Экспедиция на озеро Туркана

В.А. КЕТКОВИЧ
путешественник,
директор Фонда этногеографических исследований,
действительный член Русского географического общества
Фото автора

Целями экспедиции в Кению были изучение, сбор материалов и съемки фильма о жизни изолированного племени эльмоло, относящегося к группе нилотских народов и обитающего на побережье озера Туркана (бывшее Рудольф).
Участниками экспедиции, помимо автора, были известный путешественник Анатолий Хижняк и ученый-африканист Алексей Павлов.

В рыночный день воины племени самбуру одеты в праздничную одежду

Прибыв в Найроби, наш маленький коллектив еще в аэропорту был в буквальном смысле атакован толпой турагентов. Со всех сторон доносились крики: «Сафари! С нами — к масаям! Самые дешевые туры! Незабываемые ночи в саванне! Мы увезем вас к диким животным!» и тому подобное. Узнав, однако, что мы собираемся посетить не знаменитые туристические места, а вулканическую пустыню в районе озера Туркана, туроператоры заметно охладили свой пыл. Дело в том, что туризм на севере Кении развит плохо и считается делом рискованным. Это связано с отсутствием качественных дорог в тех местах, экстремальными погодными условиями (в пустыне близ оз. Рудольф дневные температуры нередко очень высокие), а также с неспокойной обстановкой — помимо внутриплеменных стычек нередки разбойничьи набеги из приграничных районов Судана и Эфиопии. Плюс некоторая удаленность территории и отсутствие инфраструктуры. «Нет, нет! — турагенты цокали языками и качали головами. — На севере опасно! Вот с нами к масаям — совсем другое дело».

Люди эльмоло живут в плетеных хижинах на берегу озера Туркана

Последующие несколько дней мы знакомились с Найроби и искали подходящее для задуманного дела транспортное средство. Вследствие финансовых трудностей мы сразу отсекли солидные конторы с новыми дорогими джипами для аренды и выбирали из подержанных машин. Наконец наш выбор пал на «Исузу-трупер» 70-х годов выпуска, который, по уверениям его владельца Джорджа, был «еще ого-го!». К джипу бесплатно прилагался шофер Патрик, наделенный тонким артистичным лицом, копной курчавых волос и совершенно желтыми белками глаз — вероятно, печень Патрика страдала из-за периодически терзающих его приступов малярии. Впоследствии выяснилось, что с джипом нам повезло: несмотря на несколько поломок, «Исузу» честно откатал нас по бездорожью на севере страны и даже довез через Уганду до границы Заира.

По дороге к озеру Туркана мы заехали в национальный парк Самбуру. Это типичный кенийский национальный парк, где животных охраняют и изучают, а заодно и принимают туристов. Поскольку туризм — одна из главных статей дохода в экономике Кении, иностранных любителей экзотики не жалеют — так, за одну ночевку в кемпинге на территории парка нам пришлось выложить по 50 долларов с человека, в то время как коренному кенийцу это удовольствие обойдется лишь в пять. Мы провели в парке одну ночь и два дня и, что удивительно, за это короткое время, колеся на машине по лабиринтам парковых дорог, увидели и сняли на видео большинство знаменитых представителей восточноафриканской фауны. Животные отлично адаптировались к автомобилям, набитым туристами, и не обращают на них никакого внимания. Однако выходить из машины в большинстве национальных парков Африки категорически запрещено — на человека дикие животные могут отреагировать достаточно бурно. Всю серьезность этого запрета мы с Анатолием прочувствовали на собственной шкуре, когда, вопреки предписанию не покидать территорию кемпинга, увлеклись съемками семьи бабуинов и ушли вслед за ними от лагеря. Стоял жаркий погожий день, солнце притупило чувство опасности, и, когда семья бабуинов вышла к мосту через речку, мы не устояли перед соблазном поснимать антилоп на противоположном берегу не из окна машины, а со штатива — и по мосту перешли на «дикую» территорию парка. Вволю поработав, мы решили возвращаться в кемпинг, но перед самым мостом на нашей стороне стоял крупный слон и ел куст. Африканские слоны в отличие от индийских обладают вздорным характером и почти не поддаются дрессировке. Этого же слона, коренного обитателя национального парка, никто и не пытался дрессировать. Пока мы раздумывали, как с честью выйти из этого затруднительного положения, слон увидел нас, поднял голову и растопырил уши. «Именно так африканские слоны выражают агрессивные намерения», — блеснул знаниями о поведении животных Анатолий. Бежать некуда — повсюду была типичная ровная травянистая саванна с редкими кустиками акации, за одним из которых мы и стояли. Слон тем временем медленно, но верно начал двигаться в нашу сторону. И тут на мосту показались два рэйнджера: обеспокоенный нашим долгим отсутствием, Алексей Павлов забил тревогу. Громкими криками работники парка привлекли внимание великана к себе, слон надолго задумался и, видимо, решив не связываться с людьми, отступил к реке, в прибрежные заросли.

