Пространственное искусствоведение

Разбор задания

напечатанного в № 7/2009

 

Северо-запад Ульяновской обл. Карсунский р-н. А.А. Пластов. Полдень. 1961. Родник этот поныне сохраняется в окрестностях Прислонихи. Фото справа — с семейного сайта Соловьевых solovjov.ru. Вода из родника попадает в Урень, из него — в Барыш, оттуда — в Суру, Волгу и в итоге оказывается в бессточном Каспии. Там же и вода тех дождей, под которыми, и тех снегов, на которых росли Корин, Верещагин, Рылов, Васнецов, Шишкин, Нестеров, Петров-Водкин, Кустодиев.

 

Некоторые водители, проезжавшие в тот день у «Сокола», опасливо притормаживали: «уж не гаишные ли сирены и крякалки расчищают дорогу очередному "кортежу"?». Потом, прислушавшись, недоуменно косились в сторону распахнутых настежь окон Строгановки.

Там победно трубил и удовлетворенно крякал старый профессор искусствоведения. Он возбужденно бегал по коридорам училища, потрясая пачкой конкурсных ответов. Только что письма подвез ему Петя, а пересланные электронные файлы распечатала для проверки лаборантка Лена (сам профессор не очень горазд в компьютерах: он и абзацный отступ в текстах по сю пору гонит пробелами).

Показывая пачки ответов коллегам и встречным студентам, профессор буквально стонал от переполнявших его чувств: «Ну что за ребята! Всё, решительно всё знают! Подумайте: я тут своим доцентам разворот «Географии» показывал, так они двое суток Соломаткина вспоминали, а «Созерцателя» так и не атрибутировали: Крамской, мол, портретист — и точка». И, перебегая к очередной группке коллег, продолжал расхваливать участников «Географического пополнения», выходя на всё более широкие обобщения в том духе, что ще не вмерла Росiя и еще Росья не сгинела, коли есть в стране ребята, разбирающиеся в русском искусстве. «И коли есть учителя географии, — добавлял он, — которые, будучи профессионалами в своем тоскливом (это слово профессор произнес вздохнув, но со знанием дела: он листал школьные учебники своей внучки) предмете, открыты еще и прекрасному и готовы открывать прекрасное ученикам».

— Меня, правда, немного настораживает, — поделился искусствовед с Петей Ивановым, когда, завершив выплеск эмоций, он уединился с молодым человеком в кабинете, чтобы рассортировать письма, — что среди неузнанных полотен чаще всего оказываются пластовская «Жатва» и часть ко´ринского триптиха. Удивительно, но великих советских художников знают хуже, чем тех, основная часть творчества которых пришлась на дореволюционное время.

— В рамках общей пещеризации общества это естественно, — отозвался Петя. — Разве вы не видите роения болтунов, пытающихся представить всё советское как заведомо плохое? Одна нынешняя крысиная возня вокруг «возвращения» городу Кирову прежнего имени чего стоит. Умные общественные деятели зовут свои общества вперед, а эти, не вполне дееспособные, могут разве что «возвращаться». Подобного слабоумия за последние годы порядком напущено и в школьные учебники. Так что сто´ит ли удивляться, что моим младшим сверстникам сегодня не говорят об убежденном певце колхозного строя Пластове? Что на «Комсомольской кольцевой» им даже в головы не приходит эти головы поднять к ко´ринским патриотическим мозаикам?

В душе искусствовед не мог не согласиться с Петей; жизнь, однако, научила старого профессора избегать острых формулировок, и он перевел разговор в практическую плоскость:

— За каждую узнанную картину и верно указанного автора мы, конечно, дадим небольшие баллы. Но ведь не это было главным элементом задания, верно?

— Конечно, главное было в том, чтобы географизировать информацию. Точнее, найти географический принцип в представлении информации.

— И с этим участники конкурса справились. Так же, как, кстати, и я справился с этой задачкой, когда вы мне задали ее для блиц-решения в начале лекции. (Не отпирайтесь, я знаю, что это ваших рук дело: ваша подруга Лена всё рассказала.)

