ОБРАЗНАЯ КАРТА РОССИИ

Выпуск шестой

Волга последних притоков и Узени

Окончание. См. № 15/2004

8. ГЛУШЬ ^{-Саратов}

Как смотрится Саратовская Волга на общерусской карте

Синтезирование образа. Игра на понижение

Плотность населения.
Географическое положение.
География военно-промышленного комплекса. География мифа. Конфессиональная география.
География иронии. Местные менталитеты

Образная карта России.

Образная карта России. Графическое резюме

Ничто не поражает на саратовских гербах. Не гипнотизирует напряженным мужеством, как на полярноморских гербах Кольского полуострова (№ 40/2003). Не завораживает языческим палимпсестом, как в Прикамье
(№ 4/2004). Не озадачивает югорско-самоедскими орнаментальными метками, как на Обском Севере (№ 11/2004). Не будоражит приоткрытыми военными тайнами, как в Мещере (№ 8/2004). Не тревожит былой и не грозит будущей бранью с западными экспансионистами, как на курско-белгородских щитах
(№ 44/2003). Ничего из ряда вон выходящего.
И это верно отражает общую картину территории. Здесь нет ничего сверхзамечательного, способного заиграть на общерусском фоне. Ни славного своими добродетелями древнего монастыря, ни сверхценного и оригинального архитектурного сооружения, ни музейной усадьбы — объекта всероссийского паломничества, ни завода — бесспорного и заметного монополиста, ни высочайшей горы, ни старейшего дуба, ни дорогого всей стране памятника, ни даже низшей точки России. Саратовские фотографы, составляющие альбомы областного центра, так и не сыскали ни одного стоящего объекта, способного стать импозантной визитной карточкой города. Ничего, кроме автодорожного моста через Волгу, им на объектив не приходит.
И среди памятников природы на обширной территории области нет казбеков и кивачей, ничего фотогеничного. Да и в событийном ряду — то же: в масштабах общероссийской истории много происшествий и ни одной сенсации.

Впрочем, есть! Было одно событие и есть один памятник. И это подлинно уникальное событие, уникальное в настоящем смысле слова — то есть единственное и неповторимое. Такого на поверхности планеты Земля никогда и нигде больше не будет.
12 апреля 1961 г. на территории Энгельсского района, в 27 км к югу от центра Энгельса близ деревни Смеловка, на волжском левобережье приземлился Гагарин — произошло первое вхождение на Землю человека из космоса. Рассказывают, что первый след Юрия Алексеевича на Земле, на вспаханной земле, кто-то из людей, собравшихся к месту посадки, прикрыл ведром, чтобы сохранить на земном лике эту реликвию, но ведро вскоре перевернули и след затоптали. Однако, чтобы отметить уникальную точку, в землю вбили лом и укрепили на нем табличку. Позднее на этом месте, правда чуть в стороне, повыше, был установлен вначале временный памятный знак, а потом и постоянный памятник — маленький римейк московского монумента «К звездам» (ср. герб московского района Останкинский, № 8/2004, с. 30).

Почему же мы не видим ни на гербе Энгельсского района, ни на гербах других саратовских территорий ни этого памятника, ни космических символов или какого-либо другого намека на незабываемое событие? Событие — не саратовской, не поволжской, не российской, не союзной и даже не глобальной, а космической значимости. Мы не находим в гербах намека на почти приятельскую близость с космосом и в Краснокутском районе, хотя здесь совершил посадку второй космонавт Земли Герман Титов. Как бы ваши ученики объяснили столь странное, на первый взгляд, поведение гербов?

Саратовские жители оказались достаточно умны, чтобы по достоинству ценить памятное место, буквально упавшее на них с неба (сюда возят туристов, здесь проводят торжественные встречи), но не гордиться им. Честный труженик бык-солевоз, налитые пшеничные колосья — плод труда крестьян и колхозников на гербах Энгельсского и Краснокутского районов — служат более оправданными воплощениями местной гордости.
А то, что им запулил в одно место сам Гагарин (или Королев, или сам Хрущев, или весь советский народ, или научно-технический прогресс) — это не заслуга¹, а, если вдуматься, наоборот: указание на то, что тем, кто планировал приземление, место-то не казалось слишком ценным, заслуживающим внимания. Как некогда Фамусову, который собирался послать Софью

В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.

