3. ХВОЯ

Что растет и что не растет в Мещере

Пятый аналитический срез

Растительность. Почвы.
Сельское хозяйство и отходничество

На российских гербах обычные фигуры — колос, сноп, серп. На всех листах образной карты, кроме крайнесеверных, мы наверняка будем встречать символы земледелия, хлебопашества, зернового хозяйства. Попросим школьников найти эти символы на мещерском листе.

. . .
А после рекламной паузы поинтересуемся статистикой поиска и адресами находок.
На всем листе среди 83 гербов — лишь четыре колоска и один снопик-букетик (в руках у рязанского князя). Из них один — заведомо бутафорский: в Северо-Восточном округе Москвы он символизирует ВДНХ-ВВЦ, которая в 1939 г. началась как ВСХВ — сельскохозяйственная выставка. Да и выставка лежит уже вне Мещеры. Второй колосок, в Рыбновском районе, тоже отношения к Мещере не имеет: бо'льшая часть района лежит на правом, хлебном берегу Оки, и там растет хлеб, там коневодческий (подкова) и пчеловодческий НИИ. (Герб же мы поместили на этот лист справедливости ради: небольшая часть Рыбновского района все-таки лежит в Мещере.) Третий колосок — на самом-самом краю Мещеры, в Собинке на Клязьме. И то видно, что хлеба из него не напекут: черный бычок уже изготовился сжевать колосок (зерно очевидно фуражное, кормовое). Четвертый колосок — пятое, если не десятое колесо в гербе-телеге Люберец (с. 9). Заметим, что и Люберецкий район, и зона влияния Собинки — не чисто мещерские, выходят за пределы низменности.
Итак, подводя итоги и переводя наши подсчеты на язык статистики, можно констатировать, что значимость зернового хозяйства для рассматриваемой территории даже с очень большой натяжкой составляет 2 : 83 x 100 = 2,4%. И это не где-нибудь в Заполярье, а на 55—56-й широте. В Спас-Клепиках к сентябрю вызревают мясистые груши и смачно падают на песок. Когда вы получите очередные листы образной карты, то обнаружите, что вокруг Мещеры, с разных сторон, к ней подступают колосья-символы. Но лишь подступают. В Мещеру им ходу нет.
Особенно же много колосьев мы обнаружим — будет время — к югу, на правобережной Рязанщине.

На карте Мещорского края внизу, в самом дальнем углу, на юге, показан изгиб большой полноводной реки. Это Ока. К северу от Оки тянется лесистая и болотистая низина, к югу — давно обжитые, населенные рязанские земли. Ока течет по рубежу двух совершенно разных, очень непохожих пространств.
Рязанские земли хлебные, желтые от ржаных полей, кудрявые от яблоневых садов. Околицы рязанских деревень часто сливаются друг с другом, деревни разбросаны густо, и нет такого места, откуда бы не была видна на горизонте одна, а то и две-три еще уцелевшие колокольни. Вместо лесов по склонам лугов шумят березовые рощи.
Рязанская земля — земля полей. К югу от Рязани уже начинаются степи.
Но стоит переправиться на пароме через Оку, и за широкой полосой приокских лугов уже стоят темной стеной Мещорские сосновые леса. Они идут к северу и востоку, в них синеют круглые озера. Эти леса скрывают в своей глубине громадные торфяные болота.

(Константин Паустовский.
Мещорская сторона)

Некоторое значение, действительно, имеют луга: грабли Судогды показывают богатство сеном — кормом для скота. Но животноводческого изобилия тоже не видно: лишь пригнанный по Рязанскому тракту («Нити», с. 20—21) из южных степей бычок Быкова догуливает на москворецкой пойме последние деньки, компенсируя перед забоем потерю веса за время перегона. Если только кентавра Печатников зачислить в поголовье скота...
Растет картошка («Пески», с. 11—12), в старину пробовали выращивать хмель (Куровское), разводят домашнюю птицу (селекционеры Загорянского, птицефабрика Томилина). Но в общем московскому всаднику нечем подкормиться в восточной низменности, не найти отборного зерна для своей лошади.
Почему же здесь толком не растет хлеб? Ответ отчасти сформулирован в народной мудрости-поговорке: Москва стоит на болоте, в ней ржи не молотят.

На этой земле никто не захотел селиться — она оказалась очень скудной...
Жилинский пытался осушить болота Мещоры. Из этой затеи ничего не вышло. Почва Мещоры — это торф, подзол и пески. На песках хорошо родится только картошка. Богатство Мещоры не в земле, а в лесах, в торфе и в заливных лугах по левому берегу Оки...

