Эволюция геополитического положения России

Неизбежность трудного выбора

И.Я. Билибин.Иллюстрация к сказке «Царевна-лягушка».
Три брата выбирают, с кем связать свою судьбу, и пускают стрелы по трем разным сторонам. Лучший выбор может оказаться неожиданным.

Выбор наиболее предпочтительной траектории развития для страны требует анализа всех возможных альтернатив и сократиче­ского сомнения в каждой из них. Между тем позиции наиболее видных исследователей проблем глобализации и постиндустриальной трансформации зачастую вызывают опасения утраты именно этого критического духа, принятия какой-то одной траектории в качестве единственно возможной или, как минимум, единственно желательной. «Властители наших дум» всячески пытаются нам внушить тезис об исторической необходимости интеграции России в ЕС, причем на любых условиях, даже не очень выгодных и не очень почетных, что обосновывается представлением о наличии одной универсальной траектории развития для всех стран. Выдвигался даже тезис о невозможности догоняющего развития в постиндустриальную эпоху. Между тем Тайвань, Южная Корея, Китай, Индия, не говоря уже о Японии, сегодня становятся лидерами научно-технического развития во многих важных областях. Следует также учитывать продолжающееся перераспределение экономической мощи в пользу Китая, а в дальнейшем и Индии. Если смена лидеров мирового развития продолжает оставаться возможной, то остается и возможность догоняющего развития, которое всегда может быть только развитием обгоняющим, предполагающим срез петли на пути, проделанном лидерами. Соответственно, перестают быть адекватными представления о монолинейном пути развития, появляется вариантность исторического выбора.
Решение задач догоняющего развития требует от нас интеллектуальной эмансипации, формирования собственного взгляда на мир, в то время как сейчас мы не смеем выйти за пределы той повестки дня, которая сформирована Западом. Если просвещенный Запад считает, например, что вопросы демократии и прав человека в России заслуживают обсуждения, а война в Ираке нет, значит, так тому и быть. Между тем сама возможность построения демократического общества в Ираке должна вызывать куда больше сомнений, чем перспективы российской демократии. При этом наиболее фундаментальная проблема вовсе не в двойных стандартах, о которых немало говорится на разных уровнях, а в упадке демократии как таковой в условиях постиндустриальной трансформации, коей много причин. Это и размывание среднего класса, и сужение публичной сферы, в которой люди служат именно обществу, а не бизнесу или государству, и деградация местных сообществ, а вместе с ними и прямой демократии в результате перемещения жизнедеятельности из реального пространства в виртуальное, и весьма сомнительная преданность демократическим ценностям нового правящего класса — класса творцов информационных технологий.