Невысокая плотность населения и хозяйственного освоения позволяли думать об этой территории как о глухом угле, где вероятность того, что спускаемый аппарат упадет на колхозницу или корову, низка.

Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми,

— такими словами сопровождает Фамусов угрозу направления в Саратов.

Федору наговорили, что поездом докатят его к Алгаю (так коротко звали Александров-Гай) чуть ли не на следующий день. А потом оказалось, что в Ершове, Урбахе и Красном Куту — пересадки... Федор установил, что поездка эта отнимет недели полторы. Поэтому передумал, слез в Дергачах, взял лошадей и тронул на перекладных; тут напрямик до Александрова-Гая полтораста верст. И снова степь, просторы, голубые горизонты, беспредельные простыни снега... По степи села здесь редки: двадцать пять —тридцать верст одно от другого; живут они сытой, замкнутой жизнью; тут и невест по другим селам мало отдают, — обходятся восвояси, всех и на всех хватает вволю. Каждое село — будто небольшая республика: чувствует себя независимо, ни в ком и ни в чем не нуждается, имеет большую склонность к самостийности.

(Дмитрий Фурманов. Чапаев)

На саратовских гербах нет ни единого изображения человека, и вышитые полотенца Федоровского района смотрятся как скатерти-самобранки во дворце хозяина-невидимки. И хотя места эти совсем не медвежьи, образ медвежьего угла является-таки на гербе Вольска: спящий медведь.
В пределах рассматриваемой территории размещены и функционируют многие военные объекты, которым пристало находиться подальше от сгустков населения, подальше, во всяком случае, от столичного региона. Это база стратегических бомбардировщиков близ Энгельса с полигоном «Гурьяново», где проводится учебное метание бомб с зарядами огромной силы, а с недавних пор — и громоподобные пуски учебных ракет.

— На месте падения ракета уйдет на восемь метров в землю и там останется. Мы ее охранять не будем. Кто хочет, пусть выкапывает, — жмут плечами офицеры.
— Но ведь это же две тонны цветного металла! У вас что, денег много? — поражаюсь я. По слухам, на полигоне «кормится» весь соседний поселок поволжских немцев...
Курсанты бежали от установки к защитному окопу, раскрывались створки на «спине» тягача, и толстая зеленая ракета поднималась к небу. В момент, когда она оторвалась от земли, я, если честно, попрощалась с жизнью. Так это было громко, страшно и много огня. Вообразить такой рев и такой взрыв рядовой гражданин не сможет, потому что их нельзя сравнить ни с чем из обычной жизни. Я была уверена, что механизм откажет и вся махина брякнется прямо на нас. Как потом выяснилось, то же самое подумали и другие журналисты. С невероятным облегчением я наблюдала, как «Точка» ушла в небо, развернулась за облаками и, оставляя белый хвост, полетела в заданную сторону.
В командном окопе — ликование. По рации нам сообщили, что ракета поразила условную цель и отклонилась всего на семь метров вперед и на три — влево.

(Надежда Андреева//Саратовские вести.
24. 10. 2000)

Это военные полигоны под Камышином (Камышин, — говорят, — город ткачих, город военных).
Это и хранилище боевых отравляющих веществ, военно-химический полигон, гражданский и военный химические институты, центр утилизации химического оружия (Вольски-15, 16, 17 и 18). Город Шиханы — закрытое административно-территориальное образование, и здешний сурок на шихане стоит, словно часовой на вышке.
Это и база по хранению иприта и люизита в 6 км от поселка Горный — центра Краснопартизанского района. Эта территория в 2003 г. выделена в особое закрытое образование — ЗАТО Михайловский, где построен завод по уничтожению химического оружия — боевых отравляющих веществ. Черный цвет районного герба словно предупреждает о происходящих в степи опасных химических процессах².
Глухие места обычно бывают овеяны страшноватой славой. Появление на образном пространстве страны разбойничьих преданий — хороший детектор периферийности, укромно-укрытого от прямой радиации столиц географического положения.

