Устюжане

В революцию и послереволюционные годы город показал себя очагом здорового консерватизма на Севере. Сюда, как в убежище, потянулись разъехавшиеся прежде по столицам местные интеллигенты, шокированные новым «революционным» искусством и вывихами морали. Те, кто не хотел рисовать черные квадраты и идущий рабфак, северные русские не-малевичи и не-иогансоны потянулись под защиту своего Устюга. А он в те годы на короткое время стал губернским городом, центром вновь образованной Северо-Двинской губернии¹. В Красноборске (к северу от Устюга, ныне в Архангельской области) обосновался уже имевший в то время международную известность художник А.А. Борисов², создатель великолепных пейзажей Крайнего Севера³; его собрание картин положило начало устюгскому музею. В Устюг в 18-м вернулся из Петрограда Е.П. Шильниковский⁴, ставший потом главным художником артели «Северная чернь» и увековечивший родной город в изумительной красоты серебре. В 19-м приехал Н.Г. Бекряшев⁵, основатель Великоустюгского музея, художник, хранитель старины.

Устюжский интеллигентский рефугиум⁶ притянул к себе и знаменитого Питирима Сорокина⁷. Этот известный социолог, тогда активный эсер и антисоветчик, приехал в Устюг в тот самый 1918 год, когда англичане с американцами высадились в Архангельске и шли на юг, а эсеры — выразители чаяний приказчиков⁸ — готовили мятежи по всему Русскому Северу, стараясь выстелить интервентам ковровую дорожку к Москве. С заданием своей партии Сорокин ездил по Северу в поисках города, который мог бы стать базой вооруженного антибольшевистского выступления. И выбор его остановился на Великом Устюге, городе для него не чужом⁹. Но устюжане, не спешившие изъявить лояльность большевикам, не спешили и поддержать контрреволюцию. Тем более, когда они поняли, что антибольшевизм идет рука об руку с иностранной интервенцией. По зрелом размышлении Устюг не поднял оружия на Советскую власть (как это произошло в Ярославле, тверском Весьегонске или нижегородском Урене), а, напротив, снарядил флотилию для отпора англо-американским интервентам. Сорокин же был арестован и из Северо-Двинской губернской тюрьмы написал покаянное письмо, в котором отказывался от политической деятельности, причем в очень устюжском духе: «политика может быть общественно полезна и общественно вредна, работа же в области науки и народного просвещения всегда полезна, всегда нужна народу». Письмо это, напечатанное в устюжской губернской газете, а потом перепечатанное «Правдой», вызвало отзыв В.И. Ленина. В статье «Ценные признания Питирима Сорокина» Ленин сделал вывод о повороте мелкобуржуазной демократии от враждебности к нейтралитету. Такой же поворот сделали и виднейшие представители устюжской интеллигенции: музейное дело Бекряшева, рисунки Шильниковского для черневого серебра, проекты Борисова в области железнодорожного строительства на Севере¹⁰ — все красиво, полезно и политически нейтрально.

В советские годы архитектурные богатства города не понесли серьезного урона (несколько памятников было утрачено, но в целом архитектурная среда очень хорошо сохранилась¹¹), сохранился и ярче, пожалуй, засверкал главный художественный промысел — чернение по серебру, сохранился и особый тип устюжанина, не исчезли местные легенды и предания, не потерялась та особая местная стать, которая ныне едва различима в большинстве городов страны, затопленных миграционными волнами.

За несколько лет пребывания в статусе губернского управителя Устюг успел собрать богатый — областного уровня — художественный музей¹². Это главное на сегодня культурно-просветительское учреждение города (примем во внимание, что в городе нет пока ни театра, ни вуза¹³), как бы принявшее в советские годы эстафету от церковно-исторической традиции и ставшее своеобразным духовным устоем, то есть тем, чего лишены наши многочисленные промышленные города.

Поразительно, но по своей производственной структуре город за советские годы, когда по стране шла волна мощной индустриализации, практически не изменился. Чернь, щетина, лесопиление, фанера, лен, водка, пиво — все эти основные производства были здесь и век назад (другой разговор, что с уровня кустарной промышленности кое-что поднялось до фабричного). А что говорить о таких идущих de profundis, но вполне живых сегодня объектах, как фабрика валяной обуви (котовалка, как называют ее устюжане) или соседствующая с ней на северо-западной окраине города никогда не закрывавшаяся конюшня.

В постперестроечные годы, как и в революцию, устюжане опять не спешат вторить идущим от столиц веяниям, не торопятся вытянуться во фрунт (во фрунт город встает только перед своей Сухоной) и взять под козырек. Важнейшее предприятие — главный¹⁴ плательщик в местный бюджет — фанерный комбинат «Новатор» до последнего времени оставался государственной собственностью (государственное унитарное предприятие), и лишь в конце 2001 г. его, под давлением извне, согласились акционировать. А те предприятия, которые вынуждены были акционироваться раньше, все-таки по большей части продолжают вести себя по-человечески. Кто мог, не сбросил свою «социалку», продолжая подкармливать детские сады, поликлиники, рабочие столовые.

Хотя Вологодская область в целом позабавила всю Россию на президентских выборах 2000 года, отдав среди русских областей и краев самый высокий¹⁵ процент голосов за Путина¹⁶, среди устюжан высока популярность социалистических идей. Позицию компартии разделяют люди, составляющие интеллектуальную элиту города. Но, как и интеллигенты
18-го года, как покаявшийся устюжский мятежник Питирим Сорокин, они не столько склоняются к активной борьбе, сколько стараются сохранить личное достоинство, ведя посильную полезную работу для своих сограждан.