Перспективы ЕС в свете чередования интеграционных и дезинтеграционных циклов

Стремление к вхождению в любую интеграцию должно сопровождаться трезвым анализом ее перспектив, и есть много оснований считать, что, вопреки распространенному представлению, ЕС не находится сейчас на восходящей ветви траектории. Уже отмечено угасание западной демократии, а вместе с ней и тех великих прин­ципов свободы и ответственности, на которых, как нам представляется, зиждется сама западная цивилизация и от которых она постепенно избавляется. Выдающийся экономист Эрнандо де Сото* совершенно справедливо указывал, что Россия, как и многие страны сопоставимого уровня экономического развития, не получила того наследства, которое получили либералы развитых стран, у которых, в силу этого, практически нечему учиться. У нас постоянно повторяют, что крайняя неразвитость институтов, обеспечивающих функционирование рынка, наряду с инфраструктурными ограничениями и недостатком рабочей силы, — главный тормоз экономического развития страны. Однако в реконструкции этих институтов, которая не может не быть трудной и болезненной, мы едва ли сможем получить помощь из Брюсселя. Эта задача может быть решена только нашими собственными усилиями.
ЕЭС создавалось не по экономическим, а по политическим причинам. Государственные мужи послевоенной Европы были озабочены созданием такого политического порядка, который сделал бы невозможным повторение войны на Старом континенте. Средством достижения этой возвышенной цели была избрана экономическая интеграция. Между тем любая экономическая интеграция имеет свои пределы эффективности. Талантливый отечественный экономгеограф Б.Н. Зимин (1929—1995) считал исключительно успешной интеграцией «шестерку», подписавшую Римский договор, но уже вступление в ЕЭС Англии в 1973 г., по его мнению, способствовало снижению экономической эффективности. Понятно, что неуклонное расширение ЕС, включающего в себя страны, крайне разнородные по своему уровню развития, обусловлено чисто политическими, точнее, геополитическими мотивами. Логично предположить, что ЕС повторит судьбу всех предыдущих империй, и чем быстрее он будет расширяться, тем ближе будет его конец. Утверждать, что ЕС нельзя рассматривать как империю, поскольку он создавался и создается на сугубо добровольной основе, едва ли корректно, ибо и империи далеко не всегда расширялись путем завоеваний. Хотя сейчас в Тбилиси и открыт Музей оккупации, по-видимому, все же был ближе к истине великий поэт, писавший, что Грузия стала «процветать за гранью дружеских штыков». Даже покорение, если это слово вообще уместно, Средней Азии, продолжавшееся два десятилетия, стоило русской армии 4 тыс. убитых, из которых половина — потери одного сражения при Геок-Тепе**. Это явно меньше потерь последней войны в Чечне, не говоря уже об Афганистане. Вопрос о влиянии расширения ЕС на экономическую эффективность этой интеграции фактически не обсуждается в научном сообществе, поскольку чреват неожиданными и неполиткорректными выводами.
Угасание демократии в условиях постинду­стриальной трансформации зримо проявляется и в сомнительных методах реформирования ЕС. Народы наиболее развитых стран буквально силком заталкивают во все более глубокую политическую интеграцию, и об этом можно было бы сказать немало саркастических слов, если, разумеется, не считать, что о Западе следует говорить либо хорошо, либо ничего. Трудно не вспомнить Б. Брехта (1898—1956), сказавшего очень давно и по совсем другому поводу, что, если народ утратил доверие правительства, правительство распустит народ и выберет себе другой народ. При этом ЕС весьма напоминает СССР и СЭВ в том отношении, что наиболее развитые страны проигрывают от такой интеграции, а наименее развитые выигрывают. Перед Второй мировой войной душевой ВНП в Чехословакии был выше, чем в Швейцарии, в Польше — выше, чем в Италии. В Эстонии в 1940 г. было 34% городского населения, в то время как в Финляндии уже в 1950 г. — всего 32%. Не мудрено, что в 1956 г. жители Хельсинки смотрели таллинское телевидение, своего еще не было. Однако уже к концу 60-х годов стартовало экономическое чудо, и Финляндию стали именовать «северной Японией». В то же время в Болгарии именно благодаря интеграции в рамках СЭВ была создана современная промышленность, огромным был прогресс науки и высшего образования. Многие важные достижения периода развитого социализма, к сожалению, были утрачены. Теперь, будем надеяться, Болгарии очень пойдет на пользу членство в ЕС. Республикам Средней Азии, ныне именуемой Центральной, хотя географический центр Азии находится в Туве, безусловно, по­требуется еще немало лет, чтобы выйти на тот уровень развития, которого они достигли к концу существования СССР.
Б.Н. Зиминым были также заложены основы теории чередования интеграционных и дезинтеграционных циклов в развитии мирового хозяйства, получившей дальнейшее развитие в работах Л.М. Синцерова. Первый глобальный интеграционный цикл начался в середине XIX в., когда и сложилось мировое хозяйство как целостная система (причем рождение ее было ознаменовано первым мировым экономическим кризисом в 1857 г.), и продолжался до Первой мировой войны. По нынешним временам даже трудно представить, что в 1913 г. мир был во многих отношениях несравненно более интегрированным, чем сейчас, когда просвещенная Европа прямо-таки упивается своими достижениями в области интеграции. Достаточно напомнить, что визы были изобретены только после Первой мировой войны, до этого их просто не существовало.
Первый глобальный дезинтеграционный цикл 1914—1945 гг. имел глубокие объективные причины, рассмотрение которых могло бы стать предметом отдельной статьи. Эти причины не осознавались современниками, и лучшие представители интеллектуальной элиты, сформировавшейся в те времена, когда можно было объездить весь мир, имея в качестве единственного удостоверения личности свою визитную карточку, стремились к восстановлению того мирового порядка, который считали естественным и разумным. К сожалению, их благородные усилия были заведомо обречены на провал, второй глобальный интеграционный цикл начался только после окончания Второй мировой войны. Сейчас также появляется все больше признаков приближения нового дезинтеграционного цикла, прежде всего, это рост протекционизма по всему миру — провал Дохийского раунда переговоров в ВТО стал «первым звонком», и прогнозирование развития России и ее места в мире явно требует учета этого процесса. Экономический кризис, который вполне может иметь и второй «горб», поскольку породившие его причины не устранены, тем более привел к существенному усилению протекционизма. Вопрос состоит в следующем: должна ли Россия стремиться к интеграции с Западом в условиях нарастающего протекционизма и объективного перераспределения весов в мировой экономике в пользу азиатских стран, или же следует стремиться к интеграции с Китаем и Индией, хотя нынешняя интенсивность связей с Индией и не дает оснований для подобных планов (объем торгового оборота с Индией на порядок меньше, чем с Китаем)?
Не следует полагать, что только Запад (и в первую очередь ЕС) может быть базой модернизации России и, соответственно, только на него следует делать ставку. Во-первых, необходимо учитывать очень быстрый рост экономической мощи стран Восточной и Южной Азии, наличие в этих странах огромных инвестиционных ресурсов, а главное — высокий уровень развития современных технологий. К тому же указанные страны не менее ЕС заинтересованы в поставках энергоносителей и сырья из России. Во-вторых, взаимоотношения с этими странами, кроме Японии, имеющей территориальные претензии к РФ, носят более прагматичный характер и свободны от попыток экономического и политического диктата, вроде требований присоединения к Энергетической хартии. В-третьих, успешное развитие наукоемких отраслей в России будет в меньшей степени испытывать острую конкуренцию со стороны этих стран, нежели стран ЕС. Не случайно планируется создание нового магистрального лайнера совместно с Китаем (хотя еще не решен вопрос, будет он российско-китайским или китайско-российским), а истребителя пятого поколения — с Индией. Вряд ли кто-либо в Евросоюзе станет осознанно поощрять и отток денег из европей­ской науки в направлении нашей страны.
Наконец, необходимо учесть и существеннейшие различия в геополитическом положении России и Украины, сделавшей выбор в пользу вступления в ЕС и в НАТО как его предбанник. Разумеется, Украину охотно примут в НАТО, а со вступлением в ЕС придется подождать — возможно, не меньше, чем Турции, но Украина имеет на своих западных рубежах ЕС, пусть и представленный не самыми развитыми странами, а на восточных — Россию. В совсем ином положении Россия, имеющая на западных рубежах Украину, которую сейчас всеми силами стремится обойти газопроводами с севера и с юга, а на восточных — вторую экономику мира, которая в обо­зримой перспективе может стать первой, да еще Японию и «пять малых драконов». В этой ситуации главная геополитическая проблема России — ее крайняя слабость именно на Дальнем Востоке.