Во всей нынешней средней Poccии и в украинских городах старого времени известно имя Кудеяра. Где только есть овраги со следами исчезнувшего жилья, там, говорят, жил Кудеяр; где дикая заросль, где водятся волки да медведи, где жутко становится человеку, — там Кудеяр. Этот Кудеяр что-то страшное и таинственное, ни живое, ни мертвое, чего и объяснить нельзя. Именем Кудеяра пугают детей.

(Цит. по www.ruzgd.ru)

Разбойничьих сказаний в Саратовском Поволжье хватает. На севере они скрываются под дубовой листвой Новобурасского района. Там, близ села Лох, возвышается так называемая Кудеярова гора с неизученной Кудеяровой пещерой и непременными «преданиями».

В 75 верстах от Саратова есть большое село Лох, его обступают лесные возвышенности, поднимающиеся на 60 сажен над уровнем долов; среди них Кудеярова, Марунова и Караульная горы.
Богата легендами Кудеярова гора, где по народному поверью хранятся в пещере за железными дверями громадные сокровища разбойника Кудеяра (современника царя Ивана Грозного), но золотой ключ от нее лежит в Симовом роднике, и достать ключ может лишь тот, кто вычерпает этот родник.

(А.Н. Минх)

На юге глухие застарелые страхи прячутся в камышовых зарослях Камышина.

Ниже города Саратова было, в городе Камышине,
На заре было на зорюшке,
На заре на утренней
Сизы орлы из дубровушки солеталися,
То стрельцы бойцы разудалые собиралися,
Ожидали к себе атаманушку...

«Ты здоров ли, наш батюшка атаманушка,
Ничего ты, наш батюшка, не знаешь, не ведаешь,
Что православный царь на нас стрельцов-бойцов
                                                       разгневался,

Что нас стрельцов-бойцов
Чрез пятого хотит казнить-вешати,
А тебя, атаманушка, в костре сожечь».

(Народная песня)

А прямо в сердцевине территории — знаковые места, связанные с самыми знаменитыми разбойниками России, чьи бандформирования переросли криминальные рамки и стали крестьянскими армиями, народными движениями. Мы уже упоминали («Шиханы и сырты», № 15/2004, с. 21) о легендарном утесе Стеньки Разина.

И хотя каждый год по церквам на Руси
Человека того проклинают,
Но приволжский народ о нем песни поет
И с почетом его вспоминает.

(Александр Навроцкий)

Ключевые моменты восстания Пугачева — и начало и конец пугачевщины — саратовские. Явление Пугачева на историческую арену произошло в «медвежьем» старообрядческом Вольске (тогда — слобода Малыковка), а путевку в жизнь он получил в скиту у старообрядческого старца Филарета в районе слободы Мечетной (потом ставшей городом Николаевском; ныне — город Пугачев).
А когда уже под Уральском, на хуторе Толкачева Пугачев впервые назвал себя императором, думал ли он, что судьба вновь вернет его в саратовские степи, где свои же казаки предадут его?

Толкачевы хутора,
Путь-дороженька с утра...
Ты, уздечка, не звени,
Не далече Узени.
Даже хлебушко ой солоноват.
Степь раздольная давно позади...

