---

 

Неожиданный Иран

Т.Г.НЕФЕДОВА
доктор геогр. наук, ведущий научный сотрудник
А.И.ТРЕЙВИШ
доктор геогр. наук, ведущий научный сотрудник
отдел социально-экономической географии
Института географии Российской академии наук

Ехать в Иран мы слегка опасались. Исламская революция, жесткая идеология и непонятный быт, обязательный для женщин хиджаб — все это и пугало, и притягивало. Но какие же мы географы, если не хотим увидеть неведомый нам мир? А этот мир окружил нас уже в московском аэропорту — женщины в черных чадрах, бородатые мужчины. За неимением хиджаба, пришлось покрыть головы шарфами уже при выходе в Тегеране, где на нас смотрели с многочисленных портретов строгие глаза аятоллы Хомейни — лидера исламской революции.

Летели мы в конце декабря из грязной, слякотной и промозглой Москвы. А первое, что увидели в Тегеране утром — яркое солнце, хотя погода была нежаркая (10—12 градусов), и вечнозеленые деревья. Это был действительно другой мир, который мы попытались если не понять, что невозможно за десять дней турпоездки, то хотя бы пересечь по осям «север—юг» и «запад—восток».

Что нас поразило в Иране

Первое — это красивые лица, мужские и женские, молодые и старые, окаймленные чадрой (накидка из ткани на голову и все тело, не закрывающая лица, в отличие от паранджи, которую здесь почти не встретишь) или хиджабом, закрывающим волосы и шею. Когда видишь эти правильные, точеные черты, огромные с поволокой глаза персиянок, сразу ощущаешь себя не в исламском Иране, а в прекрасной Персии (страна назвалась Ираном только в 1935 г.), хотя в этногенезе персов участвовали и арабские, и тюркские племена. Современный Иран многонационален, персы составляют лишь половину населения. Самая многочисленная «нетитульная» группа — азербайджанцы (24%), много курдов, арабов, армян, туркмен и др.

Персиянки остались для нас загадкой. Многоженство (разрешено до четырех законных жен) в современной жизни встречается редко. Разводов в Иране много, чаще они происходят по инициативе женщин. Трудно представить, что образованная жена потерпит соперниц в своей семье. По традиции многие ходят в черной чадре, хотя чадру, в отличие от хиджаба (иранские женщины сами часто заменяют его платком или шарфом), носить необязательно, она служит женской униформой лишь в некоторых образовательных учреждениях. Мы долго не понимали, кто покупает открытые полупрозрачные кофточки и обтягивающие джинсы, которых так много на витринах и прилавках? Потом иранские мужчины нам объяснили, что дома их жены «западнее западного». А на улице они одеты весьма скромно — если не в чадре, то в черных брюках и в длинном темном пиджаке. Все автобусы разделены на женскую и мужскую половины, в метро тоже отдельные вагоны, хотя есть и общие — для семейных пар.

Второе, что нас поразило, — доброжелательность. Люди часто улыбаются, всегда готовы помочь, никуда не спешат. Если обратиться с вопросом, заблудившись в городе, то, даже не зная английского, объяснят жестами, проводят. А узнав, что ты русский, искренне обрадуются. В истории отношений с царской Россией и СССР были осложнения (оккупация, попытки сохранить сферу влияния, во время ирано-иракской войны СССР поддерживал Ирак). Но современные иранцы Россию любят и считают россиян друзьями, нас ассоциируют здесь с двумя понятиями: «Путин» и «Бушир» (атомная станция, которую строит Россия на юге Ирана). Общая доброжелательность и отсутствие нервозности особенно заметны в больших городах у водителей. Правила движения соблюдаются весьма приблизительно, все едут куда хотят, масса заторов. Путешествуя на небольшом автобусе, мы попадали в эти заторы постоянно. Но никто не нервничал, все улыбались, пропускали друг друга и терпеливо ждали своей очереди проехать.

