Лондон
Самая примечательнейшая вещь – самый
город
В шесть часов утра сели мы в четвероместную
карету и поскакали на прекрасных лошадях по
Лондонской дороге, ровной и гладкой.
Какие места! какая земля! Везде богатые
темно-зеленые и тучные луга, где пасутся
многочисленныя стада, блестящия своею перловою и
серебряною волною*; везде прекрасныя
деревеньки с кирпичными домами, покрытыми
светлою черепицею; везде замки богатых Лордов,
окруженные рощами и зеркальными прудами; везде
встречается вам множество карет, колясок,
верховых; множество хорошо одетых людей, которые
едут из Лондона и в Лондон, или из деревень и
сельских домиков выезжают прогуливаться на
большую дорогу; везде трактиры, и у всякого
трактира стоят оседланные лошади и кабриолеты —
одним словом, дорога от Дувра до Лондона подобна
большой улице многолюдного города.
Что, ежели бы я прямо из России приехал в Англию,
не видав ни Эльбских, ни Реинских, ни Сенских
берегов; не быв ни в Германии, ни в Швейцарии, ни
во Франции? — Думаю, что картина Англии еще более
поразила б мои чувства; она была бы для меня
новее.
Какое многолюдство! какая деятельность! и притом
какой порядок! Все представляет вид довольства,
хотя не роскоши, не изобилия. Ни один предмет от
Дувра до Лондона не напомнил мне о бедности
человеческой.
* Овцы. Перловая — жемчужная.
< . . . >
Верст за пять увидели мы Лондон в густом тумане.
Купол церкви Св. Павла гигантски превышал все
другия здания. Близь него — так казалось издали
— подымался сквозь дым и мглу тонкой высокой
столп, монумент, сооруженный в память пожара,
который некогда превратил в пепел большую часть
города. Через несколько минут открылось потом и
Вестминстерское Аббатство, древнее готическое
здание, вместе с другими церквами и башнями,
вместе с зелеными густыми парками, зверинцами и
рощами, окружающими Лондон. Надобно было
спускаться с горы: я вышел из кареты — и смотря на
величественный город, на его окрестности и на
большую дорогу, забыл все.
Естьли бы товарищи не хватились меня, то я
остался бы один на горе и пошел бы в Лондон
пешком.
На правой стороне, между зеленых берегов,
сверкала Темза, где возвышались бесчисленныя
корабельныя мачты, подобно лесу, опаленному
молниями. Вот первая пристань в свете, средоточие
всемирной торговли!
Мы въехали в Лондон.
Париж и Лондон, два первые города в Европе, были
двумя Фаросами моего путешествия, когда я
сочинял план его. Наконец вижу и Лондон.
Естьли великолепие состоит в огромных зданиях,
которыя, подобно гранитным утесам, гордо
возвышаются к небу, то Лондон совсем не
великолепен. Проехав двадцать или тридцать
лучших улиц, я не видел ни одних величественных
палат, ни одного огромного дому. Но длинныя,
широкия, гладко-вымощенныя улицы; большими
камнями устланныя дороги для пеших; двери домов,
сделанныя из красного дерева, натертыя воском и
блестящия как зеркало; беспрерывный ряд фонарей
на обеих сторонах; красивыя площади (Squares), где
представляются вам или статуи или другие
исторические монументы; под домами богатыя
лавки, где, сквозь стеклянныя двери, с улицы
видите множество всякого роду товаров; редкая
чистота, опрятность в одежде людей самых простых,
и какое-то общее благоустройство во всех
предметах — образуют картину неописанной
приятности, и вы сто раз повторяете: Лондон
прекрасен! Какая розница с Парижем! Там
огромность и гадость, здесь простота с
удивительною чистотою; там роскошь и бедность в
вечной противоположности, здесь единообразие
общего достатка; там палаты, из которых ползут
бледные люди в разодранных рубищах: здесь из
маленьких кирпичных домиков выходят Здоровье и
Довольствие, с благородным и спокойным видом —
Лорд и ремесленник, чисто одетые, почти без
всякого различия; там распудренный, разряженный
человек тащится в скверном фиакре, здесь
поселянин скачет в хорошей карете на двух гордых
конях; там грязь и мрачная теснота, здесь все сухо
и гладко — везде светлый простор, не смотря на
многолюдство.
< . . . >
Кто скажет вам: шумный Лондон! тот, будьте
уверены, никогда не видал его. Многолюден,
правда; но тих удивительным образом, не только в
сравнении с Парижем, но даже и с Москвою. Кажется,
будто здесь люди или со сна не разгулялись, или
чрезмерно устали от деятельности и спешат
отдыхать. Естьли бы от времени до времени стук
карет не потрясал нерв вашего слуха, то вы, ходя
по здешним улицам, могли бы вообразить, что у вас
залегли уши.
Я входил в разные кофейные домы: двадцать,
тридцать человек сидят в глубоком молчании,
читают газеты, пьют красное Португальское вино; и
хорошо естьли в 10 минут услышишь два слова —
какия же? your health, gentleman! ваше здоровье! Мудрено ли,
что Англичане славятся глубокомыслием в
Философии? они имеют время думать. Мудрено ли, что
Ораторы их в Парламенте заговорив не умеют
кончить? им наскучило молчать дома и в публике.