(Марат Тамаев. Толкачевы хутора)

У теперешнего села Малый Узень Питерского района, в бессточном горько-соленом бассейне Узеней («Соль», № 15/2004, с. 8—9), в 1774 г. был пленен Емельян Пугачев.
В Гражданскую войну Саратовское Заволжье стало ареной деятельности Василия Ивановича Чапаева (выросшего в Балакове), любимого народом именно за партизанский, «пугачевский» или даже «разинский» образ мыслей и действий, так соответствующий местному менталитету.
Эти большие села, что приходится проезжать до Алгая, сыграли огромную роль в истории гражданской войны уральских степей: Осинов-Гай, Орлов-Гай, Курилово... Эти села дали не только отдельных добровольцев, — они дали готовые красные полки. Верно, что из этих же сел немало кулачья ушло и к белым, но остается несомненным, что перевес был всегда на красной стороне. Когда в Курилово ворвалась в 1918 году казара и, по указанию местных кулаков, начала выхватывать советских работников, — поднялась вся огромная трудовая сельская масса, вооружилась кто чем попало, перебила казаков, остатки выгнала вон и тогда же порешила создать свой особый полк: он был назван Куриловским. Примерно в подобной же обстановке созданы были и другие местные полки: Домашкинский, Пугачевский, Стеньки Разина, Новоузенский, Малоузенский, Краснокутский... Добровольческие полки эти творили поистине героические дела: без снарядов, без патронов, скверно и недостаточно вооруженные, раздетые, необутые — они долго держались, стойко и храбро сражались, многократно и успешно били поднявшееся против Советской власти уральское казачество. В отношении боевом они стояли неизменно высоко от начала до конца; в отношении политическом они созрели не сразу и не сразу охватили и уяснили причины и масштаб развернувшейся социальной борьбы; слабая дисциплина, своеобразное понятие о «воле», длительная борьба за выборность комсостава, неясное и неточное понимание задач и директив, поступавших из центра, — все эти признаки еще долго-долго отличали от полков центральной России эти молодецкие добровольческие, сплошь крестьянские полки.

(Дмитрий Фурманов. Чапаев)

Не только военные пылающие, громыхающие и отравляющие полигоны, не только слава разбойничье-крестьянской вольницы — образные маркеры глуши. На русской карте есть еще один верный детектор укромных мест — ареалы расселения старообрядцев, или раскольников, как называла их господствующая церковь³. Правительство мирилось с существованием «раскольничьих» островов только в местах труднодоступных, как, например, болотисто-дремучая, хотя и подмосковная Мещера (№ 8/2004, с. 27—28), либо удаленных и относительно малонаселенных, как рассматриваемая территория. Здесь, с екатерининского позволения, стали селиться в XVIII в. возвращавшиеся из эмиграции старообрядцы. Вдоль Большого Иргиза возникла цепочка знаменитых в истории старообрядчества Иргизских скитов, в окрестностях Хвалынска — Черемшанские скиты. Старообрядцам обязаны своим основанием и (или) развитием такие города, как ныне атомно-гидроэнергетическое Балаково, как цементный Вольск, как Хвалынск и Пугачев.

Хвалынский район... Есть в нем удивительный по красоте национальный парк «Хвалынский». Здесь находятся самые высокие горы Приволжской возвышенности...

Самый загадочный из всех хвалынских родников — это родник «Святой»... Эту историю рассказал ей директор Хвалынского краеведческого музея Виктор Алексеевич Непочатов, участник археологической экспедиции 1963 г. Ему тогда было всего 16 лет.
«Лагерь наш расположился в живописном ущелье... палатки стояли около родника с прекрасной водой...
Однажды я проснулся очень рано, на заре, вышел из палатки — и встал как вкопанный: в утреннем тумане в 20 метрах от меня стояли три женские фигуры в черных одеждах, косынках и с посохами. Мне припомнились картины Нестерова. Женщины прошли мимо нашей палатки и остановились в том месте, где лежал большой полусгнивший деревянный крест, опустились на колени и стали молиться...
Как выяснилось, все трое в 10-е годы двадцатого столетия были послушницами черемшанского женского монастыря. В 20-е годы монастырь был ликвидирован, а послушницы, прожив еще какое-то время в черемшанской женской трудовой колонии, уехали из Хвалынска. Нелегкими были их судьбы. Но, начиная с конца 50-х, они ежегодно, 22 августа встречались в Хвалынске и пешком шли к роднику. Там они молились, вспоминали годы, проведенные в монастыре, людей, которые их воспитывали.
Впервые от этих женщин я узнал, что родник называется «Святым». На мой вопрос — почему, они ответили, что так родник называли еще их предки, которые тоже были староверами и которым были знакомы целительные свойства родника.
В настоящее время родник хорошо оборудован и оформлен, приобрел статус памятника природы. Благодаря усилиям сотрудников Хвалынского национального парка, восстановлен памятный крест.

