Сохранность экосистем
по странам и континентам

В.И. ДАНИЛОВ-ДАНИЛЬЯН, К.С. ЛОСЕВ, И.Е. РЕЙФ

Существует критерий, позволяющий сопоставлять и сравнивать страны мира вне зависимости от сосредоточенных в них финансовых потоков, развитости промышленной инфраструктуры или богатства недр. Это — степень сохранности их природных экосистем.

Это тоже богатство, и в перспективе — куда более весомое, чем залежи алмазов или золотые слитки в банковских сейфах. Только богатство пока еще не понятое и не оцененное. И если видеть главной целью устойчивого развития возрождение на Земле очагов дикой природы, то, значит, и страны, где такая природа еще сохранилась, следует считать хранителями этого бесценного всеобщего достояния.

В то же время страны, чья территория лишена или почти лишена естественных экосистем, являются, по идее, «экологическими должниками» биосферы, даже если их природная среда (как у многих стран «третьего мира») пострадала вследствие безжалостной эксплуатации со стороны других, в том числе промышленно развитых государств. И это тоже, род экологического долга, только уже межгосударственного, векселя по которому также ждут своей оплаты.

Однако нас интересует сейчас тот природный «актив», а равно «пассив», которым в преддверии устойчивого развития располагают отдельные страны и регионы, а в конечном счете — экологический «актив» и «пассив» всего человечества. С этих позиций мы и попробуем оценить их стартовые возможности, сосредоточившись в первую очередь на социо-природных параметрах и на время абстрагируясь от всех других.

Территории с ненарушенными экосистемами занимают на сегодняшний день всего 51,9% земной суши, или 77 млн км². Однако значительная их часть приходится на экологически малопродуктивные ледниковые, скальные и обнаженные поверхности — Антарктиду, Гренландию, Гималаи и т.п. Поэтому за их вычетом остается 57 млн км², или 37% от всей биологически продуктивной части суши, причем их распространение на поверхности Земли имеет крайне неравномерный характер.

Так, наряду с относительно небольшими островками уцелевшей дикой природы площадью от 0,1 до 1 млн км², здесь можно выделить несколько огромных массивов, охватывающих территорию в миллионы квадратных километров. Это так называемые центры стабилизации окружающей среды, позволяющие биосфере более или менее успешно противостоять растущему год от года антропогенному прессу.

Два самых крупных из них расположены в Северном полушарии.

Это Северный Евроазиатский центр (11 млн км²) — куда входят Север Скандинавии и Европейской части России и большая часть Сибири и Дальнего Востока, кроме их южных районов, и Североамериканский (9 млн км²), включающий северную часть Канады и Аляску.

Два других центра стабилизации относятся к Южному полушарию: Южноамериканский, включающий Амазонию с прилегающими к ней горными территориями (10 млн км²), и Австралийский (4 млн км²), половина которого занята Центральной пустыней.

Огромная роль в стабилизации окружающей среды принадлежит также Мировому океану с его пока еще слабовозмущенными экосистемами.

На суше же эту функцию несут главным образом девственные, прежде всего, бореальные и тропические леса, а также водно-болотные угодья (ветланды). Занимая, по разным оценкам, от 40 до 44% современной залесенной территории, девственные леса покрывают сегодня площадь в 13,5 млн км². Причем 68% этого бесценного планетарного богатства сосредоточено всего в трех странах — России (3,45 млн км²), Канаде (3,43 млн км²) и Бразилии (2,3 млн км²).

Леса нередко сравнивают с легкими планеты. Однако с не меньшим основанием их можно назвать и ее почками, поскольку они служат стоком для накапливающихся в атмосфере биогенов, и в том числе — двуокиси углерода, выводят их из обращения. А почвенный гумус и болотистые торфяники считаются даже «вечными» ловушками углерода, где, как и в донных морских отложениях, он может при соответствующих условиях сохраняться неопределенно долгое время.

Основная масса антропогенного углерода поступает в атмосферу при сжигании ископаемого топлива, а также попутного газа, при производстве цемента и вследствие сельскохозяйственной деятельности, в частности вырубки лесов (за счет эрозии почв и разрушения биомассы).

