Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «География»Содержание №36/2001

Хрестоматия

Географическая колористика

Составитель С.В. Рогачев

 

Бесчисленное множество оттенков белого на Белом море
и Печора в сумрачных коричнево-серых тонах

Кий-остров* на Белом море стал одним из любимейших мест художника. Немало дней и ночей провел он здесь наедине с солнцем и морем. Когда смотришь на картины беломорского цикла, то, кроме естественного чувства очарования северной природой, возникает еще и ощущение незыблемости, бесконечности мироздания. Здесь природа у Писахова** не противостоит человеку, не враждебна ему, не подавляет. Наоборот, она раскрывается перед ним, сливается с его существом.

Кажется, что главная тема беломорских картин Писахова — тишина, но тишина особая, не расслабляющая, а рождающая творческую и волевую сосредоточенность. Картины этого цикла чрезвычайно просты по сюжету. Почти на всех полотнах — берег Белого моря, прибрежные камни, кусты и обязательно сосенки. «Не корабельный лес, а незаметная сосна, над которой стоит призадуматься. Сосна — крепость, выносливость русского северного помора».

В беломорских пейзажах Писахова — особый, северный свет, это действительно «свет без теней», золотисто-жемчужный летом и серебристый зимой. Здесь нет резких тонов. Цвет у него всегда чуть приглушен, оттенки нежны, цветовая гамма строга. Особенно удивляет умение художника показать бесчисленное множество оттенков белого.

Из поездок по Пинеге и Печоре художник привез два цикла: «Северный лес» и «Старые избы». В печорских пейзажах на смену беломорской сосне пришла строгая чеканная ель. В них иная манера письма: решительный мазок, определенность светотени, насыщенность цветовой гаммы, здесь нет того романтического флера, который был так присущ беломорским полотнам.

«Старые избы» — небольшая часть огромной работы, проделанной Писаховым для увековечения памятников северной архитектуры. Избы действительно старые, с подслеповатыми окнами, с покосившимися амбарами, с неизменно резными трубами на крышах — все в сумрачных коричнево-серых тонах.

Василий МАЛИНОВСКИЙ.
«Жив я только севером».
К столетию со дня рождения
Степана Григорьевича Писахова. 1979

* О Кий-острове в Онежской губе см.: «География», № 21/99, с. 22.

** С.Г. Писахов (1879—1960) — архангелогородский уроженец, писатель, сказочник, художник. В истории русской литературы и живописи известен как певец Русского Севера. В качестве художника, фольклориста и этнографа Писахов обследовал берега Белого моря, бывал на Новой Земле, в Югорском Шаре, был участником первой полярной экспедиции В. Русанова (потом участвовал в поисках пропавших групп Г. Брусилова, Русанова, Г. Седова; с капитаном В. Ворониным ходил на спасение экспедиции У. Нобиле), не менее десяти раз ходил на Новую Землю.

 

Яркий, драматичный, резкий, лишенный таинственности
свет Южной Италии

Есть такие специфические особенности итальянской жизни, которые легче всего понять, глядя на полотна Гуттузо*. Первая из них — это своеобразие света в Южной Италии: он ярок, драматичен, резок, лишен таинственности. Очень трудно установить, в какой степени климат и погода страны влияют на ее изобразительное искусство. Роль природы в сознании людей определяется их мировоззрением, а оно, в свою очередь, — общественным строем... И в то же время, как только итальянские художники еще в начале эпохи возрождения стали изображать окружающую действительность, передавая особенности климата и пейзажа, в итальянском искусстве появились черты, отличавшие его от искусства других стран.

Северяне, смотря на некоторые картины Гуттузо, часто думают, что краски у него «преувеличены», что им искусственно придано чересчур напряженное, драматическое звучание. В действительности же они, как правило, основываются на очень точной передаче яркости освещения того или иного ландшафта. Ведь летом к югу от Рима все, за исключением крестьян, которые носят широкополые шляпы, защищают глаза от яркого солнца темными очками.

Однако мало сказать, что солнечный свет на Средиземном море яркий, он еще и постоянный, то есть прямая противоположность, например, английскому свету, который, как можно видеть на картинах Констебля и Тёрнера**, полон движения, неожиданностей и ежеминутных изменений. Постоянная сила итальянского света делает очень зримым своеобразие каждого предмета, на который он падает, и предмет воспринимается как непреложный факт, а не как мимолетное впечатление. Разница между светом юга и севера в ее крайнем проявлении — это как бы разница между тем, что можно с х в а т и т ь рукой, и тем, что улавливает, познает разум.

Джон БЕРДЖЕР.
Ренато Гуттузо. 1957.
Пер. с англ.

