География Швеции
по Сельме Лагерлёф

«В тот самый год, когда Нильс Хольгерссон летал по свету со стаей диких гусей, одна писательница задумала сочинить книгу о Швеции, книгу, которую дети читали бы в школах. Она долго вынашивала замысел этой книги — от Рождества до самой осени, но так и не написала ни строчки... Неожиданно ей пришло в голову: может быть, работа не клеится оттого, что она сидит в городе, где вокруг лишь одни улицы и стены домов! Что, если уехать из города туда, где она вновь увидит леса и поля?! Может, тогда дело пойдет лучше?
Она была из Вермланда и прекрасно понимала, что книгу она начнет с описания родных краев».
Так рассказала Сельма Лагерлёф, шведская писательница, лауреат Нобелевской премии, о появлении своей, наверное, самой известной книги, рассказала в само’й этой книге «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции», содержащей сведения по географии, истории, этнографии родной страны, и все это в форме сказки, с использованием местных легенд и преданий.
«География» уже обращалась к этому произведению (см. № 47/2000 и № 39/2001).
Впервые видит свою страну мальчик Нильс, прежде лентяй и лоботряс, с ним вместе учатся ви’дению подрастающие гусята, а мудрая Акка Кебнекайсе — предводительница гусиной стаи — выступает в роли учительницы. Кстати, и имя гусыни географическое: Кебнекайсе — это гора на севере Швеции, высшая точка страны, 2123 м.
— Смотрите вниз! Глядите хорошенько! — повторяет Акка, обращаясь к молодым гусям. Посмотрим и мы вместе с ними на Швецию с высоты гусиного полета.

Ю.Н. ЛАЗАРЕВИЧ

Как в Блекинге море встречается с сушей

В разных местах они встречаются по-разному. Кое-где суша спокойно спускается к морю своими плоскими, усеянными кочками заболоченными берегами. Море же приветствует сушу наносными песками, которые оно выбрасывает на берег в виде высоких валов и дюн. Но порой кажется, будто море и суша ненавидят друг друга настолько, что желают казаться много хуже, чем они есть. Суша, опускаясь к морю, воздвигает перед ним высокую скалистую стену, словно спасается от врага. В ответ на это море приступом идет на сушу: насылает яростные прибои, ревет, хлещет о берег и бьет с размаху в утесы. Кажется, что море жаждет растерзать сушу на части.
Но в Блекинге все было по-другому. Тут земля дробится на мысы, острова и скалистые островки — шхеры, а море делится на заливы, бухты и проливы. От этого, может, и кажется, что море и суша встречаются здесь в радости и согласии.
Но прежде — о море. Пустынное и безбрежное, оно простирается далеко-далеко! А дел у него только и есть, что катить да перекатывать свои седые волны. Подступая к берегу, море наталкивается па первые шхеры и тотчас овладевает ими: стирает с лица земли всю зелень и делает шхеры такими же голыми и седыми, как оно само. Первые шхеры раздеты и ограблены так, словно они побывали в руках у разбойников.
Но ближе к берегу шхеры встречаются все чаще и чаще. Самые малые дети матери-земли, они будто взывают к милосердию. И море постепенно смягчает свой норов, становится все спокойнее и ласковее. Все ниже вздымает оно волны, укрощает бури, щадит зелень в расселинах скал, разветвляется на мелкие заливы и проливы. А у самой суши становится таким кротким и безопасным, что даже маленькие суденышки отваживаются плавать в прибрежных водах. Светлое и ласковое, море, наверное, само себя не узнает.
А теперь — о суше. В Блекинге она довольно однообразна и почти всюду покрыта ровными полями. Лишь кое-где она то зашумит березовыми рощами, то встанет длинной цепью горного хребта, поросшего лесом. Кажется, земля только о том и думает, чтобы взрастить сосны да ели, овес, картофель да репу. Но вот какой-то морской залив глубоко врезается в сушу, и — хотя он ей безразличен — она окаймляет его березняком и ольшаником, словно залив этот — обычное пресноводное озеро. А вот еще один залив! И его она наряжает, как и первый. Но заливов все больше и больше, они все шире и шире и все глубже вторгаются в сушу, дробя на части пашни и леса. Тут земля уже не может оставаться равнодушной.
— Никак само море жалует ко мне в гости! — говорит она и начинает поспешно прихорашиваться, готовясь к встрече: сглаживает и раздвигает холмы, высылает навстречу морю острова и островки — малых своих детей. Сосновый и еловый будничный убор она и знать больше не желает — сбрасывает с себя, будто старое платье, и щеголяет теперь в наряде из рослых дубов, лип и каштанов, украшает себя цветущими лугами. Теперь она до того изменилась, что напоминает парк в помещичьей усадьбе и, наверное, сама себя не узнает.

«Сельдь пришла!»