Основная еда людей эльмоло — рыба тилапия. Сушка рыбы

А нас с Анатолием под конвоем отвели в кемпинг. Вид у рэйнджеров был очень встревоженный: оказалось, этот слон, одинокий самец, известен в парке под ласковой кличкой Киллер — с тех пор как несколько лет назад он затоптал одного из охранников парка.
Еще более острые ощущения от встречи с дикими животными мы испытали под конец путешествия, уже после Заира, когда вновь оказались на севере Кении, в районе национального парка Марсабит. Тогда у нас не было автомобиля, и наш проводник Хуссейн как-то предложил заповедными тропами добраться до вулканического озера Парадиз, расположенного в кратере потухшего вулкана на территории парка. Был разгар сухого сезона, и Хуссейн обещал, что мы увидим стада слонов и буйволов, приходящих к озеру на водопой. Парк почти полностью расположен на склонах горы Марсабит. Тропинка, петляя, медленно карабкалась вверх. Унылый выжженный пейзаж вокруг постепенно сменился настоящим лесом. Я предложил идти по возможности тише, чтобы увидеть диких животных и понаблюдать за ними в естественных условиях. Тактика увенчалась успехом. Мы с близкого расстояния увидели пасущихся лесных оленей, совсем рядом пробежала стайка антилоп импала, какое-то время мы двигались параллельным курсом с семьей диких бабуинов. И вдруг прямо на дороге обнаружилась свежая коровья лепешка. Пока я несколько озадаченно разглядывал ее, Хуссейн произнес: «Это буйвол». И тут же добавил: «Буйволы очень опасны». Я поднял голову и в нескольких метрах впереди, посреди поляны увидел выступающую из высокой травы мощную серую спину. В ту же секунду буйвол почуял нас, вскочил, наклонил голову, увенчанную огромными рогами, и ринулся в атаку. Обнаружив отменную реакцию, наш маленький отряд молниеносно развернулся и обратился в бегство, теряя на ходу пакеты с молоком, бутерброды и аккумуляторы от видеокамеры. Только близость густой рощи спасла нас от агрессивного животного. В тени деревьев мы отдышались и вспомнили, что именно из-за своей особенности незамедлительно в целях самообороны кидаться на все, что движется, буйволы считаются одними из самых опасных животных в Африке. Переведя дух, мы отыскали в траве аккумуляторы и свой завтрак, впрочем, более глядя по сторонам, чем себе под ноги. Двинувшись дальше, мы уже не отходили от спасительных деревьев. Несмотря на то, что буйволы еще дважды атаковали нас, день завершился успешно, и мы все же съели наш ланч, сидя на самом краю кратера Парадиз, любуясь на одноименное озеро, к которому подошло на водопой большое стадо слонов. Вот только Хуссейн весь обратный путь неустанно повторял: «Буйволы опасны... Буйволы очень опасны...». Не ходите, дети, в Африку гулять!

Дети эльмоло очень дружелюбны и общительны

Покинув парк Самбуру, мы двинулись к озеру Туркана. На вторые сутки растительность совершенно исчезла, ей на смену пришли черные камни — начиналась вулканическая пустыня. Нещадно палило солнце, от прохлады Кенийского нагорья остались одни воспоминания. Дорога, пересекая высохшие русла речушек, в какой-то момент стала неразличима. Джип ехал все медленней, его трясло на камнях. Патрику приходилось лавировать среди крупных валунов. Опытный шофер, он бывал в этих местах ранее и ехал без карты, по наитию и примерному азимуту. Встреча с озером не принесла радостных эмоций: свинцовая гладь воды да безлюдные выжженные солнцем каменистые берега. Дорога долго шла вдоль восточного берега озера, и за несколько часов мы не встретили ни одной живой души. Наконец мы прибыли в поселок Лайангалани — один из немногочисленных населенных пунктов на этом берегу озера Туркана. Своим появлением поселок обязан нескольким источникам, столь редким в этих бесплодных местах. Лайангалани — своеобразное переходное звено от Африки традиционной, исчезающей, к Африке современной, цивилизованной. Большинство жителей поселка (а население Лайангалани — смесь племен самбуру, туркана, рендиле и некоторых других) живут в традиционных куполообразных плетеных хижинах. Они пасут скот, готовят пищу на очагах внутри хижин, пользуются примитивными орудиями труда, изготавливают и носят нарядные украшения из бисера. Обувью им служат прочные сандалии, вырезанные из автомобильных покрышек. Повсеместно на севере Кении небезопасно оставлять на ночь машину без охраны — главная опасность не в том, что ее могут угнать, а в том, что колеса наверняка свинтят и шины пустят на сандалеты.

