О происхождении
русского чернозема

В.В. ДОКУЧАЕВ

Печатается с сокращениями

Продолжение. См. № 11/2007

Водное образование чернозема невозможно допустить потому, что чернозем всегда обнаруживает самую теснейшую связь с той подпочвой, на которой он залегает: рассматриваемая нами почва к любой материнской породе представляет целый ряд переходов как в физическом, так и в химическом отношениях. Ничего подобного не представляет ни одна типичная осадочная порода: каменноугольные пески, глины и известняки не имеют между собой в данном отношении ничего общего. Представим себе, что наша Нева нынешней весной принесет в Финский залив массу ила и грязи со сравнительно большим количеством органических веществ; пусть эта муть осядет где-нибудь в заливе на песках; спрашивается, какая будет связь между осадками нынешнего года и тем слоем, на котором она отложилась? Никакой. Что же касается нахождения валунов и фораминифер в черноземе и на нем, то этот факт отлично объясняется растительно-наземным происхождением данной почвы. Чернозем никогда не был и не мог быть под водой.

Защитниками болотного происхождения нашего чернозема являются академик Эйхвальд, Борисяк, Вангенгейм фон Квален, Людвиг и проф. Г.Д. Романовский. Различие между воззрениями этих ученых заключается в том, что Эйхвальд, Борисяк, Людвиг и Романовский допускали происхождение чернозема из местных степных болот и озер; Квален же видел главный источник, давший черноземный материал, в северных болотах.

Зная по личным наблюдениям, что болотный и степной перегной образуются в южной России медленно и в малом количестве, последний ученый пришел к тому заключению, что чернозем в степях не мог образоваться; зная, с другой стороны, что лесные болота и болотистые почвы распространены в северной России крайне широко и достигают там часто весьма значительной мощности, Вангенгейм фон Квален высказывает такую догадку: если бы, говорит он, мировая катастрофа, вроде потока [талых ледниковых вод]*, захватила на своем пути с севера на юг упомянутые сейчас громадные массы ила, торфа и пр., перетерла бы их возможно тонко и перемешала бы с минеральными частями самого потока и все это перенесла бы на юг, то нет никакого сомнения, что из этой смеси образовался бы настоящий чернозем и, как более легкая часть, осадился бы на поверхности; и тогда нам не было бы нужды прибегать ни к черной юре, ни к глинистому сланцу. Таким образом, видно, что Вангенгейм фон Квален стоит, собственно, в середине между защитниками чисто морского и чисто болотного происхождения чернозема.

Не входя в подробности, укажу здесь все важнейшие устои, приводимые защитниками болотной гипотезы.

1) Из всех современных образований «черный ил болот и озер» по своему наружному виду ближе всего подходит к степному чернозему, а в губерниях Гродненской и Минской он прямо происходит из торфа.

2) Чернозем совершенно лишен примеси грубых частей; подобно болотному илу он состоит из вполне однородных, всегда мелких частей.

3) Чернозем залегает только там, где грунт мало проницаем для воды.

4) Местами он содержит в себе диатомовые [микроскопические водоросли с кремневым панцирем] и пресноводные и наземные раковины.

5) В прежнее время болота были распространены в степях гораздо шире, чем теперь.

Однако ни один из этих устоев не может назваться крепким. Достаточно положить рядом болотный ил и чернозем, чтобы сразу увидеть между ними громадную разницу. В массе чернозема органические остатки не сохранили своего строения; в любом же торфе, в любом болотном иле можно отличить целый ряд растительных форм; цвет болотной земли всегда с сильным синеватым оттенком, структура ее совершенно иная, чем у чернозема; наконец, насыпьте на левую руку немножко чернозема, а на правую торфяной земли, и вы сейчас заметите ту глубокую разницу, какая существует между ними: так велика разница в их удельных весах.

Неверно и то положение защитников рассматриваемой нами гипотезы, будто наш чернозем совершенно лишен примеси грубых частей. В среднем, переходном горизонте чернозема почти всегда наблюдаются весьма мало измененные куски лёсса, мела, известняка и других пород, являющихся там и здесь подпочвой для чернозема.