— Простите, профессор, — покаянно отозвался Петя, — я вовсе не хотел сорвать вам лекцию, я просто вашего почерка не разобрал.

— И хорошо сделали. Был, конечно, элемент риска, что престарелое существо, — профессор склонил седую и лысеющую голову, — встанет в тупик. Был риск, что в тупик зайдут и участники конкурса: мне многие коллеги, когда я им показал 7-й номер «Географии», так и говорили: мол, очумели там эти географы, наши студенты — будущие художники и те решения не видят. Впрочем, это уже камень в мой огород. Значит, я преподавал не так: сосредоточивался на историческом контексте творчества и оставлял в тени простран­ственную составляющую.

Петя не возражал.

— В большинстве присланных ответов, — закончив самокритику, продолжил профессор, — найден верный принцип решения: репродукции в студии были развешаны в примерном соответствии местам рождения художников — авторов картин.

— Насколько позволял формат прямоугольника стен, разумеется.

— Да, понял: получилась своего рода проекция карты изнутри на периметр стен. Как если бы на полу студии была вычерчена карта Русской равнины, места рождения художников были обозначены тумбочками, а в центре стоял фонарь. В таком порядке примерно и легли бы тени от них на периметр.

— Примерно...

— И я поначалу решил, что речь идет просто о координатах: «севернее — южнее», «западнее — восточнее». Мне сразу бросились в глаза знаменитый южанин астраханец Кустодиев на одной стене и северянин Верещагин (он же земляк Игорю Северянину, а Лотарев ведь не просто так взял псевдоним) — на противоположной. Уцепившись за эти крайние точки, я стал быстро проверять «координатную» гипотезу, насколько держал в уме карту, конечно. Места-то рождения художников я, разумеется, держу в памяти.

Кстати, думаю многим участникам конкурса верное решение подсказали публикуемые в вашей «Географии» сведения о субъектах федерации: мне там очень нравится рубрика об известных людях, родившихся в регионе.

Я же места рождения художников держу в памяти не просто потому, что это мой предмет. Я ведь почти во всех этих местах бывал: там чтут память замечательных уроженцев. Появление на свет крупного художника часто буквально демаркировано на местности; в тамошние музеи, к тамошним памятникам и мемориальным доскам, на тамошние улицы, носящие имена этих художников, я столько раз возил студентов, столько раз бывал с коллегами на юбилейных торжествах. А с теми местами рождения художников, где памятников еще не поставили, есть другие яркие ассоциации. Господи, как мы зачитывались «Хлыновском» Петрова-Водкина. Я и сейчас порой перечитываю отдельные страницы, как тонизирующее средство.

И профессор начал по памяти декламировать:

— «В этот год Волга наливалась на глазах, на ощупь. Берегами стоял иловый запах от свежесмоченной земли.

Лежишь сфинксом, облокотясь на передние лапы, отупело смотришь на кипящую воду, и кажется, что это не вода течет, а ты мчишься пустынями воды и неба...

В Хлыновске праздник, — по всем сердцам Волга разливается; гудит пароходами.

Хорошо в Хлыновске!»

— В прошлом году в Хвалынске, кстати, памятник Кузьме Сергеевичу поставили, — ввернул Петя, опасаясь, что кладовые памяти собеседника могут оказаться неограниченными. (Петя бы и послушал, и с удоволь­ствием, но проверять работы было уже пора.)

— Съезжу, этим же летом съезжу. Но вот как раз о Волге. Зацепившись за самого южного волжанина Кустодиева и за самого северного, по нынешним временам можно говорить «волжанина» (ведь Волга Рыбинским водохранилищем по сути подошла под Череповец), Верещагина, да еще внизав в эту цепочку Петрова-Водкина, я начал выстраивать в уме линию. Но та пошла ветвиться и затянула меня в камское устье, в шишкинскую Елабугу, по пути заставила подняться вверх по Вятке в Уржумский район, где священником в чувашском Лопьяле служил отец Васнецова. А потом из вятского голубого простора Рылова я вновь спустился в Каму, и та бросила меня на левобережье — в Белую, к моему любимому Нестерову.

