Ландшафт на Земле и в человеческом сознании

Ожидания от ландшафта и ландшафтная реальность

Долго мы шли по этой пустынной и печальной дороге. Кругом ничего не было видно, кроме холмов с голыми вершинами.

Я совсем иначе представлял себе путешествия. И то, что я видел теперь, нисколько не походило на те чудесные страны, которые я рисовал себе в моем детском воображении.

Гектор МАЛО. Без семьи. 1878. Пер. с франц.

 

Ожидания автора от описаний ландшафтов и неожиданное восприятие образов публикой

В свое время мне пришлось написать подряд две прозаические книги одинакового, в общем-то, характера. У людей ученых есть выражение: «При прочих равных условиях». Так вот именно эти книги писались при прочих равных условиях, но тем не менее получилась большая разница.

Прежде всего, каковы условия, которые нужно считать равными? Обе книги — о путешествиях. Первое путешествие по Албании, второе — по Владимирской области России. И то и другое путешествия длились примерно по сорок дней. Непосредственное писание той и другой книги заняло тоже одинаковое время, неважно какое, допустим, по четыре месяца. Литературные способности, если они есть, если о них можно говорить, — одни и те же: писал один человек. Поскольку не было большого разрыва между книгами, нельзя говорить о приобретении опыта, о новой стадии овладения ремеслом. Как автор могу добавить, что обе книги я писал с одинаковым старанием. Мало того, при писании книги «За синь морями» было употреблено, пожалуй, больше усилий. «Владимирские проселки» писались легче, беззаботнее, веселее.

У первой книги, казалось бы, должно быть бо´льшее преимущество перед второй: необыкновенная экзотичность материала. Много ли мы знаем, как там, на берегах Адриатики? А тут что же? Какая-нибудь районная чайная, какой-нибудь председатель колхоза, какое-нибудь болото, луг с ромашками, бревенчатый мост через речку. Все знакомое, виденное каждым читателем, и не один раз. Одно дело — греческий остров Корфу, другое дело — пруд в селе Клины. Один интерес может вызвать описание оливковой рощи, другой — интерес к сосновому бору, хотя бы он назывался Ярополческим. Там уж если город, то Шкодер (Скутари), а здесь всего-то навсего Вязники или Юрьев-Польский.

Так или иначе, обе книги были написаны и изданы. Первая вызвала два читательских письма, вторая — несколько тысяч.

Владимир СОЛОУХИН. Волшебная палочка. 1983

Программируемое автором восприятие ландшафта

Зато в Финляндии мало гор, совсем немного. Понятно, что для большинства норвежцев это недостаток. С точки зрения норвежцев, лучше, когда много гор, раз в Финляндии нету гор, вообще не стоит о них  упоминать в брошюре, отмечаю я на будущее; уж коли горы так важны для норвежцев, а в Финляндии гор мало, то, поняв, что в Финляндии горы практически совсем отсутствуют, норвежцы еще призадумаются, прежде чем ехать в отпуск в Финляндию, но если они не будут этого знать, то могут поехать… и если я ничего не напишу в брошюре про горы, меня нельзя будет обвинить в их отсутствии, и нечего на меня пенять, еще чего не хватало, я же еще на свет не родился, когда образовалась Финляндия, это произошло без меня, так с меня и взятки гладки.

Эрленд ЛУ.

Лучшая страна в мире. 2001.

Пер. с норвежск. И. Стебловой

Вербальное прихорашивание ландшафта

Мы жили на этом острове, отрезанном от всего мира озерами. Они, эти озера, назывались Берлинерзее, хотя до Берлина тут было далеко. Это была целая система соединенных одно с другим озер, подходивших к Берлину, расположенных вокруг него. Там, дальше, за озером и за островом, было еще одно такое же озеро, соединенное с нашим, забыл теперь уже его название, в котором, как нам говорили, в последнюю минуту войны эсэсовцы топили наших военнопленных, которых они по дороге, что тут, по берегам этих озер, проходила, гнали на запад. Но как раз его-то, это самое озеро, и воспел в своей знаменитой книге поэт, что жил тут когда-то. То ли Шёнезее, а может быть, и Зершёнезее. Одним словом — красивое, и даже очень красивое, и озеро, и название. Ведь у них как — что ни лес, то красивый, что ни поле, то прекрасное. И каждая гора, и каждый город, и уж тем более каждая деревня — обязательно и прекрасная, и красивая. Шёнефельде, Шёневайде, Шёнеберге, Шёнебек, Либенрозе, Либенберг, Либенсдорф — и так далее...

Через лес любви и через долину любви мы поднимались в гору любви...

Рядом было красивое поле, красивый лес, красивая гора. Хотя никакой горы часто не было.

Василий СУББОТИН.

В другой стране. 1986

Имидж, созданный местности человеком и непомерно превосходящий ее реальные достоинства

«Притормози, — жена сказала, — глянь-ка,

Что сообщает нам дорожный знак.