Если и можно говорить об однородности чернозема, то исключительно только для его самого верхнего (А) горизонта, да и то не всегда, так как и здесь попадаются иногда даже гальки гранита.

Далее, нам говорят, что чернозем залегает только там, где грунт (подпочва) мало проницаем для воды (Эйхвальд); это опять недоразумение. А.В. Советов уже сообщил вам, на основании моих исследований, что черноземную полосу России можно разделить (с запада на восток) на два больших района — юго-западный и северо-восточный; подпочвой первого района являются обыкновенно супески [супеси], которые кажутся местами довольно плотными, что обусловливается, однако, не богатством глины, а большим содержанием углесолей, которое доходит здесь до 15 и более процентов. Подпочву второго района составляет или суглинистый лёсс, или мел, или меловые рыхляки и пр.

Где же здесь особая плотность черноземного грунта, плотность, которая могла бы способствовать особому заболачиванию наших степей?

Далее, сторонники болотной гипотезы приводят в ее защиту нахождение в черноземе диатомовых. Но это соображение, имевшее некоторое значение 30 лет тому назад, в настоящее время потеряло всякий смысл; теперь присутствие диатомовых доказано в образованиях наземных, болотных, ключевых, речных и морских; они же встречаются и в породах вулканических. Что касается пресноводных раковин, которые наблюдал в черноземе проф. Г.Д. Романовский, то этот факт относится исключительно только к наносному, а не нормальному чернозему. Наконец, хотя большее в прежнее время распространение болот и озер на юге России и весьма вероятно, но сам по себе этот факт ничего не значит в данном случае. Нужно доказать не то, что озер и болот в степях было когда-то больше, а то, что они были именно в тех местах, где теперь залегает типичнейший чернозем; но это не доказано.

Ввиду всего сказанного, ввиду, наконец, того обстоятельства, что ни морская, ни болотная гипотезы не объясняют ни одного из наиболее существенных признаков нашего чернозема, я, подобно многим моим предшественникам, прихожу к такому выводу, который имел честь неоднократно высказывать в печати, — что нельзя приписывать нашему чернозему ни морского, ни болотного происхождения. Это теперь аксио­ма, против которой могут спорить только люди, для которых дважды два не есть четыре.

Итак, где же искать разгадки поставленного нами выше вопроса о происхождении русского чернозема? Оказывается, что и в этом случае, как и во многих других, народное сознание опередило науку. По народному воззрению, о котором упоминает уже Мурчисон и которое мне самому не раз приходилось слышать от простолюдинов, чернозем обязан своим происхождением наземной растительности. В науке этот взгляд в первый раз был высказан Гильденштедтом (1787) и затем повторен Германом, Эверсманом, Гюо, Рупрехтом, Богдановым, Штукенбергом и вашим покорнейшим слугой.

И действительно, что чернозем есть образование местное наземное, происшедшее через изменение тех материн­ских горных пород, которые и теперь подстилают его, в пользу этого положения, независимо от доводов академика Рупрехта, можно привести еще и следующий ряд доказательств.

1) И в химическом, и физическом отношениях наш чернозем [там, где он образовался, не переотложенный] всюду представляет самую тесную связь с подпочвой.

2) Как первичные (главным образом минеральные), так и вторичные (главным образом летучие) химические элементы распределены в данной почве всегда по однообразным, строго определенным законам: чем ниже в черноземе взят образчик, тем больше будет в нем общая сумма элементов первичных, тем меньше элементов вторичных, и наоборот.

3) Наш чернозем имеет определенную среднюю толщину, которая удерживается на пространстве 80—90 млн десятин.

4) Он всюду сохраняет известное строение.

5) Он безразлично залегает как на водоразделах, так и по склонам, как на местах высоких (абсолютно), так и низких.

6) Подстилкой для чернозема служат породы всевозможного возраста и почти всевозможного состава.

7) Он обнаруживает живейшую связь с климатом и дикой растительностью страны.