(А.А. Орлов. Голубое ожерелье.
Очерк о родниках Саратовского края)

Но поразительно: на гербах нет никаких напоминаний, никаких даже намеков ни на кудеяровско-чапаевскую вольнолюбивую традицию, ни на старообрядческую, не желающую безропотно принимать импортные нововведения, совесть. А, впрочем, так ли нет?
Вглядитесь в лист образной карты — свод символов приволжских мест (№ 15/2004, с. 16—17). Разве не захлестывает вас чувство свободы при виде вольно парящих орла, горлицы и гуся. Гуляющего — самого по себе — независимого индивидуалиста-коростеля (коростели, даже улетая на юг, не сбиваются в стаи, а вольно летят в одиночку; и не они — к ним пристают более слабые: известны случаи, когда за коростелем увязывалась стая перепелов и шла за ним много дней, как за признанным лидером). Разве не наполняет легкие созерцателю образной карты свежим воздухом ветер, перебирающий ковыли Перелюба и вращающий крылья мельницы Питерки.
А древние хрящевые стерляди, презревшие суетную эволюцию, но сохранившие неподражаемый, идущий из глубин веков вкус, — разве не под стать старообрядцам — истинным русским нонконформистам? И даже если солнышко прогресса начнет слишком назойливо припекать с герба атомного Балакова или ждущей нефтяного процветания Старой Кулатки, всегда можно спрятать голову в лапы и повернуться к суете и реформам... хвостом, как поступил умница-медведь Вольска, или уйти в дубовые заросли, как кабан Балтая. Такое амплуа выбрал бы для себя в современной РФ думающий читатель. А ценящая себя читательница, думаю, слилась бы с грациозной ивантеевской косулей, отдающей свои стройные ножки нежным ковыльным шелкам.
Воля, свобода, включая и свободу совести, считай что ничем не скована на карте образов: ни казенными символами госвласти, ни показной религиозностью. Заметьте: такого уровня символической независимости, эмансипированности мы не встречали на рассмотренных прежде листах образной карты — разве что на обском, но там черные капли, нефтяные вышки и газовые факелы дают экономическое объяснение и обоснование гражданской независимости (достаточно денег, чтобы позволять себе). Здесь же — достоинство в отсутствие богатства. Лишь два исключения: один кажущийся религиозно-показным знак — церковь в Воскресенском⁴ и один верноподданнический знак — корона в Балтае. Появление церкви в Воскресенском объясняется причинами чисто историческими (№ 15/2004, c. 23), в нем не усматривается холопского стремления примазаться к ставшей модной и сулящей высочайшие милости религиозности (подобно холопскому стремлению некоторых местностей Малороссии подделаться под Западную Европу — № 44/2003,
с. 22—23, 26—27).