В то утро, когда дикие гуси летели к Бохуслену, в шхерах было мирно и спокойно. Гуси видели множество мелких рыбачьих поселков, но там на узеньких улочках стояла тишина, никто не входил в маленькие, красиво окрашенные домики и никто не выходил оттуда. Бурые рыбачьи невода висели в строгом порядке в местах, предназначенных для сушки. Тяжелые зеленые и синие рыбачьи лодки со свернутыми парусами стояли вдоль берега. У длинных столов, на которых обычно потрошили треску и палтуса, не видно было ни одной женщины.
Дикие гуси пролетали также над лоцманскими станциями. Стены лоцманских домов были выкрашены в черно-белый цвет, сбоку высились сигнальные мачты, а лоцманские катера стояли пришвартованные у причала. Во всей ближней округе царили покой и тишина, не видно было ни единого суденышка, которое нуждалось бы в помощи лоцмана, чтобы проплыть по узкому фарватеру.
Маленькие приморские городки, над которыми пролетали дикие гуси, закрыли свои большие купальни, заперли роскошные виллы и спустили флаги. Нигде никакого движения — лишь несколько старых отставных капитанов расхаживали взад-вперед по причалам и тоскливо глядели в морскую даль.
На берегах фьордов и на восточной стороне островов дикие гуси увидали несколько крестьянских усадеб. Там у причала спокойно стояла шлюпка лодочника, а крестьяне с работниками копали картофель либо проверяли, высохли ли бобы, развешанные на высоких решетках.
В больших каменоломнях и на верфях толпились рабочие. Усердно работая молотами и топорами, они время от времени поворачивали голову к морю, словно надеясь, что кто-то прервет их работу.
И птицы — обитатели шхер — вели себя так же спокойно, как и люди. Несколько крупных бакланов, поначалу спавших на отвесной горной стене, один за другим покидали узкие скалистые уступы и медленно летели туда, где они обычно кормились рыбой. Чайки слетелись с моря на сушу и прогуливались по земле, словно заправские вороны.
Но вдруг все разом переменилось. Огромная стая чаек внезапно с шумом взмыла с поля ввысь и с такой быстротой ринулась на юг, что дикие гуси едва успели спросить, куда они несутся, а чайки даже не дали себе труда ответить им. Бакланы поднялись с водной глади и, тяжело махая крыльями, полетели вслед за чайками.
По морю, словно длинные темные челноки, засновали дельфины, а косяк тюленей сполз с плоской шхеры и тоже устремился на юг.
— Что там стряслось? Что там стряслось? — без умолку спрашивали дикие гуси и наконец получили ответ от птицы-морянки:
— К Марстранду подошла сельдь! К Марстранду подошла сельдь!
Но всполошились не только птицы и морские животные. Люди, видимо, также получили весть о том, что первые большие косяки сельди вошли в шхеры. На мощенных гладкими плитами улицах рыбачьего поселка забегали, обгоняя друг друга, рыбаки. Готовились в путь рыбачьи суда. Осторожно втаскивались на борт длинные кошельковые невода для лова сельди, женщины укладывали съестные припасы и проолифенную одежду рыбаков. Мужчины поспешно выскакивали из домов и набрасывали плащи уже на ходу, на улице.
Вскоре весь пролив между шхерами покрылся бурыми и серыми парусами, а люди, сидевшие в лодках, весело перекликались друг с другом. Девушки взобрались на скалистые
уступы за домиками и махали рыбакам рукой. Лоцманы, ожидая, что их вот-вот вызовут, обувались в непромокаемые сапоги и готовили катера к выходу в море. Из фьордов выплывали небольшие пароходики, груженные пустыми бочками и ящиками. Крестьяне, копавшие в огородах картофель, побросали лопаты, а рабочие-кораблестроители покинули верфи. Старые капитаны с обветренными загорелыми лицами тоже не смогли усидеть дома и отправились на пароходиках, груженных бочками и ящиками, к югу — хотя бы взглянуть, как ловят сельдь.
Вот и дикие гуси прилетели в Марстранд. Косяки сельди приплыли с запада и прошли к берегу мимо маяка на шхере Хамнешер. В широком фьорде между островком Марстрандсён и шхерой Патерностер рыбачьи суда плыли по три в ряд. Рыбаки знали, что там, где вода темнее и подергивается рябью, где перекатываются мелкие белые барашки, там и ищи сельдь! В тех местах они осторожно и забрасывали длинные кошельковые невода, затем тихонько сворачивали их на дне и стягивали так, что сельдь оказывалась словно в огромных плетеных мешках-кошелях. Потом невода выбирали из воды, опорожняли с помощью сачка и снова забрасывали, и так до тех пор, пока в лодках не становилось тесно от блестящей, серебристой сельди...
Для некоторых рыбачьих артелей лов оказался таким удачным, что суденышки их до самых поручней были битком набиты сельдью. Рыбаки стояли по колено в сельди, и все на них, начиная с зюйдвесток^* и кончая полами желтой проолифенной одежды, блестело серебристой чешуей. Приплывали все новые и новые артели. В поисках сельди рыбаки бросали лот, измеряя глубину моря, но все же некоторые, с таким трудом забросив невода в воду, выбирали их пустыми. Кое-кто из рыбаков, уже наполнивших свои суденышки сельдью доверху, направлялись к большим пароходам, стоявшим на якоре во фьорде, и продавали свой улов; другие шли в Марстранд и выгружали сельдь на пристани. Там за длинными столами уже начали трудиться женщины — чистильщицы рыбы; вычищенную сельдь складывали в бочки и ящики, и вся набережная была покрыта серебристой чешуей.
Жизнь била ключом, все вокруг так и кипело. Люди словно опьянели от радости, черпая из волн это морское серебро. А дикие гуси без конца парили над островком Марстрандсён, чтобы мальчик смог все как следует разглядеть.

^* Головные уборы.