта, трижды пересекшая Лузу (и на самом северном пересечении породившая город Лузу, заменивший собой Лальск) и радикально «спрямившая ее излучину», не пришла к Югу и не пришла к Устюгу. Оставив их в стороне, она в 1890 году явилась к Двине 70-ю километрами севернее — в Котлас, ничего тогда из себя не представлявший поселок. Парадоксально: более удаленный от Кирова Котлас теперь лучше связан с Кировом, чем Устюг — ближайший к нему город на Сухоне—Двине.

Почему предпочтение перед Устюгом было отдано Котласу в качестве конечной станции (терминала) магистрали? Об этом — в материале «Северо-западное измерение» на с. 15—18.

Если на правый берег Двины и Юга у Устюга моста нет, то на правый берег Сухоны — есть. И ничто, казалось, не ограничивает распространение меридиональных связей города вверх по Югу (вдоль его левого берега). А такая связь для этих мест буквально жизненно важна: ведь старейшее городское поселение в этих местах, устюжский предшественник Гледен вырос именно благодаря ей. Древний меридиональный путь с Ближнего Востока через Каспий вверх по Волге имел продолжение вверх по Ветлуге с последующими волоками в Юг—Северную Двину. Так Индийский океан связывался с Северным Ледовитым. Вятский историк Д. Захаров полагает, что топонимическим свидетельством продвижения ариев (арийцев, иранцев) в эти края служат названия населенных пунктов Арья, Шарья и Урень¹¹ в Поветлужье. Это вполне согласуется и с иранской версией происхождения названия Двина (см. с. 49). Еще смелее, но и еще привлекательнее версия Захарова о происхождении названия одной из самых северных речек бассейна Ветлуги — речки Шубот, якобы от ближневосточной семитской субботы — дня отдыха, ничегонеделанья, остановки перед новым делом (когда уставшие от долгого пути на север семиты, хазары например, говорят себе: «шабаш, отдых перед волоком»). Шубот впиливается в Северные Увалы с юга и на границе нынешних Костромской и Вологодской областей практически смыкается с истоками Юга (юго-восточнее Никольска).

Вехой на ветлужско-северодвинском пути и был Гледен. Когда же над меридиональными связями «Ближний Восток—хазары—булгары—Двина» стали брать верх широтные «Русь—Урал—Сибирь» Гледен-на-меридиональном-Юге оказался не у дел, а Устюг-на-широтной-Сухоне, естественно, пошел в гору. Заметим, что несколько раньше подобная же трансформация случилась при устье Камы. Булгар на меридиональной Волге, ориентировавшийся на прикаспийскую Хазарию, сменился Казанью, ориентированной на нового, широтного визави — Московскую Русь.

Три года назад, реанимируя древние связи, вологодские и костромские дорожники построили «транссевероувальское» шоссе, соединив дорогу Великий Устюг—Никольск с шоссе Кострома—Мантурово—Пыщуг. Соединение дорог торжественно отмечалось в присутствии областных начальников с двух сторон; импровизировали на тему известной песни «Спорит Вологда и спорит Кострома», что, мол, теперь уже не спорят, а соединяют свои территории; привозили сельских бабушек, умиленно повествующих о том, как они счастливы, что теперь смогут навещать родню, оставшуюся по ту сторону областной границы, реализующей себя в бездорожье. Тогда же из Устюга пустили рейсовый автобус на Шарью¹². Но автобус походил недолго. На устюгском автовокзале на стенде расписания еще стоит реликтовый трафарет «Шарья», однако цифр, означающих отправление рейса, уже нет. Теоретически можно, добравшись автобусом до Никольска, там попасть на рейс до Шарьи, но этот рейс осуществляется лишь трижды в неделю и в такую рань, что к отправлению из Устюга не поспеть. Устюжские «таксисты» ветлужскую Шарью знают, но уже о лежащих на Унже костромских городах и поселках — Мантурове, Унже и Макарьеве — лишь смутно слышали. Кострома же вообще — вне интересов устюжан, хотя она равна Вологде по размеру и лишь чуть дальше, чем Вологда. Похоже, что во времена набегов черемисов и казанских татар на устюжские области (и военных походов в противоположном направлении) проницаемость пространства здесь была выше.

