Современное пространство России:
человеческое измерение

Н.В. ЗУБАРЕВИЧ
доктор географических наук,
доцент кафедры экономической и социальной географии
географического факультета Московского государственного университета
им. М.В. Ломоносова,
директор региональной программы
Независимого института социальной политики

Для любой российской семьи важна не абстрактная динамика роста ВВП и промышленного производства, а ее «человеческое измерение» — возможность работать и зарабатывать, доступность образования и медицинской помощи. Но в традиционной географии, и не только школьной, вы вряд ли найдете ответы на важнейшие для жизни людей вопросы: трудно ли найти работу и сколько за нее платят, как различаются доходы населения разных регионов и насколько велик риск оказаться за чертой бедности, где больше возможностей получить профессиональное образование, меньше болеть и жить дольше. Нетрудно догадаться, что ответы на эти вопросы будут разными для жителей Москвы, Дагестана и Камчатки.

Причина «второстепенности» социальной географии понятна, у нас до сих пор принято считать, что социальное развитие полностью зависит от экономического. И хотя Россия пока далека от постиндустриального мира, даже в наших переходных условиях пора отказаться от узкого экономического взгляда, ведь социальные особенности регионов становятся все более важными стимулами или ограничителями развития экономики, и нередко в большей степени, чем традиционно учитываемые демографические характеристики — численность, динамика и возрастная структура населения. Исследования качества населения, человеческого и социального капитала регионов только начинаются, но некоторые оценки можно сделать и сейчас, анализируя занятость, уровень жизни, показатели образования и здоровья населения.

Почему экономический рост всё меньше
влияет на региональные рынки труда?

Региональные рынки труда очень тесно связаны с состоянием экономики региона, но эта связь двусторонняя. На рынке труда есть не только спрос на работников со стороны работодателей, прямо зависящий от ситуации в экономике, но и предложение рабочей силы. Оно зависит от динамики численности трудоспособного населения, его мобильности, квалификации и образования, трудовой активности женщин и мужчин, традиционного распределения занятий между разными этническими группами и т.д. У нас в России именно демографические факторы чаще всего формируют высокую безработицу и препятствуют ее сокращению в периоды экономического роста, потому что предложение на рынке труда растет быстрее спроса (новых рабочих мест). Такая ситуация типична для республик Северного Кавказа, Калмыкии и Тувы, не завершивших демографический переход, в них на рынок труда ежегодно выходит все больше молодежи трудоспособного возраста. В регионах Севера и в монопрофильных городах со значительным спадом производства риски безработицы увеличиваются из-за другого социального фактора — невысокой мобильности населения.
Есть и структурная безработица, возникающая при несовпадении квалификации и образования ищущих работу и потребностей работодателей, она в России проявляется двояко. Более образованное население крупных городов, особенно молодежь, не считает привлекательными новые рабочие места в промышленности, поэтому остаются незанятыми вакансии токарей и слесарей. В сельской местности Центральной России картина обратная. Успешно работающие сельскохозяйственные и перерабатывающие предприятия, фермеры испытывают дефицит работников, и хотя незанятых трудоспособных сельских жителей немало, их низкое качество не устраивает работодателей. Проще говоря, пьяницы и неквалифицированные работники современному бизнесу не нужны. Но «поймать» структурную безработицу на селе с помощью статистического учета сложно, так как жители, имеющие доходы с подворья (участка земли и скота), зачастую считаются самозанятыми и к безработным не относятся.
Измерения уровня безработицы ведутся двумя способами. Наименее достоверный — зарегистрированная безработица, она учитывает только обратившихся в службу занятости. Более точную картину дают обследования рынка труда, проводимые Госкомстатом по методологии Международной организации труда (МОТ). В них ежеквартально опрашиваются более 60 тысяч человек во всех субъектах РФ, за год число опрошенных достигает 260 тыс. чел.
К безработным относятся жители в возрасте 15—72 года, которые не работают, ищут работу и готовы к ней приступить.
Региональная картина безработицы по методологии МОТ за 2002 год подтверждает совместное влияние экономических и социально-демографических факторов (рис.1). Наибольшие показатели имеют слаборазвитые республики с растущей численностью населения (Ингушетия — 44%, Дагестан — 24% экономически активного населения), повышенные значения — некоторые регионы Севера и Востока страны, причем далеко не только проблемные, в эту группу входят и богатый Ханты-Мансийский а. о., и Республика Коми. Так называемые депрессивные области Центральной России, которые в период экономического спада отличались высокой безработицей, с конца 90-х годов заметно улучшили состояние своих рынков труда, население адаптировалось, найдя новые рабочие места в малом бизнесе и бюджетной сфере, очень распространенной стала трудовая маятниковая миграция в Москву. В самой столице с ее огромным и разнообразным рынком труда безработица ниже 1%, да и во всех крупнейших городах проблемы занятости не так актуальны.