И вновь Волга, но теперь правобережье. Господи, Прислониха... Как я давно не был там и как хочу хотя бы еще раз побывать у пластовского родника...

— Вода из которого, я думаю, попадает потом в Барыш, а оттуда в Суру и Волгу, — вновь вклинился Петя, чтобы не дать профессору надолго уйти в воспоминания. — А снег, стаивающий с кровли дома-музея Корина — по Палешке в Люлех, Тезу, Клязьму...

Петя хотел увести искусствоведа от одной темы, но завел в другую:

— Да эта линия Люлех—Теза и продолжающий ее (считай, что по прямой) участок Клязьмы — это ведь сокровищница русского изобразительного искусства: Палех, Холуй, Мстёра.

Петя припомнил карту. А прав профессор: здесь и в самом деле Клязьма больше похожа на впадающую в Тезу, чем принимающую приток... Какие места! Клязьма, Петя был в этом убежден, — главная река России, аорта (сравнение с аортой ему особенно нравилось, ведь по-гречески это значит «прямая артерия», а Клязьма и есть самый прямой, не блудящий в Мещерах и Мологах, путь от Москвы и Владимира к ключевой точке слияния Волги и Оки). О любимой Клязьме и вновь вошедшем в эту тему сюжете Тезы он уже готов был поговорить с профессором, отложив обсуждение работ. Но профессор сам вернулся на магистраль.

— Так у меня из развешанных вами полотен «сшился» творческий бассейн Волги. А дальше я забрался на водораздел, где вы любезно поставили для меня пюпитр (в «Москве», насколько я понимаю?). И к западу мне открылся живописный водосбор Днепра. Глуховский Лосенко с Эсмани—Клевени—Сейма—Десны. Предположительно суджанский Соломаткин с Суджи—Псла (Псёла). Полтавчанин Ярошенко с Ворсклы.

— Конечно, бассейн Дона лучше бы мне было выложить к югу или даже к юго-востоку от вас, но не строить же было новые стенды посреди студии...

— Да я и так понял. Что ж вы всё меня в совсем тупые искусствоведы производите? Острогожск — на Тихой Сосне, Чугуев — на Северском Донце и Воро­неж — на Воронеже. По этим трем рекам я спустился на Дон, вышел в Таганрогский залив и там уже пристал к берегу Савицкого. За пару минут в начале лекции я совершил полет над Родиной и увидел ее новыми глазами. Кстати, благодаря вам, Петр. Даже не то что бы новыми глазами, а скорее новой мыслью, новым упорядочением информации и впечатлений.

— Мне кажется, мы должны выше оценить те работы, авторы которых не просто опознали картины и художников, не просто догадались, что принцип размещения картин — по местам рождения художников, но и уловили бассейновый принцип размещения...

— Безусловно, — подхватил профессор. — И так или иначе «прописали» водораздел между каспий­скими и азово-черноморскими творцами.

— А еще лучше — прочертили. Нам, географам, это ближе. Вот, — Петр полез в портфель, — например, графическое или, вернее, картографическое решение, присланное из Кудымкара ученицей 3-й школы Ковыляевой.

— Ну-ка, а кто тренер? — заинтересовался профессор, рассмотрев схему. — Молодец, Татьяна Сергеевна. Петя, будете готовить разбор, отразите в нем мое восхищение Наташей и учителем Меркушевой. И обязательно напечатайте их схему!

— Но она там с положением Среднерусской возвышенности напутала: посадила ее к востоку от Дона, — попытался протестовать Петя: у него были и другие схемы — достойные кандидаты на публикацию.

— Да? — и профессор зарылся в пачку своих распечаток. — Стоп, стоп, стоп! А где же эта работа среди моих экземпляров?

Они вдвоем перерыли пачку. Профессор начал снова: он начал думать, что потерял листок, когда восторженно бегал по училищу. Но Петя уже понял: искать бесполезно — распечатки готовила Лена.

