3.ОСТРОВ

В чем проявляется островное положение Сахалина

Четвертый аналитический срез

Географическое положение.
Транспорт. Миграции. Менталитет

Предложим ученикам вопрос: Допустим, мы не знаем, гербы какой территории изображены на листе. Тогда по каким признакам мы могли бы догадаться, что это остров?
Предполагаемые результаты мозгового штурма:
1. Со всех сторон территория окружена морскими символами: многочисленные якоря (порты) и суда (также указывающие на гавани). См. карту на с. 13.
Попутно отметим: на восточном побережье, обращенном к неприятному Охотскому морю, портов меньше; на западном, чуть подогретом Цусимским течением («Утро», с. 7) и потому лучше освоенном, — больше (вот и плотность населения мы уже начали определять по гербам!). На западном берегу — сплошь якоря. Якорька мы не видим только в Томари. Да, ныне порта там нет, зато само название Томари переводится с айнского языка как «бухта», «пристань», «гавань». (Маловероятно, чтобы ваши школьники в совершенстве знали айнский, но вы-то знаете!)
2. Кругом волны (Александровск, Холмск, Долинск, Поронайск, девятый вал Курильска, а также герб всей Сахалинской области).

Я на моторочке
по морю плавала,
от счастья прыгала,
от страха плакала.
Ходила, глупая,
вдали от берега,
до нитки вымокла
в платьишке беленьком.
Накаты чёрные
и море — горкою,
плевалась за борт я
водою горькою,
водою свежею
ещё раз вымылась
и только к вечеру
на берег выбралась.
А там дожди метут,
там листья кружатся,
на крыши черные
там небо рушится...
знакомый тополь мой
поник и вылинял,
и я одна смеюсь
под злыми ливнями.
Шагаю босая,
ветрам открытая.
Мне нипочём дожди:
я морем мытая!

(Тая Немова, сахалинская поэтесса)

 

3. Недвусмысленно и со всех сторон прорисована береговая линия — и на западе (Холмск, здесь герб — словно прибрежный пейзаж), и на востоке (Долинск, берег дан как будто на картосхеме), и на юге (старая эмблема Корсакова — схематизированный пейзаж побережья), и на севере (раздел голубого и зеленого на гербе Охи — соитие двух стихий: моря и северной тайги).

Мы забываем, что живём у моря,
хотя до моря — лишь рукой подать.
Нам за делами, радостью и горем
его громады как-то не видать...

Его с ветрами буйственные споры,
его восходов светлые пути
неведомы для нас. Хотя до моря —
лишь пыльную дорогу перейти.

(Тая Немова. Городок у моря)

 

4. Береговой образ продолжают нагнетать устья рек: расширяющаяся и заканчивающаяся у моря-якоря ломаная лента сплавной (прежде) реки Поронай (Поронайск, старая эмблема) и явно впадающая в море серебряная схематическая речка Найба (Долинск).
5. На то, что земля здесь — в осаде моря, указывают и расположившиеся по периметру морские и приморские животные: рыбы и рыбки (на 9 гербах; не все найдутся сразу, но дети глазасты), сивуч (Невельск), дельфины (Южно-Курильск), рыбоядные чайка (Оха) и орлан-белохвост (Долинск).
6. Ну и, наконец, самое простое (для тех, кто ленив к вдумчивому наблюдению): плановые очертания острова прямо прорисованы на эмблемах Холмска и Анивы.

Дети, «вычислившие» остров по образной карте, вправе ощутить себя:
— «круче» голландца Фриза, принявшего Сахалин за продолжение Хоккайдо (1643),
— «круче» француза Лаперуза, решившего, что Сахалин — полуостров (1787),
— «круче» прибалтийского немца на русской службе Крузенштерна, не решившегося поправить авторитетного Лаперуза (1805),
— почти такими же отважными и умными, как костромич (из-под Солигалича) адмирал Невельской, установивший для европейской науки, что Татарский пролив — пролив, а Сахалин — остров (1849),
— почти такими же трудолюбивыми и целеустремленными, как японский землемер Мамия Риндзо, который, оказывается, задолго до экспедиции Невельского обошел остров пешком (1808—1809) и составил его карту, пусть и совсем не правдоподобную.

Сахалинский краеведческий музей... На первом этаже разглядываем карту острова, нарисованную японцами в 1809 г.
— А! Мамия-сан! — узнает Мураками. — Известная история, у нас даже кино такое есть. О том, как японцы впервые поняли, что Сахалин — остров.

(Д. Коваленин. Мураками на Сахалине)

 

Теперь юным Невельским и Мамия-санам самое время выполнить рутинное задание: На экземпляре образной карты (бланковка будет в следующем номере) подписать: пр. Лаперуза, Татарский пролив, пр. Невельского, Амурский лиман, Сахалинский залив, залив Терпения, залив Анива, м. Крильон, м. Ламанон, м. Елизаветы, м. Терпения, м. Анива.
На островах многое не так, как на старообжитых землях России. Сыграем со школьниками в игру «Нет» (этим методом мы уже не раз пользовались, чтобы лучше раскрыть суть места «от противного»; см., например, № 11/2004, с. 3). Из объектов, отсутствующих (или единичных) на листе, выделим капитальные сооружения и религиозные символы — то, что так часто встречается на гербах Европейской России и даже Сибири.
Единственное по-настоящему капитальное здание — страховидный заводской корпус на советском гербе Долинска. Это целлюлозно-бумажный комбинат. Но он был построен японцами, в 1915 г., когда Долинск еще назывался Отиай, нам — достался, а с 90-х годов — заброшен (осталась только котельная, которая отапливает город), и понятно, что на новый герб ЦБК не попал. Во всем же остальном — капитальности нет, не видно основательности. И это в принципе верно отражает поведение островитян и миграционную ситуацию на Сахалине. Многие приезжали заработать — и вернуться на материк. Когда заработки здесь стали проблематичными, народ отхлынул с острова: за 1989—2003 гг. численность населения Сахалинской области сократилась с 710 до 538 тысяч.
Сформированное в основном из недавних мигрантов сахалинское население не имеет глубокой религиозной традиции. Единственный объект на листе, который мог бы свидетельствовать в пользу религиозности островитян, — колокол в Корсакове. Здесь, действительно, в XIX в. был один из первых русских храмов на Сахалине, а в 1999 г. — основан первый (и единственный) на острове православный монастырь. Но корсаковский колокол может быть и судовым, и маячным. Нетвердость сахалинцев в вере способствует широкому наступлению на остров разного рода сект. Выделяются миссионеры из Южной Кореи и приверженцы веры бахаи, которые затеяли даже строить в Южно-Сахалинске храм (а всего по миру храмов бахаи лишь семь), но, кажется, остановили работы из-за нехватки средств.
На Сахалине очень много сахалинцев в первом поколении, а вновь прибывшие с трудом привыкают к условиям острова. Образ территории у них поначалу чаще окрашен негативно, он строится на антитезе «Сахалин — Россия».

Степан. Сырые дрова. Не разгорятся.
Иван (с отвращением). Лиственница. Провались она. Провались все. В России лиственницы нет!
Степан. Ну почему ж лиственница. Вот березовое полешко...
Иван (всплеснул руками). Береза! Разве такая должна быть береза!..
Марина. Аконит-борец синенький, голубенький. Свинья съела — подохла... махонький листик откусила...
Иван. Где ты здесь видела свинью-то? Свинья — животное цивилизованное. Оно здесь, на острове, не приживается.

(Елена Гремина. Сахалинская жена)

 

(И действительно, свиньи здесь могут жить, похоже, только при мощной государственной поддержке. За 1990—2002 гг. поголовье свиней в Сахалинской области сократилось со 186 тыс. до 12 тыс., в 15 раз, тогда как по России — лишь вдвое).

За обедом же была рассказана такая легенда: когда русские заняли остров и затем стали обижать гиляков [нивхов], то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.
— Так оно и вышло, — вздохнул доктор.

(Антон Чехов. Остров Сахалин)

 

Европейская Россия, со своей стороны, не готова понять Сахалин с его особенностями:

Недавно с оказией отправила сестре в Москву лопух нового урожая. Сестра, уезжая на Большую землю... набрала с собой мотки морской капусты, сухой папоротник и необходимые к ним приправы. Говорила, что без этого уже не сможет. Позже в письме она сообщила: «...гости остались равнодушны к сахалинским деликатесам».

(И. Долгоненко.
Экзотическое блюдо из сахалинского лопуха)

 

Понемногу, однако, происходит врастание, вернее — въедание материковых мигрантов в острова:

Петрухин приказал, чтобы к обеду ему приготовили салат из ламинарии и сварили моллюска. Старшина попробовал отговорить: «Бросьте, не русская еда», — но все же влез в лодку, отъехал от берега [действие происходит на Южных Курилах] и сам надергал капусты; выловил три большие, обросшие мхом раковины...
Петрухин поддел вилкой длинные, похожие на лапшу рубленые листья ламинарии, принялся жевать, поспешно проглотил. Салат даже отдаленно не напоминал огородную капусту и, пожалуй, вообще не имел никакого вкуса — просто сильно разил йодом. Петрухин упрямо съел салат.
— Полезно, — кивнул сам себе.
Со страхом пододвинул второе блюдо: моллюск был отварен, поджарен и приправлен зеленым луком. От него пахло сладко и душновато. Подумав: «Едят же японцы, не умирают», — воткнул вилку в белое, мягкое, прямо-таки цыплячье мясо. И удивился: по вкусу оно смахивало на крабовые консервы, может, только чуть погрубее. Подобрал все, что было в тарелке, глянул на старшину: тот увеличенными глазами изучал «начальство», часто глотая слюну (его, видимо, слегка поташнивало), — встал, подтянул ремень.
— Вот что, — сказал вскочившему Манасюку, — предлагаю ввести в рацион солдат эти два блюда. Живущим у моря надо уметь кормиться от него. Это не помешает.
Старшина прижал руку к груди, наклонил голову, извиняясь и выказывая свою полную беспомощность:
— Мы же российские...
— Значит, одолеем. А мне подавайте каждый день, — прервал его Петрухин.

(Анатолий Ткаченко. Кони)

 

Выковывается порода «убежденных сахалинцев», смакующих особенности жизни на острове:

Сахалин — это другой мир, который находится рядом с Большой землей, а она его не знает. Необычного у нас много...
Недавно, выйдя из дома, я почувствовала приятный сильный аромат, кто-то недавно прошел, неся ягоду. Этот кто-то уже скрылся за горизонтом, а невидимый шлейф остался: то ли чтобы меня подразнить, то ли побаловать... Сахалинским растениям не свойствен такой сильный аромат, какой имеют те же виды в средней полосе России. Почти не пахнут на Сахалине сирень, ландыш, черемуха, малина.
А вот эта ягода знает какую-то тайну, которая на фоне общей безароматности нашей флоры делает ее благоухающей настолько, что других запахов рядом с ней не существует. Что это за ягода?¹

(И. Долгоненко.
Экзотическое блюдо из сахалинского лопуха)

 

Даже медведи сахалинские (герб Южно-Сахалинска), как утверждают, — другие. Они более широкоскулые, чем на материке. Выходы из берлог они ориентируют на север или северо-запад, в отличие от своих сибирских собратьев, направляющих выход на юг (с юга, объясняют сахалинские охотоведы, в берлогу подтекала бы вода), для обустройства берлоги часто используют охапки бамбука (и это не панды какие-нибудь бамбуковые, а наши, бурые мишки).
Формируется региональный островной менталитет:

Сахалинка, не таитянка,
Но
Всё равно
Островитянка я,
Островитянка!
Что ни жест — то волна и ветер:
Попробуй
Пройти,
Не заметить.

(Елена Машукова. Островитянка)

 

Да и как не заметить, если вы преподаете географию, если территориальные различия для вас — главное?

Здесь не Рио и не Москва,
Здесь Курильские острова,
Что являют прекрасный вид
Бессердечности и любви.

(Юрий Визбор. Курильские острова)

 

Противопоставление «Сахалин — Россия», вначале невыгодное для Сахалина, меняет знак. Островитяне начинают открывать свои плюсы и достоинства в сравнении с материковыми согражданами:

Лет пятнадцать назад я, коренная сахалинка, будучи в отпуске на Украине, зайдя в... местный магазин, по нашему обычаю поставила сумки на столик, а сама пошла к прилавку. Тут же ко мне засеменила какая-то участливая бабуля: «Дочечка! Чо ж ты робыш?! Хиба ж так можно? Ты сумку с собой бери, а то зараз скрадуть». «Да что вы, бабушка!», — засмеялась я, наивная по причине своей островной непуганности. «И-и-и...», — осуждающе протянула бабуля... Не в этом городе, в другом, поплатилась я в тот отпуск за свою легкомысленность.
А ныне за уроком и ездить далеко не нужно... Вместе с евростандартами к нам пришли и иные «прелести» западной цивилизации. Остается надеяться только на себя, освобождаясь от доперестроечных иллюзий по поводу того, что все люди — братья и что каждый человек другому человеку — друг и товарищ.

(Людмила Субракова, Углегорск. Все свое бери с собой)

 

Сахалинцы начинают все более ценить себя: не только в духовном, но и в прямом — материальном смысле. Основания для этого у них появились (см.: «Жар», с. 31—32).

Нам говорят, что северные территории убыточны. В этом утверждении лжи больше, чем лукавства. Возьмем Сахалинскую область. В 2003 году в федеральный бюджет ушло 5 млрд 55 млн рублей. Взамен областной бюджет (по всем видам помощи) получил от федерального бюджета чуть больше 1,5 млрд рублей. Так кто кому помогает?

(П. Алборов, депутат Сахалинской областной Думы)

Продолжая игру в «Нет», подведем учеников к еще одному наблюдению: ни на Сахалине, ни на Курилах нет выраженных военных символов. Да, золотые якоря Корсакова и Невельска маркируют здешние военные порты, но вовсе не выпячивают их боевое предназначение. А вспомните мурманские гербы (№ 40/2003): там просто арсенал. Эти «фронтовые» регионы в геополитическом отношении очень похожи. На Сахалине, как и на Кольском полуострове, множество военных — и моряков, и летчиков, и пограничников... Но они как-то не прозвучали здесь. В том ли дело, что Кольский полуостров в веках славен героизмом североморцев, а Сахалин все никак не соскоблит позор николаевской России 1905-го года? Или темная история со сбитым южнокорейским Боингом (1983, наш истребитель взлетел с базы под Невельском и сбил нарушителя у острова Монерон, к западу от Крильонского полуострова) заставляет сахалинцев не «педалировать» военную составляющую своего имиджа?
Объяснение, по-видимому, более общее: Сахалин не в такой мере, как Мурманск, осознает себя неотъемлемой частью державы, твердыней. Он смутно ощущает возможность того, что будет предан (и какой смысл тогда гордиться оружием, которое придется сложить без боя). Эта смутная тревога витает здесь в связи со все более уверенными заявлениями японских лидеров о Южных Курилах, не встречающими отповеди со стороны российских официальных лиц. Эта тревога витала и 60 лет назад, в войну:

Залкинд подпер голову обеими руками.
— Некоторые люди у нас здесь рассуждают так. Мол, на карту войны поставлено все, страна напрягается до предела, на учете каждый человек и каждый патрон. Между тем на Дальнем Востоке бездействуют крупные вооруженные силы. Надо немедленно снять их отсюда и бросить на запад. Дальневосточные дивизии хорошо обучены и оснащены — они помогут остановить фашистов. Если японцы воспользуются этим и оттяпают у нас Дальний Восток — не беда, обойдемся без Дальнего Востока. Нам-де города, села и земли ближней России милее и дороже неуютных дальневосточных пространств. Как вы расцениваете этакое рассуждение?
— Рассуждение гнусное! Я бы с такими рассуждателями не стеснялся.
— Правильно и патриотично! — одобрил Залкинд. — Каждый камень и каждая, пусть захудалая речка — все дорого родине. Будь мы просто потомки Ермака и Пояркова, и то не имели бы права отдавать ни одной песчинки Дальнего Востока. Кстати, тут каждая песчинка золотая.
А мы не только потомки Ермака, мы наследники Ленина, советские люди, мы дали этому краю новую жизнь.

(Василий Ажаев. Далеко от Москвы)

 

Тогда страна, даже в условиях смертельной фашистской угрозы, смогла эти тревоги снять. Но ныне...

Океан чертит новый рисунок территории. Москвы на этом чертеже, похоже, не будет вовсе. Москве не нужен Сахалин, — в один голос говорили мне на Сахалине все собеседники, не сговариваясь, — ну и на здоровье. Сами проживем. Не так — придумаем себе другой мир, попросторнее и поотзывчивее.
Не только Сахалин — весь Дальний Восток постепенно переориентируется на иные центры влияния, в том числе и культурные; отсюда чаще ездят в Японию или Штаты, нежели в Москву...
И Сахалин, как я понял, отказывается от прежнего... задания, навязанной Москвой пограничной роли, не берет на себя запредельную ответственность — за ловлю в океане нового, неведомого слова.

(Владимир Березин. Москве не нужен Сахалин)

Скучают двое,
разделенные
речушками.

Сияют двое,
соединенные
океанами.

(Роман Хе, сахалинский поэт. Берега)

 

Характерен образ Сахалина в новейшей социально-экономической фантастике. Герой одной из повестей аргументировано доказывает, что Сахалина никакого не существует: он придуман спецслужбами, чтобы морочить народ (Антон Вангелин. Полное отсутствие Сахалина). В другой повести Сахалин становится самостоятельным государством и вскоре, набрав обороты, начинает присоединять к себе захиревшие регионы российского Дальнего Востока (Иопо Джежич. Королевство Сахалин).
Тоннель, который строился в послевоенные годы под проливом Невельского и должен был прочно соединить остров с материком железной дорогой, достроен не был (после смерти Сталина «Строительство № 6 МПС СССР» было прекращено). Главная действующая связь — паромная переправа Ванино—Холмск: паром типа «Сахалин» (на советском гербе Холмска); символический золотой канат, привязывающий остров к материку и ставящий его на российский якорь (современный герб).

Итак, сахалинский паром. Это явление сразу не осознать. Мне, человеку крайне континентальному и глубоко сухопутному, паром всегда представлялся предметом неколебимо простым... Так, нечто деревянное. Большой плот...
Сахалинский паром оказался жуткой громадиной высотой с семиэтажку. В недрах его запросто заблудишься.
А брюхо разом заглатывает железнодорожный состав.

(Александр Яковлев. По дороге на Сахалин)

 

Но переправа изнашивается, количество паромов на ней по сравнению с советским временем сократилось вдвое. Авиабилет Южно-Сахалинск—Москва чрезмерно дорог. Рассматривавшийся недавно проект соединения материковых железных дорог с сетью Сахалина мостовым переходом, отложен. Некоторый оптимизм внушает, правда, то, что на острове все же начались подготовительные работы для перешивки узкой, японской железнодорожной колеи (серебряный поезд на эмблеме Холмска) на стандартную российскую. Возможно, все-таки придет время, когда от мыса Лазарева до Погиби над (или под) морской водой пойдут составы, делая остров как бы нашим полуостровом.
Но пока Сахалин — всё более остров, что и свидетельствуют прекрасные, печальные стихи сахалинской поэтессы:

Когда подступит к сердцу острое
предощущение беды,
земляк, ты вспомни: мы на острове,
среди бушующей воды.
Не избалованы мы негою,
суров наш пенистый прибой,
нам даже жаловаться некому,
ведь мы на острове с тобой...
Пусть кто-то там живет по волчьему
закону хитрости и зла,
но мы на острове. Нам подличать
и предавать никак нельзя.
Когда ты скажешь: как непросто мне
в такой лихой, тяжёлый час, —
земляк, ты вспомни: мы на острове,
и всё зависит лишь от нас!

(Тая Немова. Земляку)

¹ Речь, по-видимому, идет о краснике, которую с сахалинским юмором именуют клоповкой.