Рис. 1. Уровень безработицы по регионам России, %, 2002 г.

Карта дает информацию за один год, а как менялась ситуация на региональных рынках труда за весь переходный период? Если сравнить распределение регионов по показателям безработицы за ряд лет (рис. 2), то получается весьма любопытная картина. В первой половине 90-х годов, несмотря на сильный экономический спад, рынок труда далеко не сразу откликнулся ростом безработицы, вместо сокращения занятости использовался механизм вынужденных отпусков и задержек заработной платы. Нормальная рыночная реакция последовала только в период финансового кризиса 1998 г., безработица выросла во всех регионах. Затем последовал экономический рост, и за пару лет показатели вернулись к уровню 1995 г. Но потом замерли на этом уровне, даже с небольшим откатом назад, — во всяком случае до середины 2003 г. Продолжавшийся экономический рост уже не обеспечивал автоматического снижения безработицы в регионах. Этот парадокс объясняется характером роста: в начальной фазе подъема быстро росло трудоемкое импортозамещение (пищевая промышленность, машиностроение), потом рост в значительной степени обеспечивался экспортными сырьевыми отраслями, а они нетрудоемки и к тому же начали сокращать занятость, чтобы снизить издержки и сохранить конкурентоспособность на мировых рынках.

Вывод очевиден: для дальнейшего снижения безработицы недостаточно общего роста экономики, нужна специальная политика, учитывающая воздействие демографических и социальных факторов, — создание рабочих мест в слаборазвитых регионах с растущей численностью населения, миграционные программы, система профессиональной переподготовки. Все это требует не только денег, но и регионально дифференцированных мер, значительных организационных усилий, что пока нашей социальной политике не свойственно.

Почему доходы населения растут,
а бедность снижается медленно?

Любому школьнику понятно, что важнейшим показателем уровня жизни являются денежные доходы на душу населения. Но их нельзя сравнивать без специальной корректировки, иначе мы сделаем вывод, что лучше всего жить на Чукотке, где номинальные доходы одни из самых высоких. Только жизнь там очень дорогая: буханка хлеба стоит 30 рублей, а литр молока — 40. Для корректных сопоставлений нужно учитывать стоимость жизни в регионе, чаще всего для этого используют отношение душевых денежных доходов к прожиточному минимуму. С учетом стоимости жизни у нас всего три «богатых» субъекта федерации, в которых душевые доходы в 3—5 раз выше среднероссийских, — Москва и два тюменских автономных округа (рис. 3). Почти в 20 регионах доходы близки к средним по стране или немного ниже. Но среднее значение обманчиво, оно сдвинуто вверх из-за огромного отрыва доходов москвичей. Наиболее мощную группу составляет реальная середина, в ней около 50 регионов с доходами в 1,5—2,2 раза выше прожиточного минимума. За ними следует дюжина «аутсайдеров» с доходами, едва превышающими прожиточный минимум или даже ниже. Это не только слаборазвитые республики и автономные округа, но и наиболее проблемная Ивановская область. Совсем недалеко от «аутсайдеров» находится Чукотка, которую без учета стоимости жизни можно было бы отнести к лидерам. Хотя в России достоверность статистики доходов относительна, но главную особенность она выявляет:
в большинстве (60%) регионов — от Ленинградской области до Магаданской — уровень жизни населения примерно одинаков.