А города в Иране огромные. Тегеран, почти как Москва: с пригородами — 12 млн жителей. Мешхед, Тебриз, Шираз, Исфахан — города-миллионеры, шумные, загазованные, разбросанные, поскольку высотных домов не так много и преобладают типичные для юга двухэтажные постройки: внизу лавочка, сверху — жилая часть.

Напуганные по литературе исламским социализмом, мы никак не ожидали увидеть такой его торгово-базарный вариант. Помимо многочисленных частных лавочек, в каждом городе есть один, а то и несколько базаров, огромных и бесконечных. Торговля здесь неискоренима никакой революцией. На одном базаре мы увидели цитату из Корана с переводом на английский, смысл которой сводился к тому, что истинно верующих коммерция не заставит забыть о Боге. Кажется, что торгует большинство населения. Это, в определенной мере, спасение от безработицы и безденежья. Ассортимент товаров, кроме национальных, похож на московский — турецкий и китайский ширпотреб. Зато палатки с иранскими товарами на базарах затягивали как воронка. Разнообразные ковры, шерстяные, хлопковые и шелковые, ручной и машинной работы, старинные и современные, односторонние и двухсторонние. Необычайной красоты скатерти и салфетки: яркие, праздничные, тканые ширазские скатерти с золотой ниткой, сине-бело-красные набивные исфаханские и т.п. Множество красивых тканей, в т.ч. специальные для пошива чадры, на которую уходит около 5 м. А еще платки, шали, сумки, изделия из металла, кальяны, посуда, самовары. Чай в Иране — национальный напиток (кофе мы увидели только в армянском квартале), его пьют всюду, огромные самовары стоят даже на улицах. И наша уверенность в русском происхождении самовара была сильно поколеблена.

Ислам напоминал о себе на каждом шагу множеством мечетей. Россиян, привыкших к многокультурности, мечетями не удивишь. Но здесь их монументальность, разнообразие и красота впечатляют. Обычно они облицованы керамической плиткой с красивым орнаментом в голубых тонах, имеют множество ниш, украшенных по-разному, резные минареты. Каждая мечеть — это произведение искусства, которое можно рассматривать часами. Когда нет службы, во многие мечети можно зайти просто так. В некоторых акустика столь хороша, что если щелкнуть пальцами, купол отзовется пистолетным выстрелом, а если топнуть ногой, то пушечным. Исключение составляют главные центры религиозного паломничества в Куме и Мешхеде, куда туристов не пускают.

Территория Ирана вне шумных, забитых толпами и машинами городов — в основном сухие нагорья и пустыни с небольшими оазисами у рек и поселений. Исключение составляет Прикаспийская полоса. Из 71 млн человек (половина населения России) 67% живет в городах, а остальные — на обрабатываемых сельскохозяйственных землях, которых всего 9% территории (около 14 млн га — почти в 10 раз меньше, чем в России).

И наконец, весьма плотское открытие — это иранская еда. Обязательный обильный рис и множество овощей сопровождают куриные, говяжьи, птичьи, рыбные кебабы (любое мясо или рыба кусочками), шашлыки, зажаренные цыплята, целые форели и т.п. Суп в Иране всего один, перловый, он так и называется — «суп», но в разных местах его умудряются готовить с разными ингредиентами. Все это красиво, вкусно и очень дешево: самый разнообразный обед стоил не больше 6—8 долларов (в пересчете), причем порции были так велики, что одной хватало на двоих. Гостиницы также недороги. Так что путешествовать по Ирану оказалось безопасно, не накладно и очень интересно. Интерес этот подогревался древнейшей персидской историей.

Немного истории

Тысячи лет назад, когда на большей части Европы царила первобытность, ядро Ирана формировали древние исторические области и государства: Элам, Персида, Парфия, Мидия. В IV—VI вв. до н.э. огромное царство Ахеменидов простиралось от Черного моря до берегов Инда. В четырех столицах персидский царь проводил разные времена года. Мы под Ширазом видели Персеполис, или Тахта Джамши (Трон создателя мира), — город, где древние персы 21 марта встречали Новый год — Навруз. В 330 г. до н.э. его полностью разрушил Александр Македонский. Руины домов, колонны, статуи, барельефы, Ворота наций помогают представить большой многонациональный город, в котором не было рабства. Недалеко от него не так давно обнаружена в высокой скале гробница царя Дария.