Свернем сюда, ведь это как-никак

Прославленная Гоголем Диканька!»

 

Котельная с трубой железной. Банька.

Стройбаза, автобаза и раймаг.

Забор, где крупно писано: ДУРАК.

Не злись: не ты дурак, а некий Санька,

 

Потомок, может быть, Черевика,

Чей след не обнаружился пока.

Здесь ничего как будто от былого —

 

Иная жизнь. И только имя-слово

Парит незримо в воздухе над ней.

Оно всего, как водится, прочней.

Илья Фоняков.

Полтавщина.

1990

Ландшафт, проигрывающий представлению о нем

Скоро мы подошли к реке и перешли ее по такому грязному мосту, какого я еще никогда в жизни не видел. Черный, как толченый уголь, снег лежал на дороге рыхлым пластом, и ноги погружались в эту грязь по щиколотку. За мостом находилась деревня с узкими улочками; за этой деревней снова потянулись поля, но уже застроенные жалкими, невзрачными домишками.

По дороге непрерывно катились экипажи и повозки. Я поравнялся с Виталисом и шел теперь справа от него. Капи бежал сзади. Скоро сельская местность кончилась, и мы очутились на улице, конца которой не было видно. По обеим ее сторонам находились бедные и грязные дома. Снег в некоторых местах был собран в кучи, и на них валялись гнилые овощи, зола и всякого рода мусор. От всего исходило нестерпимое зловоние. Детишки с бледными личиками играли перед дверями домов. Поминутно проезжали тяжелые экипажи, от которых они ловко увертывались.

— Где мы? — спросил я у Виталиса.

— В Париже, мой мальчик.

— В Париже?!

Неужели это Париж? А где мраморные дворцы? Где прохожие, одетые в шелка? Как мало походила окружавшая меня действительность на то, что было создано моим пылким детским воображением! Неужели это тот самый Париж, куда я так жадно стремился попасть?..

Чем дальше мы шли по Парижу, тем большее разочарование охватывало меня. Сточные канавы были покрыты льдом; грязь, смешанная со снегом, становилась все чернее и чернее. Жидкие комья этой грязи летели из-под колес экипажей и залепляли прохожих, вывески и окна домов, где ютились жалкие лавчонки.

Гектор МАЛО.

Без семьи. 1878.

Пер. с франц.

Чтение ландшафта

Нападки на меня преподавателя истории Жаворонкова, не понимающего «чувства места».

<^...>

При наличии большого единомыслия москвичи и петроградцы различались в уклонах. У москвичей превалирует анализ зрительных впечатлений (вопросно-ответная система, злоупотребление ею).

Опыты молчаливых экскурсий, «медленное смотрение» Бакушинского (экскурсия в художественную галерею с осмотром трех картин), как «медленное чтение» Гершензона**.

У ленинградцев — преобладание лекционных моментов.

Больше мыслей; шире постановка тем. Мастерство школы Гейнике***. Его ученицу можно на самолете перенести в неведомый ей город, завязать глаза, отвести на площадь и там снять повязку. Она осмотрится, подумает и поведет экскурсию. Мастерство читать городской ландшафт.

Н.П. АНЦИФЕРОВ. Культурная революция 20-х годов [конспект].1920-е годы

Ландшафты, созвучные людским типам

Китайское слово шаньшуй — «пейзаж» — состоит из двух иероглифов: шань — гора и шуй — вода, то есть изображение гор и вод. В традиции древнейшего памятника китайской философии — «Книги перемен» («Ицзин») гора олицетворяла принцип ян, светлый, сильный, активный, а вода принцип инь — темный, слабый, пассивный. Так в самом термине шань-шуй воплотились не только основные изобразительные мотивы пейзажа, но и кардинальные понятия древней натурфилософии.

«Не поднявшись на высокую гору, — читаем в трактате Сюньцзы, — не узнаешь высоты неба. Не взглянув в глубокое ущелье в горах, не узнаешь толщины земли. Не услышав заветов воинов-предков, не узнаешь величия учености». Так уже в III веке до н. э. осмыслялось великое триединство: небо, земля, человек. В горах или на берегах рек находили приют даосы или чаньские монахи; вода в сочинении основоположника даосизма Лао-цзы уподобляется дао*. В сочинении Конфуция «Беседы и высказывания» говорится: «Мудрый любит воду. Обладающий человеколюбием наслаждается горами. Мудрый находится в движении, человеколюбивый находится в покое. Мудрый радостен. Человеколюбивый долговечен».

К. САМОСЮК. То Си. 1978

* Дао — одно из ключевых понятий китайской философии. Буквально — путь; часто рассматривается как этическая категория: нравственный путь человека.

** М.О. Гершензон (1869—1925) — философ и литературовед.

*** Н.А. Гейнике (1887 — ок. 1954) — краевед, педагог, историк, один из создателей московской школы экскурсионистов.