Рис. 3. Отношение денежных доходов к прожиточному минимуму в регионах-«лидерах» и «аутсайдерах» (2004 г., 2-й квартал)

Динамика доходов населения зависит от темпов роста экономики региона, неслучайно в первые годы экономического подъема быстрее всего росли доходы жителей нефтедобывающих автономных округов. Но все более значительную роль играет перераспределение финансовых средств, которое проводит федеральный центр. Благодаря федеральной помощи доходы населения беднейших регионов в 1999—2001 гг. росли почти так же быстро, как и в нефтеэкспортных. В старопромышленных областях Европейского Центра рост доходов был ниже среднего, а на Дальнем Востоке он начался позже и был наименьшим, за исключением живущих на федеральные дотации автономий и нефтегазодобывающего Сахалина. Мы видим, что федеральная политика перераспределения «подтягивает» слабейших, и это в принципе справедливо. Однако быть слабым все более выгодно — зачем региону стараться, развивая экономику? Ведь «середнякам», не имеющим экспортных ресурсов или удаленным от Москвы, помощь выделяется по остаточному принципу.

График распределения регионов по отношению душевых денежных доходов к прожиточному минимуму показывает, что самым худшим был 1999 год, а уже в 2002 г. спад после дефолта был преодолен (рис. 4). К середине 2004 г. удалось еще немного подтянуть слабейших, но в остальном распределение почти не изменилось. В целом картина регионального неравенства доходов населения остается весьма стабильной, несмотря на все усилия властей, так как объективные тенденции концентрации экономики в экспортно ориентированных регионах и крупнейших агломерациях способствуют сохранению дифференциации доходов.
Хотя мы и используем для анализа средние показатели доходов жителей региона, нужно понимать, что это «средняя температура по больнице». Внутри региона дифференциация доходов может быть огромной. Для примера приведем показатели средней заработной платы по муниципалитетам Вологодской области (душевые доходы по муниципалитетам не рассчитываются Госкомстатом). Область входит в группу относительно развитых регионов благодаря крупнейшему металлургическому комбинату «Северсталь», который дает более 70% всех поступлений в областной бюджет. Соответственно, и заработки в Череповце, где он расположен, намного выше по сравнению с областным центром и почти в 3 раза выше, чем в периферийных районах области (рис. 5). И таких регионов, где один город или даже одно предприятие резко опережает по доходам остальные, в России немало: вспомним Якутию, Хакасию, Липецкую и Белгородскую области.

Средние показатели доходов населения региона маскируют еще и неравенство в распределении дохода по группам населения, между богатыми и бедными. Показатель уровня бедности (доля населения с доходами ниже прожиточного минимума) дает возможность оценить это неравенство, хотя нужно помнить о недостаточной достоверности российской статистики. На рис. 6 показана региональная дифференциация уровня бедности в 2003 г., в основном совпадающая с различиями в экономическом развитии. Самую высокую долю бедных имеют слаборазвитые республики (Ингушетия — 83%, Калмыкия и Дагестан —
53—55%) и автономные округа (Усть-Ордынский Бурятский — 83%, Коми-Пермяцкий — 64%). Самые низкие показатели — в двух тюменских округах: в Ханты-Мансийском а. о. доля бедных 11%, а в меньшем по численности жителей Ямало-Ненецком а. о. — 8%. Дело не только в высоких заработках, снизить бедность помогают масштабные программы социальной защиты и надбавки к заработной плате, финансируемые из региональных бюджетов. Согласитесь, что при самой высокой в стране бюджетной обеспеченности и в общем-то небольшом населении не так уж трудно поддержать слабых. Но если население огромно, сделать это намного сложнее: в богатейшей Москве бедных 20%, как и в России в среднем (20,6%). Еще выше уровень бедности в остальных регионах с экспортной экономикой. Как и в Москве, в этих регионах из-за более высоких доходов повышены цены, а следовательно и прожиточный минимум. В результате не только социально уязвимые группы населения (неполные и многодетные семьи, инвалиды, безработные), но и те, кто занят в отраслях экономики с низкой оплатой труда (бюджетная сфера, импортозамещающая промышленность), чаще оказываются бедными.

Рис. 6. Уровень бедности по регионам России, %, 2003 г.