< . . . >
В каждом городе самая примечательнейшая вещь
есть для меня... самый город. Я уже исходил Лондон
вдоль и поперег. Он ужасно длинен, но в иных
местах очень узок; в окружности же составляет
верст пятьдесят. Распространяясь беспрестанно,
он скоро поглотит все окрестныя деревни, которыя
исчезнут в нем как реки в Океане. Вестминстер
и Сити составляют главныя части его; в
первом живут по большей части свободные и
достаточные люди, а в последнем купцы, работники,
матрозы; тут река с великолепными своими мостами,
тут Биржа; улицы теснее, и везде множество народу.
Тут не видите уже той приятной чистоты, которая
на каждом шагу пленяет глаза в Вестминстере.
Темза, величественная и прекрасная, совсем не
служит к украшению города, не имея хорошей
набережной (как на пример Нева в Петербурге или
Рона в Лионе) и будучи с обеих сторон застроена
скверными домами, где укрываются самые бедные
жители Лондона. Только в одном месте сделана на
берегу терраса (называемая Адельфи), и к
нещастью в таком, где совсем не видно реки под
множеством лодок, нагруженных земляными
угольями*. Но и в этой неопрятной части
города находите везде богатыя лавки и магазины,
наполненные всякого рода товарами, Индейскими и
Американскими сокровищами, которых запасено тут
на несколько лет для всей Европы. Такая роскошь
не возмущает, а радует сердце, представляя вам
разительный образ человеческой смелости,
нравственного сближения народов и общественного
просвещения! Пусть гордый богачь, окруженный
произведениями всех земель, думает, что
услаждение его чувств есть главный предмет
торговли! Она, питая бесчисленное множество
людей, питает деятельность в мире, переносит из
одной части его в другую полезныя изобретения
ума человеческого, новыя идеи, новыя средства
утешаться жизнию.
* Каменным углем.
< . . . >
...Я не хотел бы провести жизнь мою в Англии для
климата, сырого, мрачного, печального. Знаю, что и
в Сибири можно быть щастливым, когда сердце
довольно и радостно; но веселой климат делает нас
веселее, а в грусти и в меланхолии здесь скорее
нежели где нибудь захочется застрелиться. Рощи,
парки, луга, сады: все это прекрасно в Англии; но
все это покрыто туманами, мраком и дымом земляных
угольев. Редко-редко проглянет солнце, и то не
на-долго; а без него худо жить на свете...
Английская зима не так холодна, как наша, за то у
нас зимою бывают красные дни, которые здесь и
летом редки. Как же Англичанину нe смотреть
Сентябрем?
...Холодный характер их мне совсем не нравится. Это
Волкан, покрытый льдом, сказал мне
рассмеявшись один Французской Эмигрант. Но я
стою, гляжу, пламени не вижу, а между тем зябну.
Руское мое сердце любит изливаться в искренних,
живых разговорах; любит игру глаз, скорые
перемены лица, выразительное движение руки.
Англичанин молчалив, равнодушен, говорит как
читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных
стремлений... Говорят, что он глубокомысленнее
других: не для того ли, что кажется
глубокомысленным? не потому ли, что густая кровь
движется в нем медленнее и дает ему вид
задумчивого, часто без всяких мыслей? Пример
Бакона, Невтона, Локка, Гоббеса ничего не
доказывает: гении родятся во всех землях,
вселенная отечество их...
Но что Англичане просвещены и рассудительны,
соглашаюсь: здесь ремесленники читают Юмову
Иcторию, служанка Йориковы проповеди и Кларису;
здесь лавошник рассуждает основательно о
торговых выгодах своего отечества, и земледелец
говорит вам о Шеридановом красноречии; здесь
газеты и журналы у всех в руках, не только в
городе, но и в маленьких деревеньках.
< . . . >
Англичане честны; у них есть нравы, семейная
жизнь, союз родства и дружбы... Позавидуем им! Их
слово, приязнь, знакомство надежны: действие,
может быть, их общего духа торговли, которая
приучает людей уважать и хранить доверенность со
всеми ея оттенками. Но строгая честность не
мешает им быть тонкими эгоистами. Таковы они в
своей торговле, политике и частных отношениях
между собою. Все придумано, все разочтено, и
последнее следствие есть... личная выгода. В них
действует более ум, нежели сердце; ум же всегда
обращается к собственной пользе, как магнит к
северу...
Николай КАРАМЗИН.
Письма русского путешественника.
1790
Примечания:
Фарос — здесь: путеводный маяк.
Бакон — Фрэнсис Бэкон (1561—1626), английский
философ и государственный деятель.
Невтон — Исаак Ньютон (1642—1727), английский
физик.
Локк — Джон Локк (1632—1704), английский философ.
Гоббес — Томас Гоббс (1588—1679), английский философ.
Юмова История — Давид Юм (1711—1776), английский
философ и историк.
Йориковы проповеди — Йорик, персонаж романов
Лоренса Стерна (1713—1768) «Проповеди Йорика» и др.
Клариса — Кларисса Гарлоу, персонаж
одноименного романа Сэмюэла Ричардсона (1689—1761).
Шеридан — Ричард Шеридан (1731—1816), английский
драматург. |