Районная газета не поспешила конформистски сменить название и выходит под своим заслуженным логотипом «Советская мысль», и рекламу этого названия гордо несут на своих бортах потрепанные, но честно служащие ЛиАЗы. Общественный транспорт исправно ходит. И иначе нельзя: город небогат, здесь нет такси (нанимают частные машины только у автостанции, для дальних поездок), а расстояния значительны (достаточно сказать, что дома, расположенные в восточном конце Советского проспекта — главной, тянущейся параллельно Сухоне улицы города, — имеют номера до 270-го!). Нынешний глава администрации, кстати, пришел на свой пост из директоров ПАТП — пассажирского автотранспортного предприятия, так что noblesse oblige.

Тогда как в крупных городах сейчас идет чуть ли не повальная передача культовых зданий Церкви, а параллельно — и сомнительное новое храмоздательство (порой в основном с целью отмывания денег или для личного политического престижа), в Устюге в дополнение к не закрывавшейся кладбищенской Стефановской церкви открыли лишь один храм (хотя великолепных и хорошо сохранившихся церковных зданий здесь десятки) — по реальным потребностям горожан¹⁷. Устюжане не из тех, кто готов себе лоб расшибить, если их заставить Богу молиться (точно так же, как они не из тех, кто готов по указке стать богоборцем). Зато единственный вновь открытый собор — Прокопьевский на сухонской набережной, много лет простоявший без пения, — вовсе не производит сегодня впечатления новодела (как иные отреставрированные московские): кажется, что в нем и не прекращалась литургическая жизнь.

А магазинчики, которые теперь на центральных улицах пооткрывались чуть не через дом¹⁸, — как будто так и существовали с незапамятных времен, настолько органично вписаны они в город. Купеческий Устюг словно бы проснулся от длительного сна госторговли и заново засел в лавки в первых этажах домиков. Но балаганной стихии ларьков, запрудивших крупные города России и сильно подпортивших их облик, в Устюге нет. В то же время, наряду с размножившейся мелкой торговлей, не опустел и большой торговый центр (универмаг) советских времен (а во множестве городков и поселков России подобные двухэтажные сооружения стоят ныне полупустыми; хорошо, если нижний этаж еще работает). И кинотеатр (культурно-досуговый центр «Русь») не пришел, как в иных городах, в запустение и не был отдан под торговый зал. И недорогая столовка в центре у гостиницы цела (и вкусная местная выпечка здесь по-прежнему недорога), и вполне советские рестораны соседствуют с новомодными.

И лихорадка возвращения улицам старых названий пока не затронула город. Лишь в 1999 г. музей очень тактично выпустил схемку, на которой указаны и современные, и старые¹⁹ наименования: мол, знайте и имейте в виду, а там сама жизнь решит, какие названия регенерируются. И частичная регенерация происходит: по старым названиям улиц стали называться некоторые магазины, ресторан напротив здания районной администрации — на Советском проспекте — стал именовать себя «На Успенской» (проспект раньше назывался Успенской улицей, так как проходит близ соборной площади, где находится главный, Успенский собор)²⁰.

Московская золотая молодежь, заезжающая на север покататься на своих иномарках, удивляется, когда в Устюге их штрафуют за парковку машин на тротуарах. В «демократическом» сознании не укладывается, что где-то, оказывается, может сохраняться элементарный порядок. Похоже, что милиция в Устюге искренне воспринимается жителями как группа сограждан, которой поручено заботиться о порядке в городе и которая благонамеренно исполняет свой долг²¹.

В общем, в отличие от большей части страны, решительно взявшей из прошлого худшее и оставившей в нем подлинно хорошее, Устюг на каждом историческом повороте умудряется попридержать ему дорогое и по возможности уклониться от того, что не соответствует его представлениям о правильном, пусть даже при этом он и проигрывает в чем-то на конъюнктурно коротких дистанциях²².

Из всего сказанного можно было бы сделать вывод, что устюжанин просто инертен и не готов к решительным действиям. Примерно такой вывод о неспешащем за преобразованиями Устюге и делает порой «прогрессистски» настроенная интеллигенция. С явным осуждением пишет об Устюге Илья Эренбург. В романе «Не переводя дыхания» (1935), где будущий кумир нашей столичной так называемой интеллигенции («шестидесятников») воспел форсированную сталинскую индустриализацию, Устюг — город «мертвый, населенный тенями». Упомянутый уже Питирим Сорокин, зараженный эсеровской идеологией, в дорожных заметках 1911 г. прямо насмехается над устюжанами, впрочем — как человек умный и наблюдательный — отмечая, что город хорош именно в традиционных своих проявлениях и нелеп в попытках угнаться за новейшей модой. Подсмеивается над Устюгом и фантаст Кир Булычев (историк-ориенталист Игорь Можейко) в своем «Великом Гусляре»²³. Сквозит этакая снисходительность в отзывах об Устюге, что развешены в Интернете «продвинутыми» молодыми москвичами. Этих автотуристов, наших новых творцов общественного мнения на веб-сайтах, занимает, впрочем, в основном вопрос качества гостиниц, питания и развлечений. На город они, пролетая сквозь него, похоже, и не смотрят.

Но если даже чуть внимательнее присмотреться, а вернее, прислушаться к устюжанину, то спервоначалу и вправду начнешь соглашаться с «прогрессистами»:

— Можно ли остановиться в гостинице?