— Профессор, не волнуйтесь, — начал он, стремясь отвести новую грозу от подруги, — видимо, жюри переслало вам не все работы...

Он-то прекрасно знал, что на сервер Строгановки были пересланы работы в полном комплекте (пересылал сам):

— Завтра же я поеду в редакцию «Географии» и всё выясню. Мы проверим те работы, что есть. А на следующей неделе соберемся еще раз и проверим и эту работу (у меня сейчас всё равно нет второго листа), и другие, если что-то еще не дошло.

Петя не то что бы даже предчувствовал, он наверняка знал, что «не дошло» еще порядочно. Если мысли Лены устремлялись к чему-то постороннему, то ошибки ее уже не могли быть единичными. Другого способа выгородить подругу, как уговорить профессора проверить уже имеющиеся работы и сдать результаты рейтинговой таблицы в «Географию», а потом — вдогонку — дать дополнение, Петя изобрести не смог. На что не пойдешь ради Лены.

«Если можете, то не обижайтесь на меня, дорогие друзья, те, кто свои результаты увидит в газете лишь спустя две недели», — только и смог он внутренне проговорить, посылая мысленное извинение участникам конкурса.

Профессор посмотрел на Петю с сомнением. Но проверить справедливость его версии он уже не мог: Лена давно упорхнула на очередное суаре в Дом художника, запаролив кафедральный компьютер.

— Любопытно: работы из Кудымкара, которую искал, не нашел. Зато, смотрите: нашел сразу несколько работ из... — опустим здесь указание на место отправления по причине, которая станет ясна из дальнейших слов профессора. — И они совершенно одинаковы. Не знаю, как это называется теперь, мы это называли списывать. А в этих стенах именуем плагиатом, и в нашем творческом мире слово «плагиатор» — это почти приговор.

— А может быть они просто работают вместе? — Петя настолько обрадовался, что гроза от Лены отведена, что теперь готов был защищать и копиистов.

— Отлично! Я двумя руками за коллективную работу. Но тогда пусть и присылают командный ответ. А сейчас, Петя, давайте условимся: копиистам делить балл на число копий. Или это слишком сурово?

— Давайте в этот раз пользоваться менее сильным делителем, а уж со следующего задания введем ваше правило?

На том и порешили. И приступили к проверке. Договорившись предварительно о последнем и едва ли не ключевом элементе оценки:

— Нашли картины и художников — хорошо! Уловили хорологию — молодцы! Разлили эликсир творчества в водосборные бассейны — отлично! Прочертили водораздел — прекрасно! Но вот ради чего это всё делалось? За ответ на этот вопрос, то есть за вразумительное моделирование «моих» ключевых фраз (если это, конечно, не простое повторение напечатанного в задании), должно быть порядочно баллов, — решил профессор. — Эта часть задания оказалась по зубам лишь немногим.

— Да я и сам, честно говоря, выполняя поручение из записки о «хорологической развеске», не вполне понимал, что получится. Лишь общегеографическая интуиция мне подсказывала: не может быть так, чтобы ничего не получилось. Географизация информации, введение пространственной составляющей, всегда на порядок обогащает «просто сведения», дает новый инструмент понимания этих сведений.

— Так и получилось. Ту лекцию я прочитал экспромтом и уже был очень доволен. Потом я немного подредактировал ее и собираюсь через две недели выступить с публичной лекцией «Пространственное искусствоведение Русской равнины» перед многотысячной аудиторией «Географии». Приходите, приводите друзей. И мы поговорим о разных художественных мировидениях по разные стороны водораздела между Каспийским морем, с одной стороны, и Черным и Азовским, с другой.

Результаты работы профессора и Пети в качестве членов жюри в форме хладных числ напечатаны в № 14/2008. Позднейшее дополнение (допроверенные работы и работы, за которые повышена оценка после перепроверки их центральным жюри) смотрите здесь .

  

Схема Н. Ковыляевой. Подправлена П. Ивановым