Тихоокеанская ось развития

Ось мирового развития перемещается из Атлантического океана в Тихий. Это проявляется и в весьма динамичном развитии тихоокеанских штатов США, а также канадской Британской Колумбии (при этом атлантические провинции Канады давно и устойчиво стагнируют) и Мексики — второй по объему экономики Латинской Америки, и в успехах других (кроме США и Канады) постиндустриальных стран Тихоокеанского региона — Японии, Тайваня, Австралии, Новой Зеландии. Однако на первое место должна быть поставлена, конечно же, гигантская «экономическая масса» Китая, в сравнение с которой не идут даже вместе взятые Индонезия, Малайзия, Таиланд, Вьетнам и Филиппины, хотя экономический потенциал каждой из этих стран весьма значителен, особенно с учетом перспектив их развития. Представляется наиболее вероятным, что именно «тихоокеанские инвестиции» могли бы принести России наиболее существенный и надежный доход. Один из виднейших отечественных экономгеографов И.М. Маергойз (1908—1975) выступил с довольно неожиданной для начала 70-х годов идеей использовать исключительно выгодное (уже тогда!) экономико-географическое положение Дальнего Востока для его ускоренного развития с тем, чтобы в дальнейшем сделать его второй базой освоения Сибири, осваиваемой в этом случае как с запада, так и с востока.
Фундаментальный дефект геополитического положения России состоит в ее крайней слабости на Дальнем Востоке, и это похуже утраты балтийских и черноморских портов. Шанс его форсированного освоения в 70-е годы, при значительно более благоприятной демографической ситуации, был прискорбным образом упущен. Ныне население страны сокращается, и привлечь необходимые для развития этого обширнейшего региона кадры из Европейской России нереально даже при весьма щедром финансировании. При этом сейчас на повестке дня ставит уже не только задача возможно более успешного использования преимуществ экономгеографического положения Дальнего Востока, но и задача простого сохранения этих территорий в составе России. Решению этой последней задачи никоим образом не способствует ни консервация нынешнего положения, ни слабая миграционная политика, предоставляющая достаточно легкий доступ в эти районы практически всем желающим там поселиться, включая, разумеется, и китайцев. В современном мире, увы, невозможно исключить развитие событий по косовскому сценарию, если китайцы станут этническим большинством.
Было бы разумно проводить сильную демо­графическую политику на Дальнем Востоке, обеспечивающую его динамичное экономическое развитие, но исключающую возможность формирования такого этнического состава населения, который потенциально может создать угрозу территориальной целостности страны. Славянские народы вполне могут к середине столетия или даже раньше перестать быть этническим большинством в Приморском и Хабаровском краях, некоторых областях Дальнего Востока, однако и белые американцы уже не составляют большинства населения на Гавайях, равно как и англо-канадцы — в Британской Колумбии, но это никак не отражается на американском или канадском суверенитете. На подходе уже и Калифорния, что тоже никого особенно не пугает. Задача должна состоять не в том, чтобы предотвратить превращение русскоязычного населения в меньшинство, а в том, чтобы предотвратить формирование другого этнического большинства, и именно на это должна быть направлена демографическая политика. Весьма желательно привлечение вьетнамцев, нет видимых причин воздерживаться и от использования гигантского демографического потенциала Южной Азии — Индии, Пакистана, Бангладеш.