У нас в стране половина бедных — семьи с работающими родителями и одним-двумя детьми. Для Москвы и северных регионов не менее остра проблема бедности пенсионеров, большинство из которых имеют пенсии, не дотягивающие до прожиточного минимума.
Очень показательно распределение регионов по уровню бедности за разные годы. Как и в доходах, худшим был 1999 г., но, в отличие от тех же доходов, вернуться к уровню бедности додефолтного 1997 г. российским регионам не удалось, распределение все еще смещено в сторону большего числа регионов с высокой долей бедных (то есть вправо на рисунке 7). Объяснение этому очень простое: рост доходов неравномерно распределялся по группам населения, «вершки» получали более обеспеченные группы, а «корешки» оставались бедным, у которых всегда меньше доступ к доходным занятиям. Изменить эту ситуацию можно с помощью двух механизмов: повышения заработков в бюджетной сфере, чтобы не было работающих бедных, и адресной социальной помощи наиболее нуждающимся, социально уязвимым домохозяйствам. К сожалению, вводимая монетизация льгот скорее всего еще больше усилит неравенство — помощь остается не адресной, а в основном категориальной (выплаты получают инвалиды, ветераны, чернобыльцы и другие категории льготников независимо от их доходов), при этом выплаты 80% россиян, имеющим право на льготы, переложены на плечи регионов. Но ведь бюджетная обеспеченность в них очень разная: Москва может выплатить всё и еще добавить, а в Рязанской области, не говоря о слаборазвитых республиках, на эти цели денег явно не хватит.

Почему доходы растут,
а продолжительность жизни снижается?

Ответа на этот вопрос не знает никто, даже самый известный исследовательский центр в России — Центр демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, на сайт которого очень полезно заглянуть. География ожидаемой продолжительности жизни в России также мало что объясняет, хотя региональные различия огромны: в Дагестане — 71 год (еще более высокие данные по Ингушетии демографы считают недостоверными), а в Тыве — 55 лет. Дело не только в худшем климате на востоке по сравнению с юго-западом страны. В Нечерноземье, где природные условия достаточно комфортны, живут ненамного дольше: в Тверской и Псковской областях — только 61 год.
Основной причиной низкой продолжительности жизни в России является так называемая мужская сверхсмертность — очень высокие показатели смертности мужчин трудоспособного возраста от несчастных случаев, отравлений и травм, чаще всего связанных с алкоголизмом. Эта проблема давняя, показатели не росли с конца 60-х годов, и только в период борьбы с алкоголизмом удалось добиться временного положительного сдвига, что показывает кривая распределения регионов 1990 г. на рис. 8. Спад до 1994 г. принято объяснять экономическим кризисом, хотя это не совсем точно — негативную роль сыграли и «отложенные смерти» периода борьбы с алкоголизмом. Затем продолжительность жизни увеличивалась до 1998 г. благодаря адаптации населения и без всякого экономического роста. В следующий год после дефолта — новый спад и устойчивый возврат на самый низкий уровень 1994 г., несмотря на рост экономики.

Рис. 7. Распределение регионов по уровню бедности

Одним из объяснений может служить рост потребления алкоголя в переходный период и усиление поведенческой маргинализации, хотя появились и успешные слои населения, заботящиеся о своем здоровье. Пока соотношение разных адаптационных стратегий явно не в пользу здорового образа жизни, но не везде. В богатых тюменских округах ожидаемая продолжительность жизни выросла до 69—70 лет (в среднем по стране — менее 65 лет в 2002 г.), при этом условия жизни на Севере трудно назвать благоприятными. Не объясняет различий и более молодая возрастная структура населения округов, она не влияет на показатель ожидаемой продолжительности жизни, такова формула расчета. Причина — прежде всего в доходах населения и расходах бюджета, обеспечивающих более высокое качество жизни. Более высокие доходы стимулируют население сохранять трудоспособность в условиях острой конкуренции за высокооплачиваемые рабочие места. Проще говоря, экономика отучает злоупотреблять алкоголем. В Москве ожидаемая продолжительность жизни составляет 67,5 лет, что на 2—5 лет выше, чем в областях Центра. Здесь позитивно работает не только фактор дохода, но и более высокое образование, однако стрессы сверхзанятых москвичей и экологические проблемы мешают росту продолжительности жизни.

Рис. 8. Распределение регионов по ожидаемой продолжительности жизни

В этом анализе не учитывается качество медицинского обслуживания, потому что его трудно измерить. Стандартные показатели обеспеченности врачами и койками, посещений поликлиник, а также крайне недостоверная статистика заболеваемости не дают возможности оценить реальную доступность и качество медицинской помощи. Например, обеспеченность врачами в Ханты-Мансийском а. о. на 40—50% ниже, чем в Астраханской области или Северной Осетии, но благодаря современному оборудованию и значительному бюджетному финансированию медицинские учреждения работают намного эффективней.
Получается, что в бедных, но солнечных и теплых регионах долголетию помогает природа и отсутствие вредных привычек. В наиболее богатых — работают экономические «кнут» и «пряник», а в столице еще и более высокое образование, способствующее осознанному переходу к здоровому образу жизни. Хуже всего там, где одновременно мало зарабатывают, имеют низкий уровень образования и живут в неблагоприятных природных условиях.