Доисламский Иран был зороастрийским. Заратуштра — один из первых пророков Единого Творца. Зороастризм сохранился поныне (хотя его последователей в Иране осталось не более ста тысяч) и уживается с исламом. В городе Йезд стоит новый зороастрийский храм, а в его окрестностях высоко в горах сохранилось святилище, куда стекаются паломники со всего света. Там поддерживается неугасимый огонь, которому поклоняются зороастрийцы. Еще они поклоняются воде, воздуху и почве, эти стихии загрязнять нельзя. Поэтому зороастрийское кладбище в Йезде представляет собой каменные склепы. Еще недавно здесь были захоронены только кости умерших, а трупы расклевывали птицы на расположенной рядом Горе молчания. Сейчас такой способ погребения не применяется, но запрет загрязнения четырех сред остается, поэтому трупы бетонируют в тех же склепах.

Внедрение ислама началось с арабских завоеваний VII в. нашей эры. Он долго уживался с другими верованиями, и лишь в 1501 г. шиитский ислам был принят как государственная религия. В XX в. влияние ислама начало ослабевать. При шахах династии Пехлеви началась вестернизация (по турецкому образцу). Кроме того, Иран подвергался мощному влиянию Британии, добывавшей на юге страны нефть, и России — в северных провинциях. Страна была разделена на сферы влияния, раздел шел через зороастрийский Йезд. Реакцией на эту ускоренную вестернизацию, к которой страна была не готова, стала исламская революция 1979 г., ее возглавил приехавший из эмиграции аятолла Хомейни. Монархия была упразднена, установился режим «теократического социализма». От Пехлеви осталось несколько дворцов на окраине Тегерана и в курортных зонах (весьма скромных по сравнению с некоторыми виллами «новых русских») и выше человеческого роста сапоги от огромной статуи.

В 1980 г., пользуясь ослаблением и изоляцией Ирана после революции, в его нефтяные провинции вторгся Ирак. Отпор последовал незамедлительно, но идеи экспорта революции вскружили иранцам головы, и кровопролитная война продолжалась до 1988 г. В каждом городе есть кладбища шахидов с их фотографиями, очень много детей 14—18 лет, которых посылали на минные поля. Рядом висят почитаемые портреты их убийц: Хомейни и его последователя Хаменеи.

Глава современного Ирана — рахбар, высший руководитель, главнокомандующий Али Хаменеи. Он избирается Советом экспертов (86 представителей исламского духовенства) на 8 лет. При нем существует Совет стражей конституции — 12 членов, из которых 6 назначает рахбар, остальные назначает меджлис (парламент). Все кандидаты в депутаты утверждаются этим советом (система замкнутая и сама себя воспроизводящая). Президент в основном представляет страну за рубежом, именно его мы знаем и видим в новостях по телевизору. Но в Иране роль Махмуда Ахмадинежада не так велика. Духовенство куда важнее, но понять, кто же главный в этой стране, непросто. Поскольку между Советом стражей конституции и парламентом постоянно возникали противоречия, был создан Совет целесообразности для разрешения споров, но его председатель — личный советник рахбара. Режим до боли знакомый, хотя его былая жесткость явно ослабевает. Современный Иран напоминает Советский Союз брежневских времен: власть живет своей жизнью, а народ — своей. Существует особый духовный суд, решения которого не подлежат обжалованию, немусульмане не имеют права занимать государственные посты, запрещены западная музыка, балет, есть цензура Интернета. Стражи порядка не разрешают компаниям юношей и девушек общаться на улицах. Эмиграция не запрещена, но эмигранты теряют право въезда в страну, хотя продолжают влиять на соотечественников. Например, популярны эстрадные записи иранских эмигранток (женщинам в стране петь запрещено). Многие молодые люди говорили, что хотят уехать на Запад, к чему побуждают высокая безработица и низкие зарплаты на государственных предприятиях.