Молчание. «То ли я что-то не так сказал, то ли здесь вообще не принято задавать подобные вопросы, то ли в этой гостинице просто так не селят, то ли меня не расслышали, то ли нужно было изъявить вначале какие-то знаки любезности, то ли?..» — и еще более длинная вереница недоуменных вопросов успеет пробежать и даже проползти в вашем сознании, прежде чем вы получите простой и ясный ответ:

— Да.

Устюжане держат паузы. Не из театральности — просто таков здесь нормальный ритм диалога: почти былинный. Словно рука вещего Бояна вдруг застывает над струнами, чтобы дать окружающим лесам время впитать звуки. Да и Боян ли это, на русском ли инструменте он играет, или речевой строй устюжан правильнее уподобить финскому кантеле? Действительно, чего больше в этой речи — неспешности небольшого города, северной степенности или ставшей притчей во языцех наследной финской заторможенности? Наверное, всего вместе. Эти эпические паузы поразили не только меня — москвича, в четырех поколениях воспитанного конвейерным ритмом эскалаторов и норовящего ответить на вопрос раньше, чем собеседник закончит его произносить. Спутница моя, — несущая в себе наследственность ивановских мерянских лесов волго-клязьминского междуречья, обойденного славянской хромосомой, и с совершенной финской естественностью разрежающая свою речь десятисекундными цезурами, — и та была удивлена великоустюжскими паузами²⁴. Впрочем, это только поначалу.

Проходят сутки, и вы начинаете с удовольствием жить в этой среде с особой мелодикой речи, с кажущейся поначалу чуть недовольной или капризной восходящей интонацией, с обычными северными -то, прибавляемыми к половине слов. В том языковом ритме, который — со свойственной ему меткостью — запечатлел еще В.И. Даль: «...здесь вы можете быть уверены, например, что на вопрос: откуда едешь? мужичок непременно сам спросит: откуда еду? или наперед еще: кто? я? и только после раздумья и почёски ответит: а... с Сухо’ны²⁵!»

И вы даже испытываете приятное чувство, когда разговаривающий с вами по-московски устюжский чиновник, подняв трубку зазвонившего телефона, переходит в разговоре с кем-то из своих на родной язык и начинает говорить по-устюжски.

Поймав такой темп речи, какой-нибудь речистый Эренбург уже будет ощущать себя вправе говорить о «тенях», населяющих город. Но присмотримся чуть внимательнее и увидим, что город — весь в упорном постоянном движении: сто’ит лишь взглянуть на напряженную прецизионную работу граверов «Северной черни», стоит лишь увидеть на фанерном «Новаторе» операторов гигантских машин, в секунды превращающих отрезок березового ствола («кряж») в развевающийся по стану многометровый лист еще не раскроенного шпона, стоит лишь обратить внимание на ухоженность и чистоту городской территории. Вы возвращаетесь в Устюг после двухмесячного отсутствия и видите холл гостиницы прекрасно отремонтированным, а на месте пустыря от сгоревшего или аварийного здания уже замечаете первые венцы нового сруба; в течение всего нескольких дней на ваших глазах городские ремонтники умудряются раскопать площадь у памятника Дежнёву, переложить коммуникации, все закопать и рекультивировать сквер. Город в ежегодной борьбе с норовистой рекой умудряется поддерживать в очень приличном состоянии набережную, преодолевать последствия катастрофических наводнений (последнее мощное наводнение было в 1998 г.). А при всем этом музей, расположившийся в нескольких зданиях (одна эксплуатация их — какого труда требует), исправно продолжает принимать экскурсантов, в фирменном магазине «Северной черни» на Советской продавцы едва успевают обслуживать покупателей, работают три-четыре городских ресторана, и местный молокозавод выкладывает на прилавки свои продукты, пусть и в «ностальгической» пергаментной упаковке, в пакетиках, стаканчиках и даже развесные, но хорошо конкурирующие с привозными «тетрапаками».

И уже начинаешь думать не о «царстве теней», а о том, как небольшой, тридцатитысячный город успевает все это. А он успевает и учить детей (помимо средних школ, тут еще несколько училищ-колледжей, в их числе речное, педагогическое, медицинское и сельскохозяйственное), и вести повышение квалификации учительства (здесь — филиал Вологодского института развития образования), и открывает филиал вологодского вуза.

Меньше чем за неделю, проведенную в городе, вы оказываетесь свидетелем сразу нескольких ярких мероприятий, притом не карнавально-развлекательных, а таких, которые в нормальных обществах принято называть воспитательно-патриотическими: управление образования торжественно и с душой проводит День учителя; в городе-спутнике Красавине организуется большой митинг, посвященный 15-й годовщине подвига Героя России Сергея Преминина; на юге района устраивается историко-патриотический театрализованный праздник на месте героической обороны старинного городка Орлов (Орлец) на реке Юг...

При всем этом работающим устюжанам нужно успеть еще и на свои загородные участки: значительная часть семейных бюджетов в натуральном выражении формируется именно там²⁶.