8) Наконец, чернозем не слоист и содержит в себе остатки исключительно наземной растительности.

Все это можно объяснить себе, только допустив местное наземное происхождение чернозема.

Но, к сожалению, согласие между упомянутыми выше авторами ограничивается только тем общим положением, что чернозем есть образование местное, происшедшее за счет тех организмов, которые здесь жили и умирали. Что же касается деталей вопроса, например: какие горные породы служили преимущественно материнскими породами для нашего чернозема, какие организмы, животные или растительные, принимали наибольшее участие в его образовании и пр. и пр., то здесь уже замечается порядочная пестрота во взглядах. Так, относительно грунта, подпочвы, на которых впервые поселились растения, давшие начало нашему чернозему, проф. Орт, Агапитов и другие говорят, что почти единственная порода, годная для перехода в чернозем, есть так называемый лёсс. Лёсс по названию своему, вероятно, мало известен вам, но нет сомнения, все бывавшие из вас на юге, конечно, не раз его видели. Типичный лёсс — это рыхлый, пористый желтоватый, довольно мергелистый суглинок (иногда супесь), обладающий способностью распадаться на более или менее вертикальные столбы, содержащий в себе то наземные (чаще), то пресноводные раковины; нередко попадаются в нем и кристаллические валуны и гальки; углесоли распределены в лёссе то равномерно, то в виде орехообразных стяжений, так называемых журавчиков.

На каком же основании считают лёсс почти исключительной материнской породой для чернозема? Главнейшим основанием для такого заключения служит то соображение, что анализы туркестанского, китайского, сибирского и малороссийского (украинского) лёсса показывают, что его физические и химические свойства несравненно выше, чем те же особенности наших северных суглинков, и что, в силу этого, лёсс сам по себе есть уже весьма плодородная почва. Я не отрицаю величайшего значения лёсса, как подстилки для чернозема, именно ввиду сейчас указанного соображения, но, с другой стороны, далеко не согласен так тесно привязывать наш чернозем к лёссу, как это делают упомянутые ученые. Причины, по-моему, совершенно понятны и вполне основательны.

Во-первых, наш чернозем залегает в Европейской России на девонских, каменноугольных, пермских, триасовых, юрских, меловых, третичных и постплиоценовых [четвертичных] образованиях, между которыми встречаются известняки, мергель, суглинки, супеси и пр.; в сущности, то же самое наблюдается и в Сибири, как восточной, так и западной, где известны случаи непосредственного залегания чернозема на глинистых сланцах, березитах [измененные породы гранитного состава], известняках, глинах и супесях. Спрашивается, на каком же основании считать лёсс почти единственной породой, годной для преобразования в чернозем?

Во-вторых, работы Рихтгофена, Романовского, Мидден­дорфа и Шмидта ясно свидетельствуют, что знаменитые своим плодородием китайский и туркестанский лёссы не покрыты черноземом; не несут на себе этой почвы и лёсс Западной Европы, и знаменитый ил Нильской долины; а все это, несомненно, приводит нас к тому выводу, что одного лёсса еще далеко не достаточно для образования рассматриваемой нами почвы.

Ввиду всего сказанного я утверждаю, что при известных условиях растительности и климата материнской породой для чернозема могла быть любая горная порода, раз она не представляет из себя кварцевого песка или чистейшей глины.

Еще больше споров относительно той роли, какую играли при образовании чернозема различного рода организмы; здесь ученые сходятся только в одном, а именно, что в данном процессе травянистая растительность во всяком случае принимала важное участие: из года в год, в течение тысячелетий, сгнивая на месте, она постепенно изменяла химически и физически те горные породы, на которых росла. Повторяю, относительно участия этого почвообразователя все согласны; но играли ли при этом какую-либо роль леса, которые, может быть, в то время и были распространены здесь шире? Гильденштедт, Эверсман и особенно Рупрехт решительно отрицают это участие, профессор же Богданов, а раньше его Паллас и некоторые другие ученые, напротив, ставят в данном случае леса рядом со степной растительностью.

Окончание следует

* Пояснения в квадратных скобках даны редакцией.