Тем не менее, современный Иран быстро развивается. При средней зарплате около 200 долларов (400 — в Тегеране), на окраинах городов ширятся кварталы дорогих особняков «новых иранцев». Повсеместная торговля и базары сочетаются с мощным и неэффективным (на субсидиях и дотациях) госсектором и армией чиновников. В стране 20% неграмотных старше 6 лет, но притом 440 вузов, в т.ч. около 100 светских и 115 исламских университетов. Обучение в государственных вузах бесплатное, более половины студентов — женщины. В конце 1980-х годов создан очно-заочный университет «Паяме нур» (Вестник света), охвативший очень широкий круг людей, включая домохозяек.

Бросок на юг и обратно

Пробыв день в Тегеране, постояв в пробках, съездив в бывшую резиденцию шаха и мало что поняв в этом огромном городе, мы сели в самолет и перелетели через Иранское нагорье с заснеженными вершинами в Шираз. В Ширазе живет 1,2 млн человек, но людей на улицах гораздо меньше, и почти все женщины в черных чадрах (в отличие от тегеранок с их более разнообразной и светской одеждой). Мы попали в провинцию. Неизменными были лавочки, магазинчики и огромный базар. Шираз лежит на высоте 1,5 тыс. м у подножия гор Загрос, тем не менее под Новый год на улицах цвели розы, с деревьев свисали спелые мандарины.

Шираз имеет репутацию города и района-сада. Однако Ширазский оазис среди сухих нагорий оказался невелик. Земли здесь плодоносят при орошении, и зимой сухая растрескавшаяся почва в окрестностях города напоминает такыры. В Средние века оазис процветал. В XII—XIV вв. его прославили поэты Саади и Хафиз, а в XVIII в. Шираз несколько десятилетий был столицей Персидской империи.

В Ширазе мы начали планомерный осмотр мечетей и попали на митинг, посвященный окончанию хаджа. Торжественное заседание по этому поводу мы потом в гостинице смотрели по телевизору: долгое зачитывание речи самим Али Хаменеи, затем выступления «рабочих и колхозников», тоже по бумажке. Знакомая картина.

Посетили мы и медресе, где обучаются 170 человек в течение двух и более лет. Обучение и проживание бесплатные — за счет добровольных взносов мусульман (помимо официальных налогов). Ящики для этих взносов стоят на улицах на каждом шагу.

Дальше наш маршрут лежал к Персидскому заливу. На самолете до города Бендер-Аббас и далее на лодке «доу» на остров Кешм. Эти большие деревянные лодки строят на острове испокон веков. Теперь на них ставят мотор, и она преодолевает 25 км до острова за пару часов. Но сила впечатления от ночного путешествия на старинном судне к светящемуся огнями острову от этого не меньше.

Мы прибыли на Кешм 31 декабря за полчаса до Нового года, праздновать который нам пришлось в номере гостиницы. В стране сухой закон. Никто Новый год не праздновал, здесь он по-прежнему отмечается 21 марта.

Утром 1 января мы проснулись в раю. В окно светило солнце, в 10 часов уже было 23 градуса тепла, городок утопал в пальмах и цветах. Остров Кешм — свободная экономическая зона. Новый город — это шикарные виллы, банки, отели, магазины, откуда иранцы тюками везут товары на материк. В старой части города — убогие домишки, и все выбелено солнцем: и песок, и дома, и белые одежды мужчин с совсем темной кожей. Черные чадры уступили место светлым цветным, некоторые замужние женщины носят помимо чадры нечто подобное черной маске с длинным выступающим носом, закрывающей лицо. Все остальное — пустынный песчаный остров, прибежище рыбаков и кочевников с палатками и верблюдами.

Страшно представить, каково здесь летом, если зимой солнце жарит немилосердно. Старые дома оборудованы своеобразными «кондиционерами» (баджерами), отчасти работающими по принципу нашей печи. Над домом строится большая башня-труба с перегородками, которая вытягивает теплый воздух из помещения. Вода в Ормузском проливе, соединяющем Персидский и Оманский заливы, оказалась теплой и цветущей. Купаться было нельзя: только на специальных пляжах, отдельно мужских и женских, и только в специальных закрытых купальниках.

