СМЕРЧ

Я так задумался, столь озадачился всем увиденным и пришедшим в голову, что не заметил, откуда появился передо мною вихрь. Вдруг что-то зашумело, пригнуло траву, закрутило ее, а с дороги, что лежала впереди, содрало столб пыли.
Я испуганно очнулся, глянул на крутящийся пыльно-серый столб, и сразу же вспомнилось, что-де если бросить острый нож в середину вихря, то услышишь крик, а на лезвии ножа выступит кровь. Оттого, мол, что вихрь — это сам сатана, сама нечистая сила извивается, кружится, метет по земле и встает столбом...
Я невольно замедлил шаги, готов был повернуть обратно, убежать, но в следующую же минуту вспомнил заклинание и забормотал: «Вихрь, вихрь, мимо нас — прямо черту в глаз! Вихрь, вихрь, мимо нас...» И — чудо! Не добежав до меня шагов пять, вихрь круто свернул на обочину дороги и с шумом и шорохом понесся к синеющему в ляге Поздышку, к его угрюмым соснам.
В прошлом году вот такой же вихрь, только в сто раз страшнее, наделал делов у нас в Кручинке. Помню, мы играли с парнишками в мячик, когда Макарка Михеев испуганно крикнул: «Смотрите!» Мы глянули туда, куда он показывал, и увидели столб пыли высотой до неба. Столб кружился, извивался, покачивался и приближался к деревне. Небо потемнело, и на нас, разморенных жарой, дохнуло холодом. Мы, как дождь, брызнули по домам, а вихрь уже ворвался в деревню. Из окна своего дома я видел, как улица мигом погрузилась во мрак, как земляные пласты на крыше избушки Катерины Панкрашихи вдруг зашевелились, стали подскакивать и кружиться в пыльном воздухе. В один миг крыша оголилась, березовые стропила белели, как ребра обглоданной рыбы.
По улице мело и кружило пыль; вот вихрь налетел на дом Михеевых, наклонилась и распалась труба, составленная из старых, без дна, ведер, и те, громыхая, запрыгали по крыше вниз, в ограду и на дорогу.
В следующую минуту стегнуло, ударило пылью по нашим окнам, я слышал, как застонал, заскрипел наш могучий старый дом, как застучало и заскрежетало на крыше, будто кто отдирал доски ржавым гвоздодером...
Старуха испуганно крестилась на божничку.
Как внезапно вихрь налетел, так внезапно наступила и тишина. Я выбежал на улицу — вихрь уходил наискосок от деревни, на зады, пыль на дороге будто кто подмел огромной метлой — ни следа, ни ямочки, ни бугорка. Валялись здесь и там доски, закопченные изнутри ведра с михеевской трубы; картофельная ботва в огородах была спутана, смята и словно бы вывернута наизнанку. Шагах в ста от дома я нашел ставню, которой мы закрывали лаз на подволоку, на чердак...
А старика вихрь застал в поле, неподалеку от колхозных покосов. Старик видел, как от деревни прямехонько на стадо, на покосы несется громадный пыльный столб. Не успел старик припомнить, была ли такая оказия в его жизни, как вихрь наскочил на встревоженных, сгрудившихся в кучу коров и на зароды сена. Один из зародов вдруг ожил, вытянулся свечой, поднялся до самых облаков, а потом на кошенину, на коров, на самого старика, кружась и кувыркаясь, посыпались сухие стебли и листья. Воздух был полон падающих вниз травинок — этакий невероятный сенопад. Зарода как не бывало, будто корова языком слизнула; с соседнего зарода смахнуло верхушку.
— Ну, паря, и натерпелся я страху!.. — рассказывал старик за ужином. — Думал — вот оно, светопреставленье...
Сипка Журавлев, мой одноклассник, шел с поля и нес в котелке ягоды, когда вихрь налетел сзади. Услышав страшное шипение за спиной, Сипка обернулся и зажмурился, а потом, говорит, помнит, что оторвало его от земли, а больше уж ничего не помнит. Очухался, говорит, лежит в стороне от дороги; котелок валяется шагах в пяти от него, и наполовину пустой...

Анатолий ЧЕРНОУСОВ.
Чалдоны. 1980