Каспий

Составитель Ю.Н. ЛАЗАРЕВИЧ

Море ушло...

Море ушло к югу, и наш поселок Бурунный остался на песке, как выброшенная прибоем рыба. Ловцы один за другим переселялись на выступивший из моря берег, пока мы не остались совсем одни, рядом с покинутым поселком. Желтые сыпучие пески стали постепенно заносить глинобитные домики. Заброшенный рыбозавод стоял на длинных сваях, как на ходулях, там, где еще так недавно шумели волны и шли веселые реюшки*, груженные рыбой. Соленый ветер обшаривал пустые чаны, хлопал скрипучими тяжелыми дверьми. Песок добирался уже и до завода.
Отца назначили участковым надсмотрщиком телефонно-телеграфной линии связи. Двадцать четыре километра участок, и на всем протяжении ни одного населенного пункта, только выгоревшие на солнце холмы, редкий кустарник, мелкие озерца — русло пересохшей речки — и пески, движущиеся пески там, где раньше плескалось море...
Мне было жаль, что море ушло. Когда я спрашивал взрослых, почему море ушло от нас, они только пожимали плечами: «Каспий!»...

* Реюшка, касп., малая лодка для морского промысла. По В.И. Далю.

Вернулось?!...

День был туманным, пасмурным. Ветер — зюйд-зюйд-вест — не усиливался и не затихал.
Очень странное было в тот день освещение, какое-то не дневное, будто луна светила, только поярче. Солнце скрывалось за плотными слоистыми облаками. Холмы на горизонте выделялись четко. Помню, я еще подумал: почему ветер не рассеет тумана?
Я был рад хоть чем-то помочь отцу и потому с рвением окапывал столб за столбом. Наконец у меня заныла спина, а ладони стали гореть. Я вздохнул и выпрямился, рассеянно посмотрел вперед... И тут я обомлел от ужаса.
Километрах в двух прямо на меня катилась по земле необычайно длинная волна, седая от пены. Пространство за нею, то, что было песками, пенилось и вздымалось. Огромная масса воды, а над водой сливались в сплошной туман водяная пыль и брызги.
Это было море. Оно отступило несколько лет назад и теперь возвращалось обратно. Море шло в два раза быстрее, чем идет человек по дороге. Это было очень страшно...

Стоячая утора

Проснулся я от страшного холода — просто зуб на зуб не попадал, — немного сконфуженный тем, что проспал вахту...
Я выскочил из люка и вскрикнул от удивления. До самого горизонта море покрылось тонким, как стекло, льдом. Вода быстро уходила из-под «Альбатроса»; сквозь молодой прозрачный лед уже просвечивало дно, чистый крупный песок и полосатые раковины, с поразительной правильностью расположившиеся по дну.

***

Начались трудные дни. Мы плыли вдоль кромки льда, по разводьям, среди кружащегося «сала» и битого льда. Утро теперь начиналось не с промера глубин, а с того, что мы окалывали лед вокруг судна, пробивая дорогу к чистой воде.
В небе постоянно гудели самолеты, иногда нашу трассу пересекали караваны реюшек, пробирающихся сквозь лед домой. Ночью шарили по морю огненные щупальца — ледоколы искали мощными прожекторами затерявшиеся в ледовых полях рыбницы. Под Гурьевом лед уже совсем окреп; по нему ходили и машины — то была «стоячая утора», как называется у нас на Каспии неподвижный береговой лед.

Шторм

Шли мы с Фомой, шли и вдруг уперлись в ледяную стену. Это была высокая непроходимая стена льда, тянувшаяся насколько хватал глаз с северо-востока на юго-запад. Луна зажигала в ней фиолетовые отблески, словно отраженное северное сияние.
Мы остановились, не зная, куда идти. Дунул ветер, дунул крепче, увереннее, будто озоруя, сбросил на нас с зубчатой вершины горсть снега и вдруг завыл протяжно и тонко, как летящий снаряд. И, как бы дополняя впечатление, раздался оглушительный грохот, словно залп из орудий, — то лопались льды под напором Каспия.
— Ну, Яша, держись! — торжественно сказал Фома. — Теперь Каспий начнет себя показывать... Шторм... Уйдем от стены.
Взвалив на спину кладь, мы поспешили удалиться от ледяной стены. И только отошли, как она раскололась, осела, лишь туман пошел. Страшная то была ночь... Шторм сбивал с ног... Напрягая все силы, мы бежали от рушившихся ледяных гор, ища открытых мест. Но и там не было спасения. Лед наползал, как лава, догоняя нас. Два огромных ледяных поля яростно столкнулись друг с другом, как первобытные чудовища.
Всю ночь зыбь ломала и крушила стоячую утору. Под конец мы настолько выбились из сил, что уже и не особенно остерегались. Чистая случайность, что мы остались живы. Просто нам везло!..
Запоздавшее утро нашло нас на льдине, стремительно уносимой течением на юг. Так мы попали в относ...

В относе

Море успокоилось, только сильно паровало, над уснувшими волнами стелился густой серовато-белый туман. На другой и на третий день был все тот же стелющийся туман. На четвертый день он рассеялся к полудню. Словно завесу отдернули, и перед нами предстало спокойное зеленоватое море, солнечное небо, кучевые облака. Совсем как лето. Но к северо-востоку от нас громоздились торосы величиной с четырехэтажные дома, там был хаос, невообразимый и страшный...
(Когда льдина почти растаяла, героев повести прибило к островку.)