Вид на деревню эльмоло и озеро Туркана

Уклад жизни этих людей характерен для нилотских и кушитских пастухов-кочевников, к которым относятся и более известные масаи. Но здесь же, в поселке, мы обнаружили школу, церковь, дома сельского и районного управления, магазин и небольшую гостиницу с баром. А недалеко от поселка расположены небольшая взлетно-посадочная полоса и кемпинг с бассейном.
Наличие школ во многих населенных пунктах на севере Кении порождает конфликт отцов и детей. Мы около недели колесили в районе озера Туркана, посещая деревни племен самбуру, туркана и рендиле. Позже мы вновь оказались на севере Кении, в районе города Марсабит и встречались с племенами борано и кочевниками-кушитами. И везде картина была примерно одинаковой. В традиционной культуре пастухов-кочевников мальчики-подростки, достигшие возраста инициации (около 14 лет), нарекаются воинами и отправляются на десять лет пасти скот, преимущественно коров и быков. Все это время они проводят на пастбищах, перегоняя стада туда, где трава еще не съедена или не выжжена солнцем, питаются свежей кровью с молоком (для забора крови животное не убивают, ему лишь пробивают яремную вену) и практически не появляются в своей родной деревне. Только после этой долгой трудовой повинности воин становится полноценным мужчиной и возвращается в деревню, где прошло его детство. Теперь он может выбрать себе невесту, жениться на ней, завести свой собственный дом, хозяйство и скот, стать отцом. Так нилотские и кушитские племена жили из года в год, из поколения в поколение. Дети, посещающие школы, как правило, грамотнее своих родителей. Они могут объясняться на английском, разбираются в науках и хотят приумножить свои знания, открывают для себя иные горизонты и перспективы и в возрасте 14 лет вовсе не стремятся пасти скот. Это идет вразрез с традицией и вызывает неудовольствие стариков, поэтому родители зачастую не разрешают детям посещать школы. Процесс отхода от традиции динамичен. В наши дни на пастбищах подле деревень можно встретить пастухов-воинов, которые держат в руках копья. Воины красят лица, украшают себя яркими бисерными изделиями и чуждаются туристов. В это же время в самой деревне их сверстники в цивильной одежде (шорты, футболка) будут предлагать на английском свои услуги в качестве гидов-переводчиков. Определенным образом ситуацию разряжает многодетность, характерная для этих культур, — старший брат становится воином, младший продолжает учиться в школе. Так, например, два брата нашего проводника Хуссейна, с которым мы ходили на озеро Парадиз, были пастухами.

Поскольку нас интересовала Африка традиционная, а не переходная, в Лайангалани мы отправились в районную администрацию и попросили начальника свести нас с племенем эльмоло. Племя интересовало нас потому, что оно одно из самых малочисленных в Африке (около ста человек), жило изолированно на берегу озера и давно перешло от кочевого скотоводства к рыболовству и охоте на крокодилов и бегемотов. Глава администрации сказал нам, что племя не жалует туристов и сводит общение с ними к продаже сувениров. (Хотя на севере Кении до сих пор в ходу натуральный обмен, деньги все же вторгаются в быт племен — в магазине можно купить много полезных вещей.) Узнав, что мы не туристы, а экспедиция Русского географического общества, начальник подобрел и сказал, что поможет. Как и большинство кенийцев, он любит Россию и вспоминает СССР. Вскоре глава администрации сел в наш джип, и через час тряски по каменистому бездорожью мы прибыли в деревню племени эльмоло.
Увидев начальство, к нам медленно и величаво приблизился вождь племени. Высокий, красивый, с гордо поднятой головой, он и выглядел как настоящий вождь. На плечах — ярко-красная накидка — тога, напоминающая мантию. Переговоры с Леонардо (так звали вождя) длились довольно долгое время и закончились благоприятно для нас. Вождь разрешил не только осмотреть деревню, но и остаться на некоторое время в гостях, для чего нам выделили плетеную хижину. В гостях у людей эльмоло мы провели две недели.
Чисто внешне деревни эльмоло выглядят так же, как и века назад: сплошь постройки из плетеных прутьев. В остальном же жизнь племени сильно изменилась, причем именно за последние годы. Когда численность племени стала критической, совет старейшин разрешил браки с соседними племенами — рендиле, туркана, самбуру и другими. Многие мужчины из окрестных племен женились на девушках эльмоло и по традиции стали жить там, где родились их жены, привыкая к жизни рыбаков и охотников. Сейчас племя как этнический элемент исчезает, постепенно ассимилируясь соседними племенами, и настоящих, чистокровных эльмоло осталось очень мало, в основном это люди, которым за сорок. Но название и культура племени пока сохраняются.

