Главные географические
|
| Я хочу рассказать
сегодня О политруке нашей роты. Он войну начинал на границе И погиб, в первый раз, |
под Смоленском. |
| В черном небе, когда
умирал он, Не было и проблеска победы. — В бой за Родину! — |
крикнул он хрипло. — |
| В бой за Ста... — |
так смерть обрубила. |
| Сколько б самой горькой |
и страшной |
| С этим именем
связанной правды Мы потом ни брали на плечи, Это тоже было правдой в то время. С ней он умер, пошел под пули. Он второй раз погиб в Сталинграде |
час прорыва, |
| Не увидев, как мы
фашистам Начинаем платить по счету. Умирая, другие люди Шепчут: «Мама» — и стонут: |
«Больно». |
| Он зубами скрипнул: —
Обидно! — Видно, больше всего на свете Знать хотел он: как будет дальше? В третий раз он умер под Курском, |
А небо — |
| Синим-синим. На
плащ-палатке Мы в тени сожженного «тигра» Умирающего положили. Привалившись к земле щекою, Он лежал и упрямо слушал Уходивший на запад голос Своего последнего боя. А в
четвертый раз умирал он |
по крайней мере, |
| Умирает на этом,
правом, Хотя Днепр увидел впервые В это утро, в день своей смерти, Хотя родом на этот раз он Был не киевский, не полтавский, А из дальней Караганды. У
него было длинное имя, На политрука нашей роты Когда умер в четвертый раз он, |
в русскую, |
| В украинскую, в
украинскую, И еще один — в белорусскую, На седьмой раз — |
в братскую польскую, |
| На восьмой — в
немецкую землю. На девятый
раз он не умер. |
дошедшим. |
| Это было так, потому
что Всю дорогу, четыре года, Они были душою роты, А душа, говорят, бессмертна! Не попы, а мы, коммунисты, Говорим, что она бессмертна, Если вложена в наши души, Если вложена в наше тело, Если наше смертное тело, Не страшась, мы сожгли в огне На Отечественной войне. |
Где же наш политрук девятый? Говорят — секретарь райкома, Говорят — бригадир в колхозе, Говорят — дипломат на Кубе, Говорят — в жилотдел послали, Чтоб на совесть все, без обмана... Говорят — в Партийном контроле, Восстанавливая справедливость, День и ночь сидел над делами, Что касались живых и мертвых, Что остались от тех недобрых, Столько бед принесших времен... Очевидно, разные люди Его в разных местах встречают — Вот и разное говорят. Видно, был он в войну не только В нашей с вами стрелковой роте, Видно, был и в других он тоже, Не скажу — во всех, но во многих. Наше счастье, что так и было, Наше счастье, что так и есть! |
Константин
СИМОНОВ.
Наш политрук. 1961
Ожившая фреска
| Как прежде, падали снаряды. Высокое, как в дальнем плаванье, Ночное небо Сталинграда Качалось в штукатурном саване. Земля гудела, как молебен Когда урывками, меж схваток, Где мог он видеть этот ежик Что означала в черной раме И вдруг он вспомнил детство,
детство, Он мать сжимал рукой сыновней.
И мальчик облекался в латы, А рядом в конном поединке И родина, как голос пущи, О, как он вспомнил те полянки Он перешел земли границы, |
Борис ПАСТЕРНАК.
1941—1944
Память юности
| По-прежнему Зори алеют И старые песни годятся... Отцы
незаметно стареют И знамя судьбы поколений И пасмурными ночами По-прежнему Отцы незаметно стареют, Сегодня Они за дискуссии, споры. Они понимают, Чтоб лихо Им важно, Чтоб мы забывали, к примеру, Ну что же! Но юности снится ночами Отцовские снятся окопы, |