По расчетным данным, общая эмиссия углерода составила в 2000 г. 9,43 Гт/год, из которых порядка 6,0 Гт/год приходится на индустриальные источники и около 3,0 Гт/год — на землепользование. Из этого общего количества примерно треть, то есть около 3,0 Гт/год, абсорбируется Мировым океаном благодаря физико-химическим процессам (растворение углекислого газа в морской воде при росте его концентрации в воздухе) и еще 2,0 Гт/год поглощается океанскими организмами. И наконец, из оставшейся части 1 Гт/год поглощается сохранившимися естественными экосистемами суши — в основном бореальными лесами России и Канады, а примерно 3,0 Гт/год накапливается в атмосфере.

Все эти цифры — разумеется, приближенные и округленные, наглядно демонстрируют роль уцелевших экосистем, в том числе крупнейших континентальных массивов, в глобальном круговороте биогенов и стабилизации окружающей среды. Это, можно сказать, последний бастион, препятствующий бурному росту концентрации в атмосфере углекислого газа и ее трансформации из окислительной формы в восстановительную, абсолютно непригодную для большинства существующих организмов.

С другой стороны, из очерченной выше схемы следует, что если бы человек смог отступить с некоторой части — менее чем половины освоенных им территорий (а они составляют на сегодня около 60% суши), высвободив их для восстановления разрушенных экосистем, что соответствовало бы примерно ситуации 1930—1940-х годов, то это позволило бы — даже при нынешних объемах сжигаемого органического топлива — полностью стабилизировать процесс накопления атмосферного СО₂.

Все страны мира могут быть разбиты по своим социо-природным параметрам на три категории:

• Страны с хорошими стартовыми условиями перехода к устойчивому развитию (площадь ненарушенных экосистем превышает 60% их территории) — 8 стран.

• Страны с низкими стартово-экологическими условиями (менее 10% площади сохранных экосистем) — 91 страна.

• Страны с промежуточными стартовыми условиями (от 10 до 60% сохранившихся природных территорий) — 47 стран.

Вне конкуренции стоят в этом ряду две крупнейшие страны Северного полушария — Россия и Канада, на которые приходится 35% мирового потенциала суши с ненарушенными экосистемами. Если же взять территории с наиболее продуктивными в экологическом отношении лесными экосистемами, то только в одной России площадь девственных лесов составляет почти треть от их общемирового ресурса. Очевидна, таким образом, та исключительная роль, которую играют две эти страны в сохранении планетарной биосферы.

Другие 6 стран, входящих в ту же относительно благополучную группу, — это Алжир, Мавритания, Ботсвана, Лесото, Гайана и Суринам. Однако их роль в глобальной экодинамике несопоставимо скромнее — и в силу их малой площади, и потому, что ненарушенные экосистемы в двух самых крупных из них (Алжире и Мавритании) представлены главным образом пустынями и полупустынями.

Что можно сказать о странах с низким стартово-экологическим уровнем? Прежде всего, что большинство из них сосредоточено в трех глобальных центрах дестабилизации окружающей среды:

Европейском, включающем страны Центральной, Западной и Восточной Европы (кроме Норвегии и Исландии), а также Европейскую часть бывшего СССР, — общей площадью 8 млн км² при 8% сохранившихся здесь естественных экосистем;

Североамериканском, в составе США (без Аляски), южной и центральной Канады и северной части Мексики, — 9 млн км² при менее 10% территорий сохранных экосистем;

Юго-Восточноазиатском, куда входят субконтинент Индостан, Малайзия, Бирма, Индонезия (без о. Суматра), Китай (за исключением Тибета), Япония, Корейский полуостров, а также Филиппины, — 7 млн км² при менее 5% территорий ненарушенных экосистем.

Нетрудно заметить, что все три очерченных выше центра имеют на одном полюсе блок промышленно развитых государств Европы и Северной Америки, а на другом — развивающиеся (за исключением Японии) страны с высоким приростом населения и низким в большинстве уровнем жизни.

И Европейский, и Азиатский центры сложились исторически. Всё это области древнейшего распространения цивилизации, так что природная среда подвергалась здесь мощному антропогенному прессу на протяжении долгой череды столетий.

Открытие Америки и последовавшая затем промышленная революция резко усугубили процесс разрушения естественных экосистем на обоих континентах, хрестоматийным примером чему служит Великобритания.

Неблагоприятная экологическая ситуация в промышленно развитых странах сочетается, как правило, с весьма высокой плотностью населения. Так, в Европе, за исключением Исландии и стран Скандинавского полуострова, плотность населения колеблется от 55 (Ирландия) до 400 человек (Нидерланды) на 1 км². В Японии она составляет 328, а в США — 27 человек на 1 км². Так что высвобождение «географического пространства» под экологические нужды представляет для большинства из них серьезную проблему.