***

Нас так и не нашли, и все же мы не погибли. Фома утверждает до сих пор, что Каспий не хотел нашей погибели. Море расступилось, и мы прошли с островка на берег. Вот как это произошло.
Дней восемь дул свежий, баллов в шесть, восточный ветер, угоняя воду от берегов. Островок наш увеличился раз в десять, обнажилось все дно вокруг — песчаное и плотное.
— Ну, Яша, нужно идти, — сказал Фома. — Такой сгон долго не продержится, от силы три-четыре часа. Стоит стихнуть ветру, волны устремятся назад... Не скрою, можно легко погибнуть, но и здесь мы пропадем.
(Герои повести, действительно, благополучно достигли берега, между мысом Песчаным и полуостровом Мангышлак.)

Валентина МУХИНА-ПЕТРИНСКАЯ.
Смотрящие вперед. 1961

Качка на Каспийском море

Борис КОРНИЛОВ.
1930

Горькое море

Лейтенант Жеребцов обошел берега Кара-Бугазского залива в 1847 году. <...>
В донесении Жеребцова Гидрографическому управлению говорится следующее:
«Залив Кара-Бугазский, называемый туркменами “Горькое море” (Аржи-Дарья) и “Слуга моря” (Кули-Дарья), являет собой обширную водную площадь, превышающую Ладогу и почти отрезанную от моря двумя бесплодными косами. Хотя залив и лежит на широте Неаполя, но климатом обладает жарким и пустынным.
Я обошел все берега залива и нанес их на карту. Северный берег крут и обрывист и состоит из засоленной глины и белого гипса. Ни травы, ни деревьев нет. Вдоль восточного берега возвышаются унылые горы, а южный берег низок и покрыт множеством соляных озер.
Все берега пустынны и не имеют пресной воды. Мною не было обнаружено ни единого ручья, каковой впадал бы в это поистине мертвое море.
Удобных бухт для стоянки судов нет, но сие обстоятельство отнюдь не препятствует плаванию, ибо глубины залива ничтожны и всюду одинаковы. Суда могут становиться на якорь, буде к тому встретится надобность, в любом месте залива.
Имеющиеся бухты настолько мелки, что шлюпки останавливаются в кабельтове от берега и люди идут на сушу по косточку в воде полчаса, а то и больше. Ни подводных камней, ни рифов, ни островов на пути корвета не встречалось.
На основании изложенного полагаю, что плавание по заливу безопасно. Беспокойство представляют лишь жестокие ветры, дующие с востока с завидным упорством и разводящие крутую, невысокую волну.
Вода в заливе имеет чрезвычайную соленость и плотность, почему удары волн гораздо сокрушительнее, чем в море. Но штормовой ветер, в отличие от моря, разводит волну в заливе как бы с большой натугой. Это приводит к весьма забавному зрелищу: один и тот же ветер успевает поднять в море шторм, а в заливе, за узкой песчаной косой, господствует еще затишье. После бури волны залива успокаиваются медленно, и берега в течение долгих часов сотрясает мертвая зыбь.
Наблюдение высоты небесных светил и определение широты и долготы в заливе ненадежно, ибо скрытые на его берегах, за узкими пересыпями, исполинские соляные озера производят мощное блистание и неправильное преломление световых лучей, называемое рефракцией. Около южной косы я наблюдал весьма значительную рефракцию. Берега предстали предо мной в виде изломанных и острых гор, тогда как они были плоскими, подобно бумаге.
Дождей, по рассказам туркмен, в заливе не бывает. Дожди от чрезмерной жары высыхают, не успевая достигнуть земли.
При подходе к заливу оный рисуется в виде купола из красноватой мглы, пугающей с давних времен мореплавателей. Полагаю, что явление это объясняется сильным испарением воды Кара-Бугаза.
Надлежит помнить, что залив окружен раскаленной пустыней и является, если будет уместно это сравнение, большим котлом, где выкипает каспийская вода.
Грунт залива весьма примечателен: соль, а под ней известковая глина.
Соль, полагаю, особенная, не того состава, что обыкновенная, употребляемая в пищу и для засола.
Непонятным для меня представляется быстрейшее течение из моря в залив, что с несомненностью указывает на различие уровней воды в заливе и в море.
На основании всего сказанного я позволю себе заключить, что побережья залива Кара-Бугазского, как и самый залив, лишены какого бы то ни было интереса государственного.
Пребывание, даже кратковременное, в водах залива порождает чувство великого одиночества и тоску по местам цветущим и населенным. На всех берегах залива на протяжении сотен верст мною не было встречено ни одного человека, и, кроме горчайшей полыни и сухого бурьяна, я не сорвал ни одной травинки.
Токмо соль, пески и все убивающая жара властвуют над этими негостеприимными берегами и водами».

Константин ПАУСТОВСКИЙ.
Кара-Бугаз. 1932

Нам нужна вся земля

Наутро мы вылетели из Брюсселя в Москву. Мы шли над Северной Европой на большой высоте, обходя исполинские башни белоснежных кучевых облаков. Они тянулись до самой Москвы.
Я думал о том, что много видел, но, как всегда, мне было мало этого. Сколько бы человек ни видел, ему всегда мало. Так и должно быть. Нам нужна вся земля со всеми ее заманчивыми уголками. Мы хотим видеть весь мир.
Недавно я прочел историю об одном маленьком английском мальчике. Он собрал в копилку несколько шиллингов и решил купить на эти деньги океанский пароход «Куин Мэри». Он пошел со своими шиллингами к капитану «Куин Мэри», но после этого посещения долго плакал, как плачут иногда взрослые над своей разбитой мечтой.
Вот так же и мы, взрослые, мечтаем о целом мире, как мечтал этот мальчик об океанском пароходе.
Но у мальчика было перед нами одно преимущество: капитан «Куин Мэри» был так тронут горем малыша, что подарил ему великолепную модель этого корабля.
А горести взрослых никого так сильно не трогают, и никто не вздумает подарить нам земной шар.

Константин ПАУСТОВСКИЙ.
Итальянские записи. 1962