Экзотика тропиков кончилась быстро. На другой день мы вновь оказались на материке, в шумном, портовом, быстро растущем Бендер-Аббасе. Его население явно превысило официальную цифру в 400 тыс. жителей, что видно по широко раскинутым кварталам новых многоэтажек, шумным, запруженным машинами улицам. Рыбный рынок разнообразием видов и размеров рыбы, а также колоритом продавцов и продавщиц поражал воображение. Росту Бендер-Аббаса способствовала ирано-иракская война. Этот удаленный порт не бомбили, а железная дорога делала его доступным, в т.ч. для грузов, идущих из России в Индию и обратно. Здесь мы единственный раз за все путешествие встретили соотечественников, работающих на строительстве атомной станции в Бушире, расположенном на побережье Персидского залива.

Наш путь лежал на север, на этот раз поездом. Пока не стемнело, мы не уставали поражаться величественным, но сухим и бесплодным нагорьям. Лишь небольшие оазисы с пыльными пальмами и орошаемыми полями нарушали безжизненность пространства. Нагорья постепенно перешли в огромную плоскую пустыню, у края которой стоит отнюдь не маленький (600 тыс. жителей) город Йезд. Тепло кончилось, зима в континентальной пустыне суровая. Хотя до морозов дело не доходило, пришлось достать теплые куртки.

Йезд входит в список городов всемирного культурного наследия. Старая часть города хорошо сохранилась и представлена узкими извилистыми улочками, на которые выходят глухие стены и незаметные двери караван-сараев. В одном из них, переделанном под гостиницу, мы и жили. Открываешь дверь — и попадаешь в персидскую сказку. В центре — большой двор с бассейном, на двор выходят окна и двери помещений, глухих со стороны улицы. Раньше в них жили путники, а во дворе они оставляли на водопой своих верблюдов. Теперь живут горожане или туристы. Бассейн внутри двора украшен пальмами в кадушках, вокруг диваны, покрытые коврами, на которых персы не только отдыхают, но и едят, поджав ноги. Для европейцев рядом стоят столы и самовары — с чаем в любое время суток. Можно по ступенькам спуститься в «канат», подземную систему водоснабжения, глубиной до 50 м.

Побегав по узким улочкам города и лестницам «каната», съездив к зороастрийскому святилищу, налюбовавшись бесчисленными портретами Хаменеи, который при нас посещал Йезд, мы на микроавтобусе поехали в Исфахан через серую мелкокаменистую пустыню. Пейзаж оживляли редкие кустики саксаула да грузовики, бегущие по встречной полосе в 50—100 метрах от нас (места в пустыне много, а дороги в Иране строят с умом и с размахом).

Исфахан (1,6 млн жителей) стоит на реке Зайендеруд (Реке жизни), и путник неожиданно попадает из пустыни в мир воды и роскоши. Фонтаны, бьющие на площадях, красивые арочные мосты, чем-то напоминающие дунайские в Будапеште. Все это говорит о расцвете династии Сефевидов в XVI в., когда Исфахан был столицей и уже насчитывал около 1 млн жителей. Шестиэтажный дворец шаха считался самым высоким зданием в государстве. Разрушенный было в угаре революции, он теперь тщательно восстанавливается. Персидские княжны на фресках дворца с обнаженными головами и руками — свидетели либерального ислама и неискоренимости древних живописных традиций. Огромная площадь для конных игрищ, изукрашенные здания, одна из самых больших мечетей — все это говорило о богатстве. Современный Исфахан, как российский С.-Петербург, — вторая, культурная столица. Здесь университеты и самая большая муниципальная библиотека. И еще — столица ковровая. Ковры продают всюду — и на базаре, что прямо за дворцовой площадью, и в магазинах, и на складах. И мы не удержались от этого соблазна.