Саратовская лесостепь

Балтайская корона же, к сожалению, — по-настоящему подхалимский, лакейский знак. Здесь, где вольная Саратовская земля понемногу начинает перерождаться в старокрепостнические земли пензенские и тамбовские, природное достоинство изменяет волжанам. Корона, согласно описанию герба, говорит о том, что в этом районе, в селе Столыпине (Калинино) было имение отца П.А. Столыпина. Но это бы еще полбеды: Петр Аркадьевич — явление, хотя и не сахар. В русский язык вошел в двух красноречивых сочетаниях: «столыпинский галстук» — петля виселицы по приговору военно-полевых судов и «столыпинский вагон», или просто «столыпин», — вагон для перевозки заключенных. Этими средствами Столыпин пытался спасти прогнивший и разлагавшийся режим Романовых, поэтому монархическая корона как раз кстати, как отметина оспы. Но описание герба настаивает и еще на одном смысле короны: оказывается, она украшает балтайский герб также и потому, что в этом районе, в том же селе Калинине (Столыпино), родился нынешний саратовский губернатор Аяцков. (При чем тут корона? Далеко зайдем, если начнем метить короной каждый угол, что произвел на свет очередного начальника)⁵.
Держитесь от подхалимов и ценителей подхалимажа подальше. Следуя этому принципу, близлежащий Балаковский район давно уже просится из-под Аяцкова в Самарскую область. А Старая Кулатка, относящаяся к Ульяновской области, даже и через областную границу не хочет соседствовать с подхалимом Балтаем и желает оградиться от него границей республиканской: жители Старокулаткинского района обратились к Шаймиеву с просьбой о переводе их района под юрисдикцию Татарстана⁶.
Балтайский герб подпортил саратовский имидж, но его же и спас. Вглядимся повнимательнее: корона-то короной, но венчает она свинью. Свободомыслие здоровой иронией побеждает холопство.
Территориальная самоирония и ироничность в отношении к территории со стороны — тоже признаки глуши. Такие же, как опасные полигоны, как недисциплинированные вольницы, как свободомыслящие религиозные нонконформисты. Всякое Габрово и Пошехонье становится объектом более или менее едкой насмешки, да и сами они не прочь над собой попотешаться.
Над Саратовом шутили давно, даже раньше, чем упомянутый уже грибоедовский Фамусов:

В глушь, в Саратов.

Вот характеристики из стихотворения «Прости Саратову» А.С. Кайсарова (1782—1813):

Исследователи творчества Ильфа и Петрова выдвигают предположение, что за карикатурным Арбатовым с его тенистым Бульваром Молодых Дарований и нововведением по части отпуска пива стоит образ Саратова. Как потешался над своей родной Покровской слободой (Энгельсом) — саратовским визави — Лев Кассиль, мы уже видели выше, и когда шли по местному бродвею — Брехаловке, или Брешке, вместе с лузгающими семечки хуторскими девчатами (№ 15/2004, с. 6), и когда горланили с местными депутатами обычную резолюцию (с. 22), и когда сували пальцем в пупку для звонка (с. 23). Но в сравнении с глубоким Заволжьем даже Покровская слобода — столица. И покровские слобожане иронизировали над степными городами. Помните гимназическую выходку, прославившую имя Новоузенска?

Француженку нашу звали Матрена Мартыновна Бадейкина...
Вообще же она была, как мы тогда считали, страшно обидчивой. Напишешь гадость какую-нибудь на доске по-французски, дохлую крысу к кафедре приколешь или еще что-нибудь шутя сделаешь, она уже в обиду. Запишет в журнал, обидится, закроет лицо руками и сидит на кафедре. Молчит. И мы молчим. Потом по команде Биндюга парты начинают тихонько подъезжать полукругом к кафедре...
Когда весь класс оказывался у кафедры, мы тихонько хором говорили:
— Же ву-зем... же-ву-зем... же-ву-зем... Матрона Мартыновна открывала глаза и видела себя окруженной со всех сторон съехавшимися партами. А Биндюг вставал и трогательно, галантно басил:
— Вы уж нас пардон, Матрона Мартыновна! Не серчайте на своих малявок... Гы!.. Зачеркните в журнальчике, а то не выпустим...
Матрона таяла, зачеркивала...
Вскоре нам надоело каждый раз объясняться в любви нашей «франзели», и мы вместо «же-ву-зем» стали говорить «Новоузенск». Же-ву-зем и Новоузенск — очень похоже. Если хором говорить, отличить нельзя. И бедная Матрона продолжала воображать, что мы хором любим ее, в то время как мы повторяли название близлежащего города.