Другой важной особенностью развитых стран, обеспечивающих около 80% мирового экспорта промышленной продукции, является потребляемое ими чужое экологическое пространство — прежде всего стран «третьего мира», откуда идут мощные потоки сырья и куда переводятся ресурсоемкие отрасли и химическая промышленность. При этом развитые страны формируют на своей территории до 2/3 мировых отходов.

Однако еще хуже экологические стартовые условия у стран противоположного полюса, входящих в Юго-Восточноазиатский центр дестабилизации окружающей среды.

Это в большинстве своем развивающиеся страны, сделавшие серьезный рывок в индустриализации и использовании новых технологий. Здесь очень высока плотность населения — от 100 (Индонезия) до 840 (Бангладеш) человек на км² при почти полном отсутствии ненарушенных экосистем.

Бедность и перенаселенность идут рука об руку с глубоким экологическим неблагополучием. И когда жизнь подавляющего большинства теплится где-то на грани выживания, рушатся и этические заслоны на пути варварского истребления природы. Особенно наглядно демонстрирует это Бангладеш, где территорий с уцелевшими экосистемами не осталось совсем, а также Индия, где от них сохранился всего 1%. Как не вспомнить тут грустную сентенцию, принадлежащую Индире Ганди: «А не являются ли нищета и нужда самыми большими загрязнителями?»

Государства, чья территория и плотность проживания позволяют расширить площадь их естественных экосистем без ущерба для населения страны, — доноры экологического пространства. Таковы Россия и Канада, отчасти США, страны Скандинавского полуострова, значительная часть развивающихся государств Южной Америки. Их территория может стать в дальнейшем плацдармом для стабилизации биосферы. Но поскольку плодами ее так или иначе воспользуется весь мир, то естественно, что не входящие в эту группу страны можно рассматривать в качестве экологических потребителей, или «реципиентов». Есть, конечно, в этом ряду и страны, не принадлежащие однозначно ни к той, ни к другой категории, то есть занимающие некоторое промежуточное положение — как, например, Пакистан, Китай, ЮАР.

Но это только одна сторона оппозиции. Дело в том, что основной финансово-экономический потенциал в мире сосредоточен, как правило, не там, где еще сохранились острова, островки и оазисы уцелевшей дикой природы. И с этой точки зрения многие из стран-реципиентов в свою очередь могут выступить в роли доноров, только уже финансовых, субсидирующих затраты на восстановление природных экосистем в других частях света.

Последнее в особенности касается индустриально развитых государств — главных загрязнителей окружающей среды и основных источников эмиссии парниковых газов. Сегодня они фактически существуют за счет своего рода «экологической ренты», предоставляемой им странами с сохранившимися естественными экосистемами, то есть за счет потребления чужого экологического пространства.

К сожалению для стран — экологических доноров, рента эта пока еще не осмыслена на межгосударственном уровне, хотя едва ли такой порядок сохранится и в дальнейшем. Как, впрочем, неизвестна и истинная цена того, что мы называем экологическим пространством.

Во всяком случае, это не та цена, которую мы, городские жители, платим, например, за воду (то есть, в сущности, за оборудование, добычу и доставку воды), а фермеры и владельцы недвижимости — за землю. Ведь цена земли определяется не столько теми природными сообществами, которые на ней «прописаны» (хотя иногда и ими), сколько спросом и предложением на те «услуги», которые могут предоставить эти составляющие фундамента жизни. Причем «услуги» эти, как правило, ограниченного и, вместе с тем, весьма специфического диапазона. Это могут быть и природные достоинства какого-нибудь лесопарка, где можно развернуть курортное строительство, но чаще речь все-таки идет о плодородии земли (в расчете на возделывание сельскохозяйственных культур), ее местоположении (пригодности под городскую либо промышленную застройку) или сокрытых богатствах ее недр.

Таким образом, дело почти всегда касается той или иной финансовой выгоды, которую можно извлечь из освоенного участка земли, но никогда — его ценности как элемента биосферы, выполняющего свою часть работы по поддержанию ее региональной и общепланетарной стабильности.

По книге: В.И. Данилов-Данильян, К.С. Лосев, И.Е. Рейф. Перед главным вызовом цивилизации: Взгляд из России. — М.: ИНФРА–М, 2005.

Авторы книги объявлены газетой «Зеленый мир» «Зелеными людьми года» по номинации «Образование».