Русская весна — особенная

Составитель Ю.Н. ЛАЗАРЕВИЧ

Угадать первый день

В любом месте, и хоть сто раз можно повторить и нужно повторять, что наша весна, русская и северная, совсем особенная, и что здешние люди настоящей весны не знают. Здесь^* после зимней мокрети проглянет солнце, расцветут цветы, — а назавтра жара и трава желтеет. А у нас первый весенний день нужно уметь угадать, выглядеть его под снежной скатертью, унюхать в воздухе, услышать в воробьином веселом разговоре. Начавшись, долго тянется она, наша северная весна, с проталинками, с ледоходом, с многоверстным половодьем, с вербой, с подснежником, с грозами и радужным цветеньем, — пока не распустится в душистое смоляное лето, а в какой день — так и не узнал.

^* Написано в эмиграции, во Франции.

Михаил ОСОРГИН.
Бабушка и внучек. 1931

Начало весны

Был март. Медленно стала проступать весна. Выпадали ясные дни, когда в оконных стеклах голубело небо. В погожий вечер, на закате, снеговая крыша сарая казалась бледно-зеленой, а небо за ним — густо-фиолетовое. Если идти по дороге, то колеи зеркально блестят. Края их отбрасывают синие тени, и на розовом, сверкающем снеге поля каждый холмик, каждая шероховатость бросает этот синеватый хвост.
В такие вечера небо не по-зимнему хрустально и нежно; воздух — тонкий эфир; и позднее выходящие звезды, тысячами вечеров подымавшиеся на этих же местах, — вечно прекрасны, как золотая слава мира. Это время года, когда дымятся рыжие кучи навоза, когда лошади в поле начинают протыкаться, дорога буреет, и в ложбинах вспучивает лед. По нем проступают синеватые пятна — вода. И в полях появляются водоподтеки. Если хватит их морозцем, они обращаются в пузырчатые зеркала, вставленные в еще белую, слепящую под солнцем равнину.
Позже появились грачи; трудно стало возить на станцию молоко. А потом потеплело, и огромная голубая лужа, стоявшая рядом с дорогой, промыла в ней лазейку; вода зашумела, через день тут нельзя уж было пройти. Дороги потекли, обратились в шоколадного цвета постный сахар. И с большой силой зашумели в этом году воды. Льдины обдирали лозняк. Разлив был так велик, что в Кочках, выше пруда, снесло, ко всеобщему огорчению, мост. Ручьи шумели великолепно. Всю ночь стоял их гул, как бы отличный трубный рев природы.

Борис ЗАЙЦЕВ.
Маша. 1916

Северная весна

Весна, бесспорно, самое лучшее и самое поэтическое время года, о чем писано и переписано поэтами всех стран и народов; но едва ли где-нибудь весна так хороша, как на далеком глухом севере, где она является поразительным контрастом сравнительно с суровой зимой. Притом южная весна наступает исподволь, а на севере она, наоборот, производит быстрый и стремительный переворот в жизни природы, точно какой невидимой могучей рукой разом зимние декорации меняются на летние. С ясного голубого неба льются потоки животворящего света, земля торопливо выгоняет первую зелень, бледные северные цветочки смело пробиваются через тонкий слой тающего снега, — одним словом, в природе творится великая тайна обновления, и, кажется, самый воздух цветет и любовно дышит преисполняющими его силами. Прибавьте к этому освеженную глянцевитую зелень северного леса, веселый птичий гам и трудовую возню, какими оглашаются и вода, и лес, и поля, и воздух. Это величайшее торжество и апофеоз великой силы, которая неудержимо льется с голубого неба, каким-то чудом претворяясь в зелень, цветы, ароматы, звуки птичьих песен, и все кругом наполняет удесятеренной кипучей деятельностью. Я люблю этот великий момент в бедной красками и звуками жизни северной природы, когда смерть и немое оцепенение зимы сменяется кипучими радостями короткого северного лета. Именно такой весенний апрельский день смотрел в окна моей комнаты, когда я проснулся на Каменке: весна гудела на улице, точно в воздухе катилось какое-то громадное колесо.
Распахнув окно, я долго любовался расстилавшейся перед моими глазами картиной бойкой пристани, залитой тысячеголовой волной собравшегося сюда народа; любовался Чусовой, которая сильно надулась и подняла свой синевато-грязный рыхлый лед, покрытый желтыми наледями и черными полыньями, точно он проржавел; любовался густым ельником, который сейчас за рекой поднимался могучей зеленой щеткой и выстилал загораживавшие к реке дорогу го’ры.
В логах еще лежал снег, точно изъеденный червями; по проталинам зеленела первая весенняя трава, но березы были еще совсем голы и печально свесили свои припухшие красноватые ветви.

