10. КРЮККак шло по территории освоениеОдиннадцатый срез. Выявление географических «годовых колец» Пространственные барьеры.
|
Временной ход пространственного
процесса
|
Впрочем, и на аргаяшской эмблеме
(круглая) бег коня, по-видимому, сознательно стеснен
венком из зерновых колосьев (при перерисовке
герба в современный вид эту идею потеряли).
Все кони бегут с ВОСТОКА на ЗАПАД, как бы
удирая от пришедшего с востока земледельческого
вектора. Недалеко убежавший от сельского петушка
сосновский конь заарканен, более дальний
аргаяшский еще продолжает свободный бег.
(Исключение из восточно-западной ориентации
составляет только чугунный конь Касли,
отлитый по привезенной с запада модели Петра
Карловича Клодта.)
Как результат этого геральдического бега,
башкиры оказались потесненными на западную
сторону Урала, и современная Башкирия
практически вся лежит в Европейской части Урала.
(Русские, не одолев башкир с запада, с фронта, как
бы зашли к ним с тылу и деформировали прежний
ареал обитания народа. Иначе, с точностью до
наоборот, случилось с манси на Среднем и Северном
Урале: там русская колонизация теснила
малочисленных манси напрямую с фронта, и теперь
практически весь народ, ранее живший по обе
стороны Урала, а в основном же — западнее, живет
за Уралом, к востоку от хребта, в Сибири: см.
выпуск «Обский Север» в № 11/2004, с. 20—21.)
Многие башкиры, однако, благополучно остались
жить — островами — на прежних местах, в нынешней
Челябинской области. И эти острова —
относительно замкнутые башкирско-татарские
общины посреди русского разлива — хорошо
маркированы на образной карте самодельными эмблемами
круглой, «замкнутой» формы — Кунашак и
Аргаяш. В этих эмблемах очевидны аллюзии с
круглыми же гербами Башкортостана и Татарстана.
А вот круглая форма старой эмблемы Октябрьского
района появилась, по-видимому, без особого
умысла. Но и она заставляет нас вспомнить о
высоком проценте башкир в этом крайнем
юго-восточном районе области.
В беге аргаяшского жеребца, хоть он и позеленел
на новом гербе (символ плодородия земли), нет
паники. Он движется свободно и с достоинством,
вполне вписавшись в странную для него
челябинскую жизнь — среди шахт, разрезов
(«Копи», с. 17–18), ядерных реакторов («Опора», с.
47), льющегося металла («Руды», с. 12–13) и
грохота отбойных молотков. Уверенности
башкирам в их поначалу сопротивлении русским, а
потом — в достойном сосуществовании с ними
придавало сознание того, что они — на своей
земле, в родовых лесостепных и озерных угодьях, и
понимание того, что они — в непосредственной
географической близости от духовно близкого им
кочевого мира и исламского ареала: вот он,
кочевой Казахстан, Киргиз-кайсайкая степь —
совсем рядом, только руку протяни. А там уже
Бухара и Хорезм, а там Персия и Арабистан.
Символом этой близости, символом постоянной
связи Челябинского Зауралья с настоящим
Востоком служит герб областной столицы и всей
области — верблюд. Здесь постоянны
культурные связи с Востоком. (Челябинск поначалу
даже замышлялся как русский опорный пункт для
связей с Индией.) Исполненный достоинства
пришлый верблюд из кочевых пустынь придает
уверенности окружающим его коням былых
кочевников: здесь вроде бы Россия, но и не совсем
Россия — Россия, окрашенная Азией.
...От Миясского завода дорога
пошла уже волнистой равниной, где на десятки
верст не видно было ни одного деревца. Урал
остался синеватой глыбой далеко позади, и чем
дальше вперед мы подвигались, тем он поднимался
выше, точно стены и бастионы какой-то гигантской
крепости... (Дмитрий Мамин-Сибиряк. По Зауралью) |
Живущие в северо-восточной четверти
листа образной карты лошади и верблюд
пусть и напоминают о кочевничестве, — все-таки
животные одомашненные, «цивилизованные»***. А дальше к югу и дальше к западу
домашних животных на гербах уже и не встретишь —
или лесостепная косуля, или горнотаежные лось
и глухари, или приозерный журавль. В этих
направлениях падает плотность населения,
территория «дичает» и лишь промышленные
предприятия создают заметные очаги
цивилизации.
С помощью геральдических смысловых образов мы
смогли соорудить логически связанную схему
территории, показать эту землю как
пространственную систему в развитии: освоение,
заселение, изменение хозяйствования, изменение
менталитета людей, изменение природы. В обход
орографического барьера, заход крюком с
северо-востока, продвижение на запад (от
лесостепи к горной тайге) и юг (от лесов к степи, к
порогу великой пустыни).
* Мещеряки — малоизученный древний
народ, по-видимому финский. Он жил когда-то в
районе подмосковной Мещеры (см. «Мещера», № 8/2004,
с. 26—27) и восточнее. Западные мещеряки (мещера)
слились с русскими. Восточные (мишари) — подпали
под влияние татар, приняли ислам и татарский
язык. Часть мещеряков, ушедшая к Южному Уралу и за
Урал, влилась в башкирский этнос.
Тептяри — по-башкирски «бродячие». Так башкиры
называли всех пришельцев из Поволжья (татар,
чувашей, мордву, удмуртов, марийцев и др.), которым
разрешено было поселиться на общественных
башкирских землях.
Полагают, что многие современные татары и
башкиры Кунашакского района — потомки тептярей
и мещеряков, то есть старинных мигрантов с
запада, которые пришли сюда как бы на гребне
русской колонизации, несколько опережая ее.
** Райцентр Красноармейского района село
Миасское тоже было основано как крепость
Исетской линии, но эта военно-фортификационная
функция уже не выпячивается в «тыловом» гербе с
такой силой, как в более южных, более придвинутых
к казахстанской степи Чебаркуле, Еткуле и даже
Челябинске («Линия», с. 30—31).
*** В символах северо-восточных
местностей нет и дикорастущих растений: только
культурные злаки. Исключение составляет
кунашакский тюльпан, но он, по смыслу, скорее
лотос — культурный татарский, тюркский символ.