Устюжане все время заняты. Поначалу вам кажется странным, что здешний чиновник или хозяйственник иной раз не находит времени для разговора с вами — географом, приехавшим из столицы специально, чтобы написать о городе, — или предлагает встречу в такую рань, о которой вам при привычном ночном газетном ритме жизни и подумать страшно. Поначалу вас коробит, когда при телефонных разговорах с устюжанами те, приняв или передав существенную по их мнению информацию, запросто бросают трубку. Вы можете позвонить на автовокзал и поинтересоваться, когда первый автобус на Котлас. И получите четкий ответ, но если вам покажется, что первый рейс рановат, то не думайте, что успеете открыть рот и спросить: «А когда второй?» Тут уж никаких пауз. Присмотревшись, уверяешься, что это не нелюбезность — просто заняты, некогда. И уже не очень веришь устюжанкам, когда те иронично (а у устюжан особая, добрая ирония²⁷) жалуются, что мужики в городе отрунели (хотя, действительно, получилось так, что в 90-е годы среди предприятий города особенно пострадали, практически закрылись заводы, использующие мужскую рабочую силу: судостроительно-судоремонтный и Кузинский механический): какое-нибудь дело устюжане себе да найдут. Праздношатающейся публики в городе не видно.

Зато вечерами по набережной гуляют молодые люди. Помню, как, впервые оказавшись летом в Устюге с дочерью-школьницей, увидев вечером валящую навстречу толпу молодых людей, я (по выработанной на опыте посещения иных городов модели) внутренне напрягся и мобилизовал все свои педагогические способности, готовясь отреагировать на нештатную ситуацию. Но уже за десять шагов, разглядев эти приятные лица, светящиеся в июльских сумерках белые рубашки, уловив спокойную речь, я понял, что излишняя осторожность здесь ни к чему. Даже подвыпившие группки просто обменяются с прохожим несколькими обоюдоприятными репликами и каждый продолжит свой путь: в Устюге и пьяный не такой, как в среднем по России.

Молодежь гуляет не только по набережной, теплыми вечерами собираются на трибунах «стадиона» — зеленой лужайки между набережной и Советским проспектом. Легкие каркасные трибуны фланкируют северную, прилегающую к Советской сторону футбольного поля,
а с южной, сухонской стороны — старинные церкви и между ними зубчатой стеной торжественно-скорбное сооружение — монумент устюжанам — Героям Советского Союза²⁸. И те, кто сейчас на трибунах шепчет нежные слова своим девушкам, и те, чьи имена высечены на памятниках, — устюжане, плоть от плоти часть этого города. И эти молодые ребята в грядущей войне (а новый передел мира вовсю набирает обороты), можно не сомневаться, встанут за Родину.

Можно не сомневаться — потому что здесь слишком глубока, слишком сильна традиция служения Родине, чтобы от нее запросто можно было отступиться. Летописи показывают нам отряды устюжан в составе войск ростовских и московских князей на всех рубежах государства: в Югре ли, на Куликовом ли поле, в Иван-городе, под Казанью²⁹. Потом — тяжелейшая служба устюжан в Сибири и на Дальнем Востоке: экспедиции Дежнёва, Атласова, Хабарова. Герои Гражданской, герои Отечественной... Но все это, кажется, история. Нет, 1986 год поновляет печальный и светлый список устюжан, честно и до конца отдавших себя исполнению долга: молодой матрос Сергей Преминин из Красавина (текстильного спутника Устюга) во время аварии советской атомной подводной лодки К-219 в Атлантике³⁰ ценою своей жизни заглушает реакторный отсек. Когда читаешь описание этого подвига, до глубины души поражаешься силе чувства долга, осознанности поступка, готовности к самопожертвованию, самоотречению.

Устюг может по праву гордиться тем, что был базой освоения Сибири, что открыл Берингов пролив и Амур, что дал первую письменность соседям коми, что защищал Родину от англо-американских и германских разбойников, что пронес через века секрет изумительно красивой черни по серебру, что спас Атлантику от угрозы радиоактивного заражения... Но он не может (и, кажется, не хотел бы) гордиться тем, что выбился в начальство. Устюг никогда не был центром хотя бы удельного княжества³¹, не был и большим административным центром. Его мимолетное пребывание в роли центра Северо-Двинской губернии (1918—1929) явилось исключением из восьмивекового правила³². Любопытно, что в советские годы местный райком даже не построил себе «белого дома»: он, как и нынешняя администрация, занимал старое и совсем не помпезное, совсем не тщащееся возвыситься над окружающими здание на Советской. Да и старинная архитектура Устюга — при всем богатстве и разнообразии декора церквей, солидности и аккуратности купеческих особняков — не выражает чьего-нибудь навязчивого желания самоутвердиться. Изящество, вкус, соразмерность, но не помпезность, не гигантомания, не столпы вавилонские (хотя Устюг был достаточно богат, чтобы позволить себе и повозноситься, и сделал бы это, если бы не обладал вкусом и природной скромностью).

Город не становился начальником, и устюжане не лезли в начальство; идеал карьерного роста не прослеживается среди здешних жизненных приоритетов. Жития устюжских святых — тот дидактический материал, на котором полтысячелетия воспитывались поколения устюжан, — все имеют четкую «контркарьерную» мораль. Св. Прокопий Устюжский — в прошлом богатый иноземный коммерсант — избирает путь юродства и, не имея ничего, наг и бос приходит в Устюг и живет здесь, не имея своего угла и крыши над головой³³, гоним и попираем «грубыми людьми», но молится за город и пророчествует. Св. Иоанн — бывший татарский баскак Багуй, в сущности, уполномоченное лицо Орды, контролирующее имущество города, влюбляется в устюжанку Марию, крестится, оставляет свой пост «полковника налоговой полиции» и благочестиво растворяется в устюжской жизни. Св. Киприан — сын состоятельных родителей, основатель Михаило-Архангельского монастыря в Устюге — денно и нощно в молитвенных трудах и во время молитвы надевает на шею огромный камень (он ныне находится в музее³⁴), который должен был падать святому на ноги, если тот засыпал во время молитвенных бдений. Св. Филипп — основатель Знаменской пустыни на Яиковой горе³⁵ (ныне полностью утраченной) — отказался стать настоятелем ее и так и дожил свой век простым монахом. (В общем, казалось бы, для житий святых ничего необычного: как в греческих, так и в древнерусских житиях везде естественно присутствует мотив отречения от земных ценностей во имя небесных. Но все-таки в «не устюжской» житийной литературе почти всегда есть и некий элемент чисто земного, мирского возвеличения святого: то он, говоря современным светским языком, приобретает особую популярность и к нему тянутся тысячи людей, то пользуется особым вниманием сильных мира сего, то при свидетелях удостаивается божественных явлений, то творит чудеса перед изумленной толпой. Всего этого почти нет у устюжан: их жития во всех отношениях аскетичны.)