Дмитрий МАМИН-СИБИРЯК.
Бойцы. 1883

Первая весна в деревне

В середине великого поста, именно на средокрестной неделе¹, наступила сильная оттепель. Снег быстро начал таять, и везде показалась вода. Приближение весны в деревне производило на меня необыкновенное, раздражающее впечатление. Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и страстно любившие природу, хотя сами того хорошенько не понимали и сказанных сейчас мною слов никогда не употребляли. Они с увлеченьем предавались удовольствию рассказывать мне: как сначала обтают горы², как побегут с них ручьи, как спустят пруд, разольется полая вода, пойдет вверх по поло’ям³ рыба, как начнут ловить ее вятелями и мордами⁴; как прилетит летняя птица, запоют жаворонки, проснутся сурки и начнут свистать, сидя на задних лапках по своим сурчинам⁵; как зазеленеют луга, оденется лес, кусты, и зальются, защелкают в них соловьи... Простые, но горячие слова западали мне глубоко в душу, потрясали какие-то неведомые струны и пробуждали какие-то неизвестные, томительные и сладкие чувства. Только нам троим, отцу, мне и Евсеичу, было не грустно и не скучно смотреть на почерневшие крыши и стены строений и голые сучья дерев, на мокреть и слякоть, на грязные сугробы снега, на лужи мутной воды, на серое небо, на туман сырого воздуха, на снег и дождь, то вместе, то попеременно падавшие из потемневших низких облаков. Заключенный в доме <...> я следил за каждым шагом весны: Челяевская гора оголяла постепенно свой крутой и круглый взлобок, чернелись проталины на Кудринской горе, особенно около круглого родникового озера, в котором мочили конопли; лужа воды подтапливала грачевую рощу; множество сурчин на горе с каждым днем освобождались от снега. Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро в роще, и, проходя сквозь забор, уже показывалась вода меж капустных гряд в нашем огороде. Все замечалось мною, и каждый шаг весны торжествовался, как победа!
О том, чего не мог видеть своими глазами, получал я беспрестанные известия от отца и Евсеича: «Пруд посинел и надулся, ездить по нем опасно, подпруда подошла под водяные колеса, молоть уж нельзя, пора спускать воду. Антошкин овраг ночью прошел, да и Мордовский напружился и почернел... Мостки снесло, вода залила людскую баню» — вот что я слышал беспрестанно. Грачи давно расхаживали по двору и начинали вить гнезда в грачовой роще; скворцы и жаворонки тоже прилетели. И вот стала появляться настоящая птица, дичь — по выражению охотников. Отец с восхищением рассказывал мне, что видел лебедей, так высоко летевших, что он едва мог разглядеть их, и что гуси тянулись большими станицами⁶. Евсеич видел нырков и кряковных уток, опустившихся на пруд, видел диких голубей по гумнам, дроздов и пигалиц около родников. С каждым днем известия становились чаще, важнее, возмутительнее! Наконец, Евсеич с азартом объявил, что «всякая птица валом валит, без перемежки!» Переполнилась мера моего терпенья, и выпросил я позволенье у матери, одевшись тепло, посидеть на крылечке, выходившем в сад, прямо над Бугурусланом.
То, что происходило в воздухе, на земле и на воде, представить себе нельзя, не видавши, и увидеть теперь уже невозможно в тех местах, о которых я говорю, потому что нет такого множества прилетной дичи. Река выступила из берегов, подняла урему⁷ на обеих сторонах и, захватив половину нашего сада, слилась с озером грачовой рощи. Все берега поло’ев были усыпаны всякого рода дичью, множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и малые стаи разной прилетной птицы; одни летели высоко, не останавливаясь, а другие — низко, часто опускаясь на землю; одни стаи садились, другие поднимались, третьи перелетывали с места на место: крик, писк, свист наполнял воздух! Я был поражен, обезумлен таким зрелищем.

¹ Крестовая (средокрестная, крестопоклонная) неделя — средняя (четвертая) неделя семинедельного Великого поста — приходится на разное время, смещаясь вместе с Пасхой; она начинается не ранее 7 марта и не позже 8 апреля по новому стилю.
² Горы — здесь: высокие речные берега.
³ Поло’и, ед. ч. — поло’й — заливные, поемные места; мелкие ложбины, заливаемые полой водой (В.И. Даль).
⁴ Вятели и морды — плетенные из прутьев ловушки для рыбы.
⁵ Сурчины, по В.И. Далю, — норы сурков. Точнее, по Н.А. Бобринскому, — большие кучи земли, выброшенные из нор байбаками, то есть степными сурками.
⁶ Станица гусей — то же, что стая.
⁷ Урема — пойменный лес.

Сергей АКСАКОВ.
Детские годы Багрова-внука.
1856—1857

Весна городская

Сквозь лужи Большой Ордынки, подымая громадный бурун, ехал на велосипеде человек в тулупе. Все дворники весело кричали ему вслед и махали метлами. Это был праздник весны.

Илья ИЛЬФ.
Записные книжки. 1937