(Лев Кассиль. Кондуит и Швамбрания)

Если посмеивались над заволжскими городами, то что говорить о селах. Лишь экстраординарные события Гражданской войны могли раскачать их:

Александров-Гай мало чем отличается от других «гаев» — Орлова-Гая, Осинова-Гая да, пожалуй, и всех степных селений, близко похожих одно на другое: село разбросанное, просторное, в центре грязное, на окраинах непролазное. В те времена Александров-Гай был из ряду вон оживленным пунктом: ... непрестанно двигались повозки, уезжали и приезжали новые люди; куда-то спешили непоседливые кавалеристы, проползали на крестьянских подводах и качались на гордых верблюдах целые воинские караваны, увозили, привозили, разгружали, нагружали, — всюду била жизнь: так она, верно, ни до того, ни после не била в Александровом-Гаю.

(Дмитрий Фурманов. Чапаев)

Но и сама Гражданская война в саратовских степях, при всей ее трагической напряженности, по прошествии времени дает неисчерпаемую пищу для иронии. Главный герой событий — Василий Иванович Чапаев превратился в персонаж самых популярных в России анекдотов. Знаменитый же Петька — Петр Исаев, уроженец села Корнеевка нынешнего Краснопартизанского района, был вовсе не легкомысленным ординарцем, подначивающим простоватого командира, а видным красноармейцем, геройски погибшим, посмертно награжденным орденом Красного Знамени*******. Но глубинка, глушь-Саратов, словно мишень, притягивает ироничное отношение столичных острословов:

Ах город-город. подлинный Саратов
Ты полон был дымков и ароматов
И все под вечер заняли места
К обеденным столам прильнула простота...

А мудрость на горе в избушке белой
Сидела тихо и в окно смотрела
В моём лице отображался свет
И понял я. надежды больше нет
И будут жить мужчины. дети. лица
Больные все. не город а больница
И каждый жёлт и каждый полустёрт
ненужен и бессмыслен. вял. не горд

Лишь для себя и пропитанья
бегут безумные нелепые созданья...

и только вечером из чашки
пить будут водку замарашки
и сменят все рабочий свой костюм
но не сменить им свой нехитрый ум
И никогда их бедное устройство
не воспитает в них иное свойство...

И я один на город весь Саратов
— так думал он — а снег всё падал матов

Умру я здесь в Саратове в итоге...

(Эдуард Лимонов. Саратов. 1968)

После состоявшегося недавно в Саратове судилища над Лимоновым (Савенко) его стихотворению 68-го года начинают приписывать пророческое содержание, но содержание, в сущности, — чисто географическое: так выражено восприятие периферийного положения Саратовской Волги по отношению к Русскому Центру.
К слагающемуся региональному имиджу стоит прибавить, пожалуй, еще образ Кота Матроскина, как и многие другие созвучные образы, созданные актером Олегом Табаковым — саратовским уроженцем********.
Над чем же обычно иронизируют, когда говорят о глубинке? Прежде всего, над несоответствием так называемому прогрессу, в полезности которого столичные жители, как правило, бывают убеждены, и пагубность которого подозревает периферия. Отсюда еще один диагностический признак, маркер глуши: такие места часто порождают здравых консерваторов.
Чтобы завершить очерк «глухой» составляющей географического положения рассматриваемой территории, назовем три имени.
П.А. Столыпин — из саратовских помещиков, некоторое время саратовский губернатор, а потом министр внутренних дел и премьер-министр Российской империи. Не просто консерватор — реакционер.
М.А. Суслов — уроженец села Шаховского Хвалынского уезда Саратовской губернии (ныне — в Ульяновской области), секретарь ЦК КПСС, ведавший вопросами идеологии, в немалой степени повинный в догматизации марксистско-ленинского учения в 60–80-е годы.
К.С. Петров-Водкин — уроженец старообрядческого Хвалынска, художник, удивительным образом построивший свое новаторство на живописном консерватизме — практически на древнем иконописном принципе композиции и манере письма.