Один лишь св. Стефан сделал, казалось бы, головокружительную церковную карьеру. Сын безвестного причетника (судя по всему, даже не священника и не дьякона) из Великого Устюга, Стефан³⁶ становится епископом, и не просто церковным иерархом, но деятелем, которого сравнивают с апостолами («апостол Зырян»). Но он вовсе не пробивается на хлебные, обустроенные, богатые епархии Центральной Руси. Его служение — тяжелейший путь проповеди на северо-востоке, среди зырян (коми): он создает азбуку коми, переводит на их язык богослужебные книги, состязается с языческими жрецами и сам, своими трудами создает епархию, расширяя тем самым границы русского влияния.

Таковы примеры, на которых воспитывались прабабушки тех молодых устюжан, вечерние гуляния которых в эти летние вечера так украшают городскую среду. И если даже сами они не знают толком всей этой агиографии, наследная информация, стереотипы поведения проявляют себя.

Русский город, оторванный от исконной Руси, не имеющий в своих окрестностях достаточной плотности населения и сколько-нибудь плодородных, хлебных земель, от которых мог бы кормиться собственный князь и дружина (свое государство), и не мог сформировать иных поведенческих стереотипов. Он должен был 800 лет опираться на свои силы, и должен был все 800 лет верой и правдой служить общерусскому национальному ядру, утверждая его влияние здесь, в ключевом месте схождения четырех речных радиусов. Должен был — в силу своего географического положения — служить, даже не во всем соглашаясь со столицами.

И в этом, а вовсе не в инертности или робости лежат причины компромиссов устюжан. Ключом к пониманию того, как устюжское самосознание позиционирует себя в общерусском историческом процессе, служит, пожалуй, переписка, которую вели устюжане с соседями-сольвычегодцами в Смутное время. Под Москвой Лжедмитрий II (Тушинский вор), польско-литовско-казацкие шайки рыщут по стране, заставляя целовать крест на верность самозванцу, а устюжане напоминают соседям, что все они присягали на верность Василию Шуйскому и что не дело, пока еще нет форсмажорных обстоятельств, от данной присяги отказываться. Но «если послышим, что Бог послал гнев свой праведный на всю Русскую землю, то еще до нас далеко, успеем с повинной послать». Из своей периферийности, которая, казалось бы, априори является недостатком географического положения, устюжане извлекают выгоду: возможность занять взвешенную выжидательную позицию, не поступаясь без нужды принципами, сохраняя верность и честь. Но в случае безвыходного положения остается повинная: иного выхода нет. (Этому устюжан научил исторический опыт участия во внутренних усобицах: когда они в предшествующем веке попытались помочь новгородским мятежникам, новгородская рать топила потом горожан в Сухоне; и снова их топили в родной Сухоне, когда во время усобицы Дмитрия Шемяки и Василия Темного некоторые отказались целовать крест Шемяке). И вот резюме устюжан Смутного времени: «Пожалуйста, помыслите с миром крепко, а не спешите крест целовать! Н е у г а д а т ь, н а ч е м с о - в е р ш и т с я». Некоторые историки полагают, что с этой устюжской паузы, с этой неспешности и вдумчивости и начался позитивный перелом от Смуты к восстановлению русского порядка. Что даже не Минин с его пламенным воззванием на нижегородском Нижнем Базаре, даже не троицкий келарь Авраамий Палицын с его циркулярными письмами, а Устюг, попросту не поспешивший побежать за подачкой к новой власти, по сути, начал освобождение России от поляков и собственных предателей.

Периферийный город стал центром инновации, подал пример. И он же — публикацией покаянной статьи Питирима Сорокина — подал пример поведения русским городам в 1918-м.

От несуетливости и неконъюнктурности своей Устюг научился выигрывать. Не сделав административной карьеры — не став областным центром и избежав таким образом сильной перепланировки и перестройки исторической части, он сберег историко-архитектурное наследие, вещь очень дорогостоящую, если ею с умом распорядиться. Не сделав карьеры экономической — не притянув транзитной железной дороги, не пролоббировав размещение у себя какой-нибудь индустриальной новостройки, — город сохранил экологическую чистоту и избежал значительного наплыва пришлого, не любящего город, не чтущего городских традиций элемента, сохранил свое гражданское общество. Отсутствие мощного индустриального гиганта смягчило и удар экономического кризиса: обладая диверсифицированной промышленной структурой, Устюг вывернулся — в отличие от иных городов, жизнь которых была завязана на один промгигант, пришедший ныне в упадок.