* Р. Гуттузо (1912—1987) — итальянский художник, коммунист.

** Джон Констебл (Констебль; 1776—1837), Уильям Тёрнер (1775—1851) — английские живописцы, для творчества которых характерны искания в передаче цветовой гаммы, воспроизведения световоздушной среды, внимание к оттенкам, полутонам, фантасмагоричным красочным эффектам.

 

Малиновый кварцит —
зажженный кровью сердца

Вепсские напевы — словно слезы,
вепсские порфиры — как заря.
Надрывали грудь каменотесы,
уплывали камни за моря*.

Ломота в коленях, шрам на шраме.
Жалкие считая медяки,
каменно-тяжелыми словами
проклинали камень мужики.

Радости им мало, что придавлен
вепсским камнем сам Наполеон**,
что на весь крещеный мир прославлен
гордый строй малиновых колонн***.

Цвета августовского заката,
будто вепсской кровушкой полит,
он в дворцах средь жемчуга и злата
скрытою мятежностью горит.

И не видят господа, что камень
вдруг оттенок изменяет свой:
будто бы наружу рвется пламень
мрачноватый, гневный, грозовой.

Грянул гром
и новым поколеньям
возвестил высокую судьбу.
И вошло, как солнце, имя «Ленин»
к вепсу в закопченную избу.

На душе у мужика полегче:
на себя трудись, не на царя!
Как же он опять ссутулил плечи,
леденящий ветер января!

Ленин умер...
Замерзали слезы,
не успев до камня долететь.
Думали, сойдясь, каменотесы:
как достойней Ленина воспеть?

Думали:
«Мы слов найти не сможем,
да и жизнь у песни коротка.
Не из слов мы песню нашу сложим, —
высечем из камня
на века.

Всех оттенков камни есть у вепсов,
мы такой отыщем среди скал,
чтобы он на солнце загорелся б
гордо, как “Интернационал”...»

И ломали камень, и тесали,
только эхо слышалось везде.
Вепсы молчаливые писали
каменную песню о вожде.

Мавзолей...
Посланцы всей планеты
сходятся, торжественные, тут,
через все границы и запреты
все идут паломники, идут, —
а с фронтона светит имя «Ленин»,
вепсами зажженная, горит
кровью сердца, трудным вдохновеньем
песня,
превращенная в гранит.

Тайсто СУММАНЕН.
Баллада о вепсском камне. 70-е годы.
Пер. с финск. Гл. Семенова

* О вепсах и вепсском Брусненском месторождении малинового кварцита (в Карелии) см.: Д.В. Заяц. В Шелтозеро, к вепсам//География, № 19/2001, с. 10—14, 19—32.
** Из вепсского камня сделан саркофаг Наполеона.
*** Речь идет о колоннах Исаакиевского собора в Петербурге.

 

Морской спектр

Темное неприветливое Балтийское море.

< . . . >

Море по-прежнему балтийское, то есть темное, неласковое, на просвет чуть зеленое. Но уже оно как-то жиже, прозрачное.

< . . . >

Постепенно втянулись в Северное море. Оно такого же типа, как и Балтийское, но имеет свою индивидуальность; оно светлее и прозрачно-зеленое. Нечто вроде салатного супа, приправленного сметаной.

< . . . >

Вода в Ла-Манше восхитительного, сказочного, голубовато-салатного цвета, нежного аквамаринового. В ней действительно чувствуется аквамарин. Такого цвета бывают глаза у очень красивых романских женщин. Не скажешь, что они зеленые, и не скажешь, что они голубые. А именно такие, как в ясное утро море в Ла-Манше: аквамариновые. Эстер уточняет: фисташковые. Может быть, немного и фисташковые.

< . . . >

За окном — Бискайский залив, через 1—2 часа Атлантический океан. Погода тихая. Вода в океане темно-синеватого цвета какого-то «бромистого» оттенка. Без примеси зеленого.

< . . . >

Атлантический океан. Красивая темно-синеватая вода без примеси зелени.

< . . . >

Образцовый безоблачный день в Средиземном море. Чудесный цвет воды.

< . . . >

Вдалеке чуть заметный конус Этны. Ионическое море. Вода еще более синяя, лиловая, чистая. Самое глубокое место Средиземного моря. 3—4 километра глубина.

< . . . >

Скоро Дарданеллы. Море по-прежнему синее.

< . . . >

Потом родное Черное море. Здесь вода уже явно черноморского цвета, который отличается от средиземноморского тем, что в нем явственно ощущается земля.

< . . . >

Проснулся — в окне Черное море. Полоса зари. Вода действительно черная.

Валентин КАТАЕВ. Все-таки, может быть, «Огни Лиссабона?»
(Из путевого дневника). 1956