Вокруг Исфахана, как и Йезда, множество дымящих заводов (промышленность выброшена в пустыню — неплохое решение городских экологических и планировочных проблем) и птицефабрик. Стало хотя бы понятно, откуда берутся куриные кебабы, но где производятся другие продукты для 71 млн иранцев? Где живет 24 млн сельского населения? Из нашего зимнего путешествия мы поняли, как мало к югу от Тегерана плодородной земли. Все чаще мелькала мысль о дефиците воды на огромном пространстве и о том, что наша страна совершенно не ценит то богатство, которым она обладает.

Продолжить путешествие мы не могли. Но в апреле, выкроив время, отправились в Иран снова, мечтая пересечь его с востока на запад уже севернее столицы. Визы мы получили в аэропорту Тегерана, в иранской фирме нашли русскоговорящего гида-студента.

Бросок с Востока на Запад

Перелетев из Тегерана в Мешхед, мы попали в один из крупнейших центров шиитского паломничества. Здесь расположена мечеть и мавзолей Имама Резы — очень почитаемого народом потомка Мухаммеда в седьмом колене, прославившегося своей мудростью и благочестием и отравленного в 818 г.; второе место паломничества — мечеть Фатимы, дочери Мухаммеда, расположена в Куме, к юго-востоку от Тегерана. Комплекс Имама Резы занимает в центре Мешхеда огромную территорию (60 га) и включает помимо главной еще несколько мечетей, площадей, исламский университет, здание фонда исламских исследований, медресе, библиотеку, музей, общежитие для паломников, гостиницу, ресторан и еще множество непонятных зданий. После долгих переговоров нам выдали чадры, отобрали сумки и фотоаппараты и пропустили на территорию комплекса. Но радость была преждевременна. Нас под конвоем проводили в здание для приема туристов, показали фильм на русском языке об этом комплексе, быстро провели под дождем по некоторым площадям. И все. Выяснилось, что немусульмане не вправе посещать гробницу. Из выданных нам рекламок мы узнали, что здесь проходил международный научный исламский конгресс «Солнечный простор», где большая часть докладов посвящена биографии Резы, например: «Биография Его светлости Резы (да будет мир с ним) в религиозных и научных разговорах», «Коран и Коранические познания в биографии и мышлении Его светлости Резы (да будет мир с ним)» и др.

Именно мечеть и весь комплекс стали градообразующими для второго в стране по размерам Мешхеда. Главную транспортную развязку в центре пришлось загнать прямо под комплекс. Город с 2,5 млн жителей вырос вокруг него, а посещают комплекс до 20 млн человек в год. Вот и задумаешься, то ли это доиндустриальное явление, то ли постиндустриальное.

Сам Мешхед не произвел особенно сильного впечатления, но его окрестности представляли уже иной мир, по сравнению с нашим зимним опытом. Распаханные поля, фруктовые сады; площади в небольших окрестных городках с выставленными на улицу лотками самых разнообразных орехов и фруктов похожи на фруктово-ореховый рай. Здесь же — своеобразный поэтический рай: Омар Хайям, Фирдоуси с его бессмертным «Шахнаме», поэт и философ Фаридаддин. Правда, все они жили в XI—XIII вв. Их гробницы почитаемы, красивы, гармонируют голубыми и бирюзовыми тонами с ближайшими мечетями. А в Нишапуре эту красивую и лирическую картину дополняют великолепные изделия из знаменитой нишапурской бирюзы. И начинаешь понимать, что в этой стране гораздо больше лирического начала, чем эпического. Недаром в таких оазисах-садах, как Шираз (Саади и Хафиз) и Мешхед (Хайям и другие), рождались бессмертные поэты и философы.

Из Мешхеда мы поехали на автобусе на запад между системой Копетдага и Нишапурскими горами в сторону Каспия (570 км). Сельскохозяйственная мощь Ирана была реабилитирована. Вся широкая равнина до гор распахана, зеленели всходы пшеницы, гуляли стада коров.

В сельском хозяйстве страны занята четверть всех работающих (в России официально — менее 10%). Аграрный сектор остается одним их самых отсталых. Половина крестьян безграмотны. Еще при шахе начались аграрные реформы, и многие поместья, кроме наиболее крупных и механизированных, разделили на части. После революции дележ продолжился, поэтому преобладают мелкие крестьянские хозяйства, размером 50 га и менее. Однако перераспределение собственности на этом не закончилось, и многие влиятельные представители духовенства стали землевладельцами. Отряд безземельных сельскохозяйственных рабочих насчитывает около 1,5 млн человек и растет.