Похоже, что и в развитие сферы туризма — хотя и считает ее перспективной — Устюг не готов еще броситься очертя голову.

Устюжанин, доколе может, стоит на своих устоях и не собирается сходить с некогда занятого места и уступать его другим. Символическая идея устоя — камня, на котором построен град, приходит на ум везде — столь основателен, столь вписан в территорию Устюг: гигантские ледниковые валуны под углами собора в Гледенском монастыре за Сухоной, камень св. Киприана в музее, мощный столб надвратной церкви в Михаило-Архангельском монастыре (люди, строившие такое, буквально столбили на местности свое присутствие). Но главной достопримечательностью этого ряда служит, конечно, камень св. Прокопия — огромный валун у стены Прокопьевского собора на набережной. По преданию, на этом камне юродивый молился, и местное поверье считает, что он помогает исполнить желание тем, кто, сев на этот камень, молитвенно обращается к св. Прокопию. Говорят, что настоятель собора гоняет с этого камня иностранных туристов: это наш устой. Привлекая туристов, устюжане все-таки с осторожностью относятся ко всякому пришлому элементу и предпринимают нехитрые меры защиты сложившегося общества. В городе почти не видно кавказцев, хотя во многих северных городах они уже прихватили большой сегмент торговли. С вниманием смотрят устюжане на бригаду ингушей, приглашенную на строительство гостиницы в Вотчине Деда Мороза.

Несомненным устоем города служит и «Северная чернь». Ею гордятся. Устюжанки носят украшения своей фабрики. Представьте, чтобы где-нибудь в Париже француженки надели на себя что-нибудь из сувениров, продаваемых специально для туристов. Там один вкус — для себя, другой — для глупого туриста. Здесь — лучшее, подлинные драгоценности и для себя, и для других.

Вообще устюжане — по меркам небольшого города — удивительно следят за собой. В наши дни в равных по размеру городах Черноземной России по центральным улицам гоняют скот, люди ходят в затрапезном, ловят убежавших кур. В Устюге — ничего подобного: центр высокоурбанизирован, люди все одеты подчеркнуто по-городскому (ах, эти шляпки устюжанок!), скверы остаются скверами, и никому даже не приходит в голову пустить их под выгон или под картошку. Вся сельскохозяйственная деятельность локализована на приусадебных участках в районах частной застройки (и все очень аккуратно), а у большинства семей — загородные «дачи». Тротуары в центральной части, бывшие некогда деревянными, давно заасфальтированы³⁷.

«Мы, устюжане, — читаем в заметках Питирима Сорокина, — народ гордый, да так нас и прозвали, кланяться не любим».

Те же слова в разных модификациях или намеками повторяет каждый второй устюжанин. И не только горожанин: и села здесь с нравом. Большие, почти двинского типа дома, аккуратные улицы. Хорошо пригнанные ватники. Жителей деревни Чернево на юге района (той самой, где осенью проходил историко-патриотический праздник) называли самолюбами: здесь, например, считалось для женщины невозможным показаться на улицу в том же затрапезном платье, в каком работала по дому или ходила за скотом. Кто нарушал это правило, терял общественное уважение.

Особенно культурно-городской характер Устюга проступает, когда получаешь возможность сравнить его с двумя соседями: по-сельски бестолковая и расхристанная, более бедная, на босу ногу Тотьма (ее красивые церкви — словно чужие здесь) и по-индустриальному неустроенный, неудовлетовренно-злой и явно более состоятельный Котлас — ворота Ухты и Воркуты. В Котлас попадаешь после Устюга — как из московского Бульварного кольца на дальнюю станцию метро с общежитиями молодых рабочих — неустроенных, не понимающих, ради чего они приехали сюда, и ищущих объяснений в пьянстве и сквернословии.

Как от таких соседей всякий раз хочется вернуться в Устюг. Пройти с устюжанами по пешеходной Советской³⁸. Пешеходная зона — еще одна прелесть города, и еще одна подпитка гражданского общества. Люди, которые могут пройтись по родному городу во всю ширину улицы, не прижимаясь к стенкам от несущегося автотранспорта, больше уважают себя.

И не только вас тянет вернуться к этим гордым и приветливым людям. Притягательность Устюга и устюжанина отразилась и в замечательной географической народной частушке, записанной фольклорной экспедицией в старинном селе Усть-Цильма на севере Коми АССР:

Из Печоры к нам дорога,
А из Устюга тропа.
По дороге нам не надо,
По тропе — иди сюда.

В переводе на язык пространственного анализа это должно означать: «Хотя проницаемость пространства в направлении центров притяжения в Республике Коми выше, предпочтительнее ориентация на Устюг». А в переводе на субстрационно-географический язык (язык покомпонентного мировосприятия) это значит: «Несмотря на то, что в экономико-географическом отношении мы привязаны к Республике Коми, с социокультурной точки зрения предпочтительнее связи с Великим Устюгом».

И устюжане в общем-то в глубине души верят, что все дороги ведут к ним, а если в какой-то исторический период не ведут, то это недоразумение, и оно будет устранено. И Устюг — центр земли. И неудивительно, что именно к ним (пусть и назвав их Великим Гусляром) высадил своих инопланетян Кир Булычев. И ничего странного, что жительницы Морозовиц (где был древний Гледен) инопланетян то и дело встречают. И наиболее впечатлительные начинают печатать книжки с рассуждениями про всякий астрал, и наступающую эру Водолея (а Водолей — устюжский символ), и звездный час Устюга, который вот-вот пробьет. И можно тут поверить и в рассказанную кем-то байку о том, что американцы готовы купить иконостас из Гледенского монастыря за такие деньги, на которые безбедно весь город будет жить десять лет. Местное самосознание ценит себя.