Пастухи племени борана гонят стадо коз на водопой

Существенно изменился и пищевой рацион людей эльмоло. Если раньше основным продуктом их питания было мясо убитых на охоте крокодилов и гиппопотамов, то сейчас рыба заменяет им все.
И хотя озеро очень богато (около тридцати видов рыб, из промысловых — тилапия и нильский окунь), недостаток питательных веществ буквально «налицо» — многие жители эльмольских деревень страдают рахитом, у них плохие зубы и бельма на глазах.
Охоту на крупную дичь пришлось прекратить, причем по разным причинам. Так, всех бегемотов в этом районе озера попросту съели. Плыть за ними на маленьких плотах-тихоходах, сделанных из ствола пальмы дум, приходилось все дальше и дальше на север (поселения расположены на юге меридионально вытянутого озера) и наконец стало слишком далеко. Тем более что обратно приходилось буксировать тушу бегемота. А охоту на крокодилов запретила Кенийская служба охраны диких животных, когда численность турканской популяции (некогда очень большая) оказалась под угрозой. Произошло это не по вине племени, а из-за варварских действий браконьеров, охотников за дорогой крокодиловой кожей, которые пользовались огнестрельным оружием. Надо сказать, что мы видели крокодилов в озере, но при виде людей они очень быстро уплывали как можно дальше от берега. По праздникам служба охраны животных разрешает эльмольцам тряхнуть стариной, но убить не более одного крокодила за раз, да и то по лицензии.
Много часов мы провели с вождем Леонардо, расспрашивая его через переводчика о радостях и горестях его народа. Он рассказал нам, как проходили охоты на гиппопотамов в старые добрые времена. Несколько наиболее сильных и ловких мужчин залезали на плоты (не более одного охотника на плот), и эскадра отправлялась в путь. Каждый воин был вооружен несколькими копьями, имелся у них и гарпун с веревкой. Заметив выступающую из воды голову бегемота, воины старались окружить животное и подплыть как можно ближе. С расстояния в 2—3 метра начинали кидать копья. Это был самый опасный момент охоты — обезумевший от боли гиппопотам начинал нырять под воду и, выныривая, метался между обидчиками, зачастую опрокидывая плоты. Воины вновь забирались на них, не выпуская из рук оружия. Когда животное ослабевало от потери крови, его поражали копьем в сердце и буксировали к берегу при помощи гарпуна и веревки.