(Константин Паустовский.
Мещорская сторона)

Посреди же болот, вспомним, — песчаные гряды-острова, на которых хорошо растет сосна, но опадающая ее хвоя небогата питательными веществами, слабо поддается разложению и не может образовать плодородный перегнойный слой.
Дети ваши, надеюсь, не заблудятся в трех соснах, если вы попросите их посчитать хвойные деревья на карте. Правильный итог выполнения работы:

Сосны:
1. Лосиноостровский.
2. Ярославский (ветвь).
3. Малаховка (ветвь).
4. Спас-Клепики (крест, стилизованный под силуэт сосны).
5. Касимовский район (мачта, наводящая на мысль о корабельных соснах*).

Ели:
1. Юбилейный (внимание: по сторонам от совы — не зубцы, а еловые лапы, с двух сторон вторгающиеся в город).
2. Восточный (серебристая ель).
3. Петушки.
4. Радужный.
5. Раменское.
6. Ермишино.

В чем дело? Хорошо известно, что характерной, лесообразующей породой на песчаной Мещере является сосна. Почему же победили елки? В том ли дело, что художникам — составителям гербов елка кажется более «геральдической»: хорошо узнаваемый символ, даже ребенок может нарисовать (а над сосной еще поработать надо, подумать)? Или мрачная ель больше соответствует настроению жителей Мещеры? Помните:

В березовом лесу — веселиться,
В сосновом — молиться,
В еловом — удавиться.**

Толком объяснить победу нехарактерных елок автор бессилен. Попробую лишь немного подсудить соснам. Дисквалифицируем ель района Восточный. Эта серебристая красавица саженая, не местная. Добавим в команду сосен герб Монина в полном варианте: обрамление щита из сосновых ветвей (помнит аэродром, в чем прорубали для него просеки — «Небо», с. 29). Но сосновая победа неубедительна (дети могут поставить под сомнение «сосновость» Клепиков и Касимовского района). На помощь соснам можно, правда, призвать лосей (а их, считая головы и рога, семь) — крупномордых поедателей сосновых побегов***.
К общей лесной картине присовокупим сов, лесоболотных водоплавающих и околоводных, норок звероводческого НИИ в Родниках, царских охотничьих соколов Сокольников и охотничьи трофеи Перова.
Охотой и рыбой могла жить древняя мещера. Русский желудок устроен не так, и новым жителям Мещеры нужно было как-то зарабатывать. Общим явлением здесь уже давно стал крестьянский отход на заработки зимой.

— И дед мой ходил, и отец, и я хожу, и сын. Все мы отходники. Отец, бывало, с осени брал две смены белья, две пары лаптей да кочедык, чтоб лапти в дороге подковыривать, и уходил.
— А вы когда уходите?
— И я с осени. Сын, слава богу, устроился на работу завхозом. Ныне дома останется. Бригада их работала на Щелковской биофабрике уже шесть лет...
— Так и живете семь месяцев?
— Иногда и поболе, до двадцатого июня. Бывало, придешь домой — детишки малые не признают тебя. Дичатся! А теперь мы в январе на месяц приходим — сено с лугов возим.
— Да где ж вы больше работаете, на стройке или в колхозе?
— На стройке боле.

(Борис Можаев.
По дороге в Мещеру)

На одном из проектов гербов Шатурского района был изображен топор — в память о том, что здешние крестьяне, плотничая в отходе, оставили по себе добрую память по всей России. Герб этот утвержден не был: Шатура в последние годы стала известным производителем мебели, а мебельщикам обиден топор (помните, у Чехова хозяин-столяр говорит Каштанке: «Ты все равно, что плотник супротив столяра»). Другой памяти об отходниках гербы не сохранили, но о том, что люди осенью шли из Мещеры по большим дорогам («Нити», с. 20—21), а весной возвращались назад, осталась известная всем и берущая за душу песня:

На Муромской дорожке стояли три сосны,
Прощался со мной милый до будущей весны.

Мещере нужно было искать другие формы хозяйствования. Здесь, по-видимому, неплохо (по меркам тех веков) жили финны-рыболовы (археологические памятники). Земледельческая эпоха на этой территории не расцвела. Мещера ждала индустриальной, постземледельческой стадии развития человеческого общества («Ткачи», «Тыл», «Небо», с. 22—31).

* Мачта с парусом — старинный герб Елатьмы, бывшего города, вошедшего ныне в Касимовский район.
** Эту пословицу в нашей газете привел В.С. Преображенский. См.: Географ живет не над миром, а внутри него. Бытийный географизм//География, № 25/97.
*** Но и лоси не все настоящие. В Лосино-Петровском лось не зря показан без туловища: шкура с него содрана три века назад и пущена на замшу для кавалерийских штанов (лосин). Город сложился вокруг основанной здесь по указу Петра казенной лосиной мануфактуры — кожевенного завода, поставлявшего амуницию для армии. Клепиковский огромный рог навевает скорее мысли не о современном лосе, а о том «торчаке» — скелете ирландского оленя, который отрыли в здешних торфяниках и о котором рассказал Паустовский словами мещерского деда — попутчика в вагончике узкоколейки: «Ну, кость древнюю. В болоте она валялась. Вроде олень. Роги — с этот вагон. Прямо страсть».