Деревушки, которые мы проезжали, с домиками из плохо обожженного растрескавшегося кирпича выглядели убого. Мы поговорили (через гида) с некоторыми крестьянами. Они выращивают в этих местах пшеницу и овощи. Поддерживая низкие цены на хлеб, государство вынуждено доплачивать крестьянам. На субсидирование производства пшеницы в Иране приходится более половины валового субсидирования всех товаров народного потребления.

Страна не обеспечивает себя продовольствием. До четверти потребности удовлетворяет импорт зерновых, мяса, сахара, растительного масла и молочных продуктов. На внешнем рынке Иран славится экзотическими продуктами: шафраном — 80% мирового экспорта, фисташками — 60%, финиками, грецкими орехами, изюмом, абрикосами и лимонами — по 8—17% мирового экспорта.

Преградившие путь к Каспию и заставившие подниматься на перевал отроги Эльбурса вновь погрузили нас в полупустынный серо-желтый каменистый ландшафт, где даже дальние отары овец казались россыпями камней. Но стоило оказаться на склоне, обращенном к морю, картина начала разительно меняться. Такая смена ландшафтных зон, от полупустынь до влажных субтропических лесов, на протяжении десятка километров — наслаждение для географа. Словно за несколько минут ты переезжаешь из Средней Азии на западный Кавказ. Выскочив из Голестанского тоннеля, мы вдруг оказались в лесу с пышной древесной растительностью, под пологом которой журчали реки и пели птицы.

В юго-восточном углу Прикаспия мы обнаружили совсем другую страну. Черные чадры сменились цветастыми туркменскими платками, окаймлявшими лица с признаками монголоидности. В остане (области) Голестан (буквально — Сад роз) четверть населения — туркмены. К морю мы вышли в порту Бендер-Торкемен — северной станции первой в стране трансиранской железной дороги. На диванах вдоль набережной мужчины курили кальяны, а женщины наслаждались чаем после долгого переезда. Из зеленовато-мутной воды иногда высовывали шеи приличной длины змеи, прячущиеся среди камней. Где-то далеко на севере за кромкой морского горизонта лежала Россия.

Начинался «сельско-городской мегалополис» — сверхплотная полоса вдоль южного берега Каспия, состоящая из небольших городков и почти слившихся сел. Двухэтажные дома напоминали кавказские крышами и внутренними двориками с садом и открытой галереей на втором этаже. За ними на склонах гор виднелись бесконечные мандариновые и абрикосовые плантации. В небольших промежутках между поселениями с такой же высокой плотностью паслись коровы или росла пшеница. Мандарины, апельсины разных сортов, кислые и пресные лимоны горами навалены на уличных лотках и стоят копейки.

Собственно морское побережье мало отличалось от любого курортного берега. Вся территория уже поделена между частными домами, гостиницами, пансионатами. К морю оставлены небольшие проходы, общественных пляжей мало. В сезон между женским и мужским пляжами — плотная занавесь. В апреле на этом месте была лишь сетка, а желающие окунуться (вода уже прогрелась) делали это в одежде и шарфах (хиджабах).

Все чаще встречались рисовые чеки, заполненные водой и подготовленные к приему рассады, выращиваемой тут же на обочине под пленкой. Хозяйства в основном частные и небольшие (0,5—1 га), поля обрабатывают вручную или небольшими мотоблоками то по щиколотку в грязи и воде, то по колено. Рис, несмотря на трудоемкость, культура экономически благополучная, в отличие от чая. Его плантации покрывают склоны ближайших гор у города Лахиджан.

Иранский чай не очень хорош, сами иранцы предпочитают индийский или цейлонский. Тем не менее государство старается поддержать кредитами и безвозмездной помощью более 30 га чайных плантаций и 178 чайных фабрик, хотя судьба иранского чая, скорее всего, повторит судьбу грузинского, краснодарского и иных субтропических сортов, не выдержавших конкуренции с тропическими.

