Н.Я. ДАНИЛЕВСКИЙ

Россия и Европа

1869

Избранные главы

Продолжение. См. № 34, 36/2002

Цивилизация, европеизация, как и всякое учительство, недаром ведь делается; и гонорарии кое-какие получаются. Китай — страна богатая, есть, чем заплатить, — сами поучим. И успехи, благодаря Бога, старинушка хорошие оказывает — индийский опиум на славу покуривает¹¹; не надо вас здесь. Да где же, Господи, наш-то Восток, который нам на роду написано цивилизировать? Средняя Азия — вот ваше место; всяк сверчок знай свой шесток. Нам ни с какого боку туда не пробраться, да и пожива плохая. Ну так там и есть ваша священная историческая миссия, — вот что говорит Европа, а за нею и наши европейцы. Вот та великая роль, которую, сообразно с интересами Европы, нам предоставит; и — никакой больше: все остальное разобрано теми, которые почище, как приказывает сказать Хлестакову повар в «Ревизоре».

Тысячу лет строиться, обливаясь потом и кровью, и составить государство в восемьдесят миллионов (из коих шестьдесят — одного роду и племени, чему, кроме Китая, мир не представлял и не представляет другого примера) для того, чтобы потчевать европейской цивилизацией пять или шесть миллионов кокандских, бухарских и хивинских¹² оборванцев, да, пожалуй, еще два-три миллиона монгольских кочевников, — ибо таков настоящий смысл громкой фразы о распространении цивилизации в глубь Азиатского материка. Вот то великое назначение, та всемирно-историческая роль, которая предстоит России как носительнице европейского просвещения. Нечего сказать: завидная роль, — стоило из-за этого жить, царство строить, государственную тяготу нести, выносить крепостную долю, Петровскую реформу, бироновщину и прочие эксперименты. Уж лучше было бы в виде древлян и полян, вятичей и радимичей, по степям и лесам скитаться, пользуясь племенною волею, пока милостью Божьей ноги носят. «Parturiunt monies, nascitur ridikulus mus»¹³. Поистине, горою, рождающей мышь, — каким-то громадным историческим плеоназмом¹⁴, чем-то гигантски лишним является наша Россия в качестве носительницы европейской цивилизации.

Зачем с такой узкой точки зрения смотреть на предмет, скажут мне? Под распространением цивилизации и европеизма на Востоке надобно разуметь не только внесение этих благ в среднеазиатские степи, но и усвоение их себе, разлитие их по лицу всей обширной русской земли. Пусть же так думающие понапрягут несколько свою фантазию и представят себе, что на