В Саратове все спокойно. Даже памятники подчеркивают некую статичную созерцательность здешней жизни:

В наших памятниках-телах особенно интересны руки, предлагаемый ими жест. Вот Александр Николаевич Радищев: прекрасные, благородные, спокойно сложенные руки. Вот Николай Гаврилович Чернышевский: руки сложены на груди, взволнованно, но сдержанно. Носок одной ноги чуть заступил за край (норму) постамента. Вот Константин Александрович Федин: сидит в кресле, одна рука в раздумье касается лица, другая — крепко держится за подлокотник. Вот Николай Иванович Вавилов: одной рукой шевелит растущие колосья, другой прижимает трогательно их пучок к груди. Вот Юрий Гагарин: отвел руку чуть назад, как гуттаперчевый мальчик. Вот учительница: ее руки обнимают ребятишек [фото на с. 24]. Вот Алексей Максимович Горький (в Липках) благородно держит в руке шляпу... Наши памятники демонстрируют жест спокойный, благородный, сдержанный. Им не на чем скакать и гнаться по улицам за маленьким, невротическим человеком.

(Т.П. Фокина. Метафизика Саратова)

Даже живая природа коснеет, приближаясь к Каспийской котловине:

Есть в волжской природе — Саратовских, Самарских плесов — какая то пожухлость. Волга — древний русский водный путь — текла простором, одиночеством, дикостями. Июлем на горах пожухлая трава пахнет полынью, блестит под луной кремень, пылятся, натруживаются ноги, — и листья на дубах и на кленах тверды, как жестяные, сосну не рассадишь силой, спокойствует лишь татарский неклен, нет цветов, и костры на горах — не смешаешь их со сполохами — видны с Волги на десятки верст, сквозь пыль Астраханской мги... Справа — горы в лесах, за горами — степи, слева — займища, за займищами степи...

(Борис Пильняк. Мать сыра-земля)

¹ Может быть, поэтому и памятник, установленный здесь, не выражает идеи падения. Наоборот, ракета взмывает над местом приземления, оставляя за собой шлейф облицованного титаном постамента. Многих это удивляет: что за взлет на месте посадки? Но саратовцы через этот памятник выражают то, что они гордятся не тем, что стали мишенью, а тем, что причастны к общему великому свершению советского народа — первому полету человека в космос.
² Черноту можно, пожалуй, истолковать и как неясность перспектив Горного и Михайловского. Сейчас завод по уничтожению химоружия дает какую-то занятость, притянул довольно значительные средства в Краснопартизанский район. Но уничтожение химических боеприпасов в соответствии с международными договорами должно занять лишь несколько лет. Что будет потом делать завод, построенный совсем недавно и оснащенный современным оборудованием — но оборудованием уничтожения, а не производства? Есть, в частности, предложение наладить на нем впоследствии переработку сернистых сланцев, значительные запасы которых есть в соседнем Перелюбском районе.
³ И называла несправедливо: раскол-то в русское православие как раз внесла господствующая, никонианская церковь, начав исправлять русское богослужение по привнесенным образцам.
⁴ Есть еще один герб с религиозной темой: горлица как символ Св. Духа в Духовницком районе. Но это совсем не фальшивый герб-святоша. На крестьянской (христианской) земле этот герб — податель хлеба насущного — смотрится органично.
⁵ Впрочем, не обязательно каждому начальнику корону. Места рождения глав местного самоуправления можно метить ермолками. Городничий, если помните, был сущей свиньей в ермолке. Свинья в короне — будет губернаторский уровень. Какой же головной убор тогда избрать для президента?
⁶ Разумеется, дело здесь главным образом не в какой-то особой неприязни к саратовским властям, а в чистой экономике. Саратовская область (средний душевой доход 2600 руб. в месяц) намного беднее и приВАЗовско-нефтяной Самарской области (4200), и нефтяно-КамАЗовской Татарии (3300).