А уж когда неожиданно подвернулась дедморозовская идея Лужкова, делающая Устюг всероссийской Мороз-столицей, устюжане приняли это как должное. И хотя в целом здравомыслящий устюжанин относится ко всей этой «дедовской» суете скептически, он вместе со своим городом готов быть в центре внимания, ведь знает своему Устюгу подлинную цену, как знал ее безымянный поэт XVIII века, так обратившийся к соседям:

Град Великий Устюг льзя назвати славным:
Он над Солью и над Лальским,
и над Тотмой главным.
Затем, что стоит весьма на месте приятном.
Не на мокром, не грязном,
не мшистом, не блотном,
Но на месте песчаном, в полях плодородных,
Не слыхать округ его дебрей непроходных.
На веселом на брегу, над быстрой рекою
Он стоит, будто смеется своей красотою,
Земляной вал средь него насыпан высокой,
Вкруг себя ископаны имоть рвы глубоко.
Улицы высокими дворами богаты,
На брегу суть пастырски дивные палаты.
Подьте, подьте сюда, вси окрестны граждана
Холмогоры, Вятчана и вы, Вологжана.
Взгляните завистными на сей град глазами,
Полюбуйтесь, подивитесь и признайтесь сами,
Что нет такой красоты у вас в градах ваших,
Как Устюг веселит сердце граждан наших³⁹.

¹ См.: С.А. Тархов. Изменение административно-территориального деления России//География, № 21/2001, с. 4—10.

² Александр Алексеевич Борисов (1866—1934), родился в деревне Глубокий Ручей Сольвычегодского уезда Вологодской губ.

³ В настоящее время создаются музеи Борисова в Красноборске и Архангельске.

⁴ Евстафий Павлович Шильниковский (1890—1980), родился в деревне Кузнецово Великоустюжского уезда.

⁵ Николай Георгиевич Бекряшев (1874—1939), родился в д. Выпариха близ Красноборска.

⁶ Рефугиум — убежище. В биогеографии рефугиумы — участки территории, где, благодаря особым местным условиям, сохранились те или иные виды, исчезнувшие на окружающих пространствах.

⁷ См.: Коми секретарь Керенского, коми учитель Джона Кеннеди//География, № 8/2001, с. 4.

⁸ Того слоя, который позднее называли старшими продавцами, кладовщиками и завмагами, а теперь менеджерами.

⁹ Из Устюга родом отец П.А. Сорокина (сам Питирим родился недалеко от нынешнего Сыктывкара), здесь жили его родственники по отцовской линии, в Устюге Сорокин сдавал экстерном экзамены в гимназии, а потом еще не раз посещал этот город и даже писал о нем.

¹⁰ А.А. Борисов с энтузиазмом разрабатывал и продвигал в государственных органах идеи строительства линий от Котласа на Обь, Мурманск, Петербург и соединения этих линий с Великим Устюгом; от Устюга же Борисов полагал необходимым пробить линию через Северные Увалы на Кострому.

¹¹ Даже когда в 60—70-е годы власти под давлением общей тенденции в архитектуре приняли опрометчивое решение сносить в центре старый жилой фонд и строить «коробки», решение это действовало не долго, а единственная жилая коробка, которую успели построить в исторической части, сама по себе стала своего рода городской достопримечательностью. В ней, к тому же, успел пожить Шильниковский,
и примитивное сооружение облагородилось мемориальной доской. Так Устюг умудряется на свой, оригинальный манер преобразовывать даже внешние стандартные имплантанты.

¹² Аналогичная ситуация была в Рыбинске. За короткое время существования Рыбинской губернии в первые годы Советской власти в Рыбинский музей были свезены художественные ценности из окрестных национализированных имений, которые иначе попали бы в Ярославль. Художественные ценности, находящиеся ныне в устюгском музее, попали бы в Архангельск, Вологоду, Киров, Сыктывкар, если бы не эфемерная Северо-Двинская губерния.

¹³ Лишь осенью 2002 г. планируется открыть филиал одного из вологодских вузов.

¹⁴ После ликеро-водочного завода.

¹⁵ Почти такой же высокий, как в национальных автономиях, где многие голосуют не по своему разумению, а как велел старший. Таким образом Вологодская область показала себя «святее папы римского» (Ленинградская область и Питер — и те продемонстрировали большую способность к самостоятельному мышлению).

¹⁶ См.: В.Л. Бабурин. Президентские выборы в России-2000//География, № 1/2001, с. 13—17.

¹⁷ Открыт еще и молитвенный дом в задвинской части города, в поселке Кузино: оттуда добраться до городских храмов иной раз бывает почти невозможно. Подумывают о передаче Церкви храма Симеона Столпника — крайнего на юго-востоке в ряду храмов по сухонской набережной.

¹⁸ Устюжане ворчат: раньше, когда были специализированные магазины, знал, где что можно найти. Теперь разного товару больше, но он распылен между множеством магазинов, и порой в поисках нужного продукта приходится обегать полгорода.