В ушах Леонардо были большие стреловидные серьги, сделанные из кости, и я спросил его, значат ли они что-нибудь или являются просто украшением. Вождь ответил, что каждая серьга — знак отличия, который совет старейшин дает особо отличившимся на охоте. Поскольку у Леонардо было две серьги, а у других пожилых мужчин по одной, я спросил его, сколько бегемотов он убил. Вождь неожиданно задумался и прикрыл глаза. Я даже решил, что он задремал. «Тридцать», — наконец промолвил он. «А сколько крокодилов?» — спросил я. «Бесчисленно», — ни секунды не думая, ответил Леонардо.
Наши беседы проходили в специальной постройке, называемой «мужской дом». Он располагался на самом высоком месте в деревне и представлял собой навес на четырех сваях. Пока солнце катилось по небосводу, этот навес отбрасывал на землю тень и мужчины внутри «дома» передвигались вслед за ней на своих маленьких стульчиках. Стульчики были сделаны из цельного кусочка дерева (вероятно, из ствола все той же пальмы дум), и жители деревни с ними практически не расставались — даже если они куда-то шли, стульчик кожаным ремнем приторочивался к запястью. Во время сна он служил подставкой под голову.
Мужской дом заполнялся обычно к полудню, когда наступали самые жаркие часы. К этому времени все обычно возвращались с рыбалки, то есть успевали вытащить поставленные на ночь сети, распутать их и забросить вновь. Отдав рыбу женам, которые начинали готовить обед, отцы семейств наслаждались законным отдыхом, полулежа в тени навеса и изредка перебрасываясь замечаниями. Иногда мужчины играли в игру, напоминающую кости, только вместо них были рыбьи позвонки и правила несколько отличались. Женщин в этот дом действительно не пускали. Хотя, по нашим наблюдениям, авторитет пожилых женщин, «старых мам», был непререкаем.
Около четырех часов пополудни мужчины возвращались по хижинам и проводили вечер в окружении домочадцев. Раз в неделю в деревне устраивались танцы, в основном для детей и подростков, готовящихся стать воинами. Разогревая себя громкими гортанными криками и ударами в тамтамы, мальчишки вставали в круг, потом по очереди входили в него и прыгали на одном месте, с каждым разом стараясь прыгнуть все выше. Прочие жители деревни образовывали большой внешний круг, кричали и хлопали в ладоши. Надо заметить, танец этот характерен для всех нилотских племен и танцуют его в основном молодые воины, показывая свою ловкость и храбрость. В деревни эльмоло танец принесли с собой женихи из окрестных скотоводческих племен. Мы приняли участие в нескольких раундах прыжков.
В одной из бесед с вождем мы спросили его, отчего люди эльмоло не хотят обзавестись скотом и жить подобно соседям, тем более что охота на крокодилов и бегемотов — некогда основное занятие племени — сейчас сошла на нет. Леонардо ответил не сразу и говорил довольно долго. Жизнь племени неразрывно связана с озером и оно кормит рыбой всех эльмоло. Уходить отсюда или заводить скот — значит огорчить предков и обидеть озеро. Уже это было очень серьезной причиной, но Леонардо назвал и еще одну: в тех местах до сих пор сохранилась практика отбивания скота у соседей. Занимаются этим пастухи-воины, и в ходе этих внутриплеменных стычек нередко гибнут люди. «Нас и так мало, — сказал вождь. — Если мы заведем скот, у соседей появится желание совершить рейд против людей эльмоло. Могут погибнуть наши сородичи. Мы не хотим этого. Лучше уж мы, люди эльмоло, будем ловить рыбу и смотреть на набеги со стороны». Не согласиться со словами вождя было трудно.
Пока мы жили в деревне, к нам периодически подходили люди эльмоло и через переводчика жаловались кто на головную боль, кто на общее недомогание. Все они просили таблетки, которые привлекали их яркой окраской. Когда запасы таблеток, которые мы покупали загодя, еще в Москве, стали сокращаться, мы известили о ситуации Леонардо. Вождь запретил давать людям лекарства, сказал, что они не больны, а таблетки показывают друг другу и едят вместо конфет. За эту информацию Леонардо сам взял с нас три упаковки ярко-красных таблеток от простуды для личного пользования.
На три деревни эльмоло была одна начальная школа, равноудаленная от всех деревень и построенная церковной баптистской миссией. Дети ходили туда, когда их отпускали родители и когда у них не было других дел. Занятия начинались обычно с молитвы, а заканчивались игрой в футбол. В школе детишки пели религиозные песенки, учились читать и писать. Коллектив учителей возглавлял молодой выпускник Найробийского педагогического университета. Несмотря на то, что наше пребывание в гостях у эльмоло пришлось на июль, здание школы было открыто и директор находился на посту. Осенью к нему должны были присоединиться еще два учителя и священник. Вокруг школы даже в июле было много детей, и несколько раз мы играли с ними в футбол, а на досуге обучили их песенке «Чунга-чанга».

Во многом благодаря дружбе с детьми мы очень привязались к людям эльмоло. Уезжать не хотелось. Мы даже подумывали о том, чтобы задержаться в деревне на годик-другой. Алексей Павлов хотел попробовать себя в качестве сельского учителя, Анатолий желал принять участие в охоте на крокодилов... Но Патрик нервничал, звал нас в дорогу — ему хотелось домой, в Найроби, к семье. А по контракту он еще должен был везти нас через всю Уганду. Короче говоря, в один жаркий прекрасный день мы покидали наш скарб в «Исузу-трупер», попрощались с гостеприимным племенем и с его вождем и взяли курс на Лайангалани, чтобы оттуда по вулканической лаве поехать на запад, сначала в сторону Уганды, а потом и далее, до самого Заира.
В заключение скажу, что правительство Республики Кения на своих северных территориях проводит политику «моя национальность — кениец». Это связано с тем, что большинство племен идентифицируют себя как борано, самбуру, туркана, редиле, габбра, эльмоло и так далее, но никто не называет себя кенийцем. Это «надплеменное» название непонятно жителям севера Кении, и государство считает своей задачей это непонимание преодолеть. Тогда, быть может, исчезнут и внутриплеменные конфликты, и некоторая разобщенность людей. Большое значение в переходе от этих племенных самоидентификаций к общенациональной принадлежит и образовательным программам.