И все-таки устюжане (на уровне генетической памяти, что ли?) помнят о меридиональных путях. Устраиваются фестивали Поюжья, куда приглашаются жители вологодских и соседних районов, имеющих выход к бассейну Юга. Местные жители сочиняют стихи о тех временах, когда здесь стояли сторожевые городки и контролировали меридиональный путь; мне самому довелось присутствовать на таком географо-патриотическом представлении в Черневе.

¹ Автор — ленинградский скульптор Е.А. Вишневецкая. Скульптура была установлена в 1983 г. По рассказам, в том году в Устюге поставили двух Водолеев (из листового металла): одного в Комсомольском сквере в центре города, а другого — у Речного вокзала. Однако в 90-е годы во время какого-то «демократического» празднества кто-то изрубил «центрального» Водолея топором. Устюжане без особого пиетета относятся и к оставшейся скульптуре, что кажется мне непонятным. Ведь эта географо-аллегорическая скульптура выполнена с хорошим вкусом, тактом и чувством, как мне кажется. По вложенной в него символической информации великолепный устюжский Водолей мог бы дать сто очков вперед копенгагенской Русалочке.

² Аналогичное положение на Вычегде — максимальная приближенность долины к Вятке — обусловило, кстати, и рост Усть-Сысольска — торгового села в устье Сысолы, ставшего впоследствии Сыктывкаром.

³ Верхняя Луза течет в Кировской области, но делает еще впечатляющую петлю в крайнем юго-восточном углу Республики Коми.

⁴ Ношульская пристань (ныне пос. Ношуль на юго-западе нынешней Республики Коми, в том месте, где Лузу пересекает автотрасса Киров—Сыктывкар) в XVIII—XIX вв. числилась одним из крупнейших (по отправке грузов) речных портов России. Зимой сюда свозился хлеб с Вятки, Урала, из Сибири, чтобы с высокой весенней водой отправиться к Устюгу для снабжения Севера и на экспорт в Архангельск.

⁵ Щетинно-щеточная фабрика — на «Горе», занимает территорию бывшего Иоанно-Предтеченского монастыря.

⁶ Лальск — ныне поселок. Далеко и неудобно расположенный по отношению к современным магистралям этот интереснейший в историко-архитектурном отношении городок, своего рода производная Великого Устюга, еще ждет своего открытия в качестве туристического объекта.

⁷ Напомним (см. прим. 13 на с. 6), что согласно выведенной в теоретической географии закономерности («гравитационная модель») интенсивность связей между городами прямо пропорциональна их размеру и обратно пропорциональна разделяющему их расстоянию. Зная население Кирова и Вологды и измерив расстояния от них до Устюга, мы высчитаем, что сила тяготения Устюга к Кирову должна быть примерно вчетверо больше, чем к законному областному начальнику.

⁸ Поездка в Устюг (или из Устюга) через Лузу — почти экстрим, и этот маршрут не может быть рекомендован всем желающим. Его прелесть, правда, в том, что, ожидая в Лузе сутки-двое автобуса на Устюг, вы успеете съездить в Лальск.

⁹ О такой ситуации осенью 2001 г. писали вологодские областные газеты. Паромы, перевезшие утром в Устюг жителей Кузина (рабочий поселок на правом берегу Малой Северной Двины), ушли до весны в затон. Кузинцам же пришлось возвращаться домой двое суток (!) — через Котлас (где, на счастье, в сентябре 2001 г. был открыт только что построенный мост через Двину), потом по железной дороге Котлас—Киров до Сусоловки (станция на стыке Вологодской, Кировской областей и Коми республики) и оттуда уже леспромхозовской дорогой в Кузино. Два километра превратились в двести.

¹⁰ Купаются в Югу’, а не в Юге, как может подумать неискушенный.

¹¹ Шарья — город на пересечении Ветлуги с железной дорогой Данилов—Киров (часть современной трассы Транссиба); Урень и Арья — поселки на железной дороге Нижний Новгород—Киров.

¹² Так устюжане, потомки первопроходцев Дежнева и Хабарова, получили выход к Транссибу; другого удовлетворительного пути не было. И какой-нибудь современный Дежнёв, если бы решил из Устюга отправиться на Чукотку, принужден был бы ехать сначала не «встречь солнца», а наоборот — в Вологду.