Близкий, но незнакомый Иран

Однако развитие современной экономики на Дальнем Востоке, пусть и не постиндустриальной по своему характеру, но глубоко интегрированной в мировое хозяйство, причем не только в качестве поставщика сырья и продукции первых переделов, требует привлечения высококвалифицированной рабочей силы. Огромные трудовые ресурсы, вполне подходящие по уровню квалификации, причем по доступной нам цене, находятся у нас прямо под боком, но мы, выражаясь словами В.С. Черномырдина, не можем видеть их в упор в силу отсутствия собственного, отличного от западного, взгляда на вещи. Речь идет об Иране, население которого составляет половину российского. Иран — типичная индустриальная страна, для него характерны как высокий образовательный уровень населения, во всяком случае в крупных городах, так и высокая безработица, в том числе и среди технической интеллигенции. Только политическая предвзятость мешает воспользоваться этим полезнейшим ресурсом. Иранцы привыкли жить, работать и учиться в несравненно более жестких условиях, нежели россияне, довольствоваться существенно более скромной оплатой труда. Они свободно выезжают за границу, и многие покидают родину в поисках лучшей доли. Руководство Исламской Республики явно предпочтет отъезд сограждан в Россию эмиграции, например, в США, где в Лос-Анджелесе группируется иранская оппозиция, а потому будет склонно к сотрудничеству, без которого программа масштабного привлечения квалифицированных кадров едва ли может быть успешной.
Россия, так же как и страны Запада, не заинтересована в том, чтобы Иран пополнил клуб ядерных держав, но если идеология стала всего лишь подспорьем в геополитической борьбе за влияние и ресурсы, то не следует ли нам исходить, прежде всего, из наших долгосрочных интересов в Иране? Иранское руководство не слишком популярно в своей собственной стране, которую, безусловно, ждут серьезные перемены, а Россия должна строить свою политику на иранском направлении таким образом, чтобы любые политические изменения имели возможно меньшие последствия для двусторонних отношений. Надо хорошо представлять, что Иран — мощная региональная держава, имеющая серьезные амбиции в сфере своего реального или потенциального влияния. Столк­новение интересов едва ли позволит установиться особенно теплым отношениям между Ираном и странами Запада, даже в случае изменения политического режима в Иране. Тем более трудно предположить, что Иран откажется от попыток создания ядерного оружия, не получив ничего существенного взамен, например, международные гарантии безопасности, какой бы ни была власть в этой стране. Россия же может существенно усилить свое влияние в Иране, привлекая большое число квалифицированных специалистов для работы в нашей стране, причем не только на Дальнем Востоке. Наконец, непоправимое ухудшение отношений с Грузией заставляет думать об иранских портах на Каспии как о единственном вполне надежном канале для снабжения Армении.
Необходимо понять, что только смелый и непредвзятый взгляд на проблемы современного мира может привести к успешным поискам достойного места в нем для нашей страны.

* Эрнандо де Сото (р. 1941 г.) — известный латиноамериканский экономист, основатель Института свободы и демократии, в прошлом советник президентов Перу Алана Гарсия Переса и Альберто Фухимори. — Прим. ред.
** Крепость Геок-Тепе — знаменательное место, сыгравшее в истории Туркестана значительную роль. После взятия крепости в 1881 г. Ахалтекинский оазис был присоединен к России. В других районах Туркестана столь серьезных столкновений не было, большинство их было присоединено к России мирным путем. — Прим. ред.