¹⁹ Старые наименования не отличались особой оригинальностью: практически все именовались по церквам и монастырям, то есть в итоге — по общехристианским праздникам и святым. Причем иногда сразу несколько улиц назывались по одному церковному объекту. Так, по Успенскому собору оказались названы и Успенская, и Соборная улицы, по Михаило-Архангельскому монастырю — Архангельская и Монастырская улицы, а также Архангельский переулок. Городскую топонимику советской формации можно признать, пожалуй, более оригинальной и отражающей специфику города. На неповторимый образ города «работают» такие наименования улиц, как Водников, Виноградова (герой Гражданской войны, погибший при обороне Севера от интервентов), Угловского (устюжанин — Герой Советского Союза), Атласова, Дежнева, Неводчикова, Шалаурова, Шилова (устюжане — землепроходцы и освоители Сибири), Шильниковского (художник «Северной черни»)

²⁰ Любопытно, что термин «проспект» и мужской род названия в обыденной жизни не прижился, и устюжане говорят: «По Советской», как раньше говорили: «По Успенской».

²¹ Вот характерный случай: на вечерней пустынной улице устюжанка, заметив дерущихся (причем дерущихся вполне по-рыцарски, по крайней мере, по московским представлениям) молодых людей, тут же поспешила к ближайшему телефону, чтобы вызвать милицию. Для устюжан не только нормально вмешаться, если видишь непорядок в своем городе, но, похоже, и нормально считать, что милиция разберется, поможет, наведет порядок, а вовсе не причинит неоправданное зло.

²² Есть же такие города в России. Вспомните, например, слова из описания тверского городка Кашина, сделанного писателем Владимиром Орловым: «Кашинцы — они такие. Чего хочешь придумают, устроят и достанут. В Кесовой Горе или Сонкове [Соседние райцентры Тверской обл. — Ред.] белые булки пропадут, а тут — никогда!» (см.: «География», № 22/2000, с. 15).

²³ Кир Булычев, правда, не отождествляет свой придуманный город с Устюгом (он даже специально вворачивает, что во время о’но Гусляр Устюгу был соперником), но намеки весьма прозрачны. Предисловие к «Великому Гусляру», пародирующее стандартное описание города,
см. в разделе «Хрестоматия» на с. 62—63.

²⁴ Итальянца бы, наверное, удар хватил.

²⁵ Откуда у Даля взялось ударение на второй слог в слове Су’хона, ума не приложу.

²⁶ Тем печальнее известие, что в последние, «демократические» годы в городе появился никогда прежде не виданный промысел: воровство продуктов из погребов, оборудованных во дворах многоэтажек.

²⁷ Автор интернет-заметок, содержащих тонкие путевые наблюдения по Вологодской области, подписывающийся именем Лев Масиель Санчес, делится такими наблюдениями, сделанными в вечернем Устюге: «Нынешние устюжане тоже за словом в карман не полезут. В ответ на просьбу о ночлеге, сторож местной горадминистрации (дама лет пятидесяти) с искренним сочувствием ответила: “Хотела бы пустить, да у нас строго, вот, даже любовника своего пригласить не могу!”» (http://nadya.program.ru/travel/lev/vologda.html).

²⁸ Маленький Великоустюгский район (общее население — 70 тыс. человек) гордится одиннадцатью Героями. Хотя применение арифметики в этом случае почти кощунственно, попробуйте составить простую пропорцию, имея в виду, что всего звание Героя Советского Союза получили 12 600 человек (включая иностранцев), а население Союза — 200—250 млн.

²⁹ В Великоустюгском музее обратите внимание на соответствующую с гордостью экспонируемую карту.

³⁰ По наиболее правдоподобной версии, авария стала результатом столкновения с американской подлодкой «Аугусто», осуществлявшей слежение за К-219.

³¹ И хотя Карамзин пишет о каких-то якобы существовавших князьях устюжских, но это были, по-видимому, наместники ростовских князей.

³² Дольше город был центром епархии (с 1682 по 1788 г. и несколько лет в первые годы после революции).

³³ А род ревностно послужившего России Дежнёва, открывшего для страны ее крайние восточные территории, а для мира — межконтинентальный пролив, разве имел достойное воздаяние за свои открытия? В челобитной Дежнёв пишет, что племянник его «в Устюге меж двор скитается», прямо как св. Прокопий. Но устюжане, кажется, сначала думали о деле и долге, а потом о выгодах.

³⁴ Камень этот похож на древнее приспособление для добывания огня (в нем протерто коническое отверстие), а не на монашеские вериги. Однако нам в данном случае важна не историческая достоверность и не аутентичность предмета, а та реальная дидактика, что вытекала из преданий об устюжских святых. 

³⁵ См. с. 49.

³⁶ См.: «География» № 8/2001, с. 2—3 (спецвыпуск: Республика Коми).

³⁷ Это, правда, оказалось не везде удачным: старые дома все глубже врастают в землю при каждой новой укладке слоев асфальта. Некоторые вросли ниже гидроизоляции. Устюжане ворчат и на качество асфальта: из него повыпер острый щебень, и женщине пройти в туфельках совсем нелегко. Да и не только женщине. Так что практический совет: в Устюг берите обувь на толстой подошве.

³⁸ В центральной части города транспортный поток с Советской вывели не только ради людей, но и по чисто техническим соображениям: тяжелый транспорт наносил ущерб старинным зданиям, стоящим не на монолите, а на бутовых фундаментах, причем часто на искусственно насыпанных грунтах (стародавние застройщики подручным материалом засыпали болотца, ручейки, овражки; среди них, возможно, засыпали и Уфтюгу, о которой пойдет речь на с. 46).

³⁹ Печатается по: Великий Устюг. Наш край. Историко-краеведческое издание. — Великий Устюг, 1991. — С. 1.