Город Решт стал крайней западной точкой нашего маршрута. Сам город да и все побережье в разное время были тесно связаны с Россией, а в XVIII в. несколько лет даже входили в ее состав. В остане Гилян с центром в Реште при поддержке Советской России в 1920 г. была провозглашена Советская Гилянская Республика, а потом Персидская ССР. Памятник ее главе Мирзе Кучек-хану стоит на центральной площади. В 1921 г. этот «мятеж» подавили иранские войска под командованием самого шаха Пехлеви. Отношение к тем событиям сейчас, наверное, двойственное: сепаратисты, но ведь боролись с ненавистным шахом.

В юго-западном углу Каспия в городах Решт и Ленгеруд проявляются не только кавказские, но даже южноевропейские черты: дома из красного кирпича, черепичные крыши. Неизменны пышные базары, к которым добавляются огромные рыбные ряды.

А пригороды, как в Европе и России, охвачены субурбанизацией, только особняки и дачи «новых иранцев» ползут здесь на склоны приблизившегося Эльбурса. Они тяготеют к живописным долинам, располагаясь в деревнях или возле них. Можно легко предположить, что в горных районах у побережья ситуация скоро будет напоминать наше Нечерноземье: местные жители «скатятся» к городам, а их место займут городские дачники.

Обратный путь через перевал Эльбурса к Казвину напоминал путь к морю, только наоборот. Правда, было существенное отличие. При постепенном подъеме по гораздо более широкой долине влажные субтропики постепенно уступали место сухим, которые тянулись очень долго. Типичное южноевропейское оливковое царство: серебристые оливы на склонах, вдоль дорог, в деревнях, оливки в банках на прилавках и на окнах домов. Только винограда, в отличие от Европы, не было. Но постепенно оливковые рощи на склонах поредели, теснясь только в днищах долин, и наконец перешли в травянистые, а затем каменистые ландшафты. Немного спустившись, мы снова оказались на холмах Иранского нагорья, напоминающих сухие степи, частично распаханные.

Пригороды Тегерана, особенно Кередж (4-й по размерам город страны — 1,5?млн жителей), входящий в Большой Тегеран, поразили нас своей мощью, интенсивностью трафика, многолюдностью. Был конец смены, и толпы народа вываливались из ворот автозавода «Иран-Ходро» в свои машины, автобусы, электрички, вернее, в наземное метро, ветка которого протянута сюда из Тегерана.

Мы покидали Иран, который оказался во многом похожим на Россию, зависящим от экспорта нефти и импорта продовольствия, оттаивающим от угара революции, пожинающим как сладкие, так и горькие последствия своей модели социализма, на смену которому приходит рынок. В иранской экономике много узких мест. Например, нефти хватает, а нефтепереработка недостаточна, бензин и иное топливо приходится докупать у соседей. Госсектор раздут и неэффективен (хотя национализация ключевых предприятий началась еще при шахах). Много бедных и безработных, а социальная защита (пенсии, пособия) существует лишь для госслужащих. Немалая часть молодежи мечтает уехать из Ирана и не только в поисках работы и дохода, но и свободы от исламских строгостей. Правда, все это может сочетаться с глубокой религиозностью. В Исфахане молодой таксист, не взявший денег с русских (друзья!), сказал, что не женат и что единственная его любовь — Аллах. А водитель нашего микроавтобуса, тоже молодой, веселый и заводной, готовый пуститься в пляс под любую музыку, тем не менее, регулярно останавливал автобус, чтобы совершить в положенный час краткий намаз.

Но мы открыли для себя и другой Иран, человеческий. Чему можно поучиться, так это доброжелательности людей, их терпимости, трезвости, стремлению к образованию и чистоплотности.

Молодой и образованный Иран, конечно, ждет перемен. Но легкими они, наверное, не будут. В любом случае, нынешний строй создал неплохую дорожную инфраструктуру, систему образования и традицию государственного регулирования.

Фото авторов