Почему студентов все больше,
а качество образования падает?

Экономический спад привел к деградации начального профессионального образования в
90-е годы, рабочие специальности в регионах не были востребованы. В результате в начале 2000-х годов растущая промышленность испытала кадровый голод, но восстановить приток учащихся в ПТУ так и не удалось. Среднее профессиональное образование адаптировалось лучше, сохранив небольшой рост численности учащихся; его география не изменилась — по-прежнему более высокой численностью студентов средних профессиональных учебных заведений отличаются промышленные регионы Урала, Поволжья и Сибири, а также регионы с неразвитой высшей школой, где техникумы играют компенсирующую роль.
Наиболее существенные изменения произошли в высшем образовании. В переходный период сократились миграции в крупнейшие вузовские центры для получения образования, прежде всего по финансовым причинам. При этом высшее образование стало восприниматься как все более необходимое условие для успешной карьеры и роста доходов. Ответом на этот запрос стала регионализация высшей школы. Родители, заботясь о будущем своих детей, были готовы платить за их образование, быстрый рост платного образования создал рынок образовательных услуг. Помимо расширения приема в существующие вузы и открытия новых, как грибы после дождя стали расти многочисленные филиалы. Сначала их создавали вузы Москвы, С.-Петербурга и других крупных центров высшей школы в региональных столицах поменьше и богатых экспортных городах. В наиболее платежеспособном Ханты-Мансийском а. о. число филиалов в 90-е годы было огромным — около половины всех филиалов в стране. Затем и региональные вузы раскинули сеть филиалов в средних городах.
Ускоренное развитие высшей школы в регионах началось с середины 90-х годов. За 1994—2002 гг. в целом по стране численность студентов выросла в 2,3 раза, а в Москве — менее чем в 2 раза. Лидерами стали экспортно-ресурсные регионы Севера с низкой обеспеченностью вузами — Ханты-Мансийский а. о. (рост в 10 раз) и Якутия (в 3,8 раза). Но явной связи между уровнем развития региона, обеспеченностью студентами и ее динамикой все же нет: в 3 раза выросло число студентов и в экономически развитой Белгородской области с высокой обеспеченностью вузами, и в менее развитых Чувашии и Адыгее. Пониженные темпы роста — в республиках как с лучшей обеспеченностью, достигнутой еще в советское время (Северная Осетия, Бурятия, Мордовия — рост в 1,3—1,6 раза), так и с неразвитой высшей школой (Тува, Алтай и Калмыкия — в 1,7 раза), для последних это подтверждает общую тенденцию отставания социального развития. В областях Центра и Северо-Запада из-за сильной депопуляции темпы роста также ниже, к тому же для молодежи этих областей федеральные города более доступны как вузовские центры.
Бурный рост числа студентов сопровождается серьезными издержками. Прежде всего это резкое снижение качества образования, особенно в периферийных филиалах. Кроме того, почти весь рост приходится на платное обучение, в 2004 г. половина студентов в России получала образование на платной основе, в основном в государственных вузах. Массовый приток молодежи в высшую школу говорит о растущей престижности образования и готовности россиян вкладывать семейные ресурсы в развитие человеческого капитала. Население свой шаг к рынку сделало. Но где же государство с его обязанностями лицензировать новые вузы и проверять качество подготовки в них, чтобы образовательный рынок стал более цивилизованным?

В этой статье затронута только малая часть проблем и тенденций социального развития регионов. Если читателям будет интересно узнать, где работают и сколько зарабатывают мужчины и женщины в регионах России, как можно проверить достоверность данных о доходах населения, где наиболее остры проблемы СПИДа, кому региональные власти выделяют жилищные субсидии и многое другое, приглашаем посмотреть «Социальный атлас российских регионов» — Интернет-проект Независимого института социальной политики, созданный при поддержке фонда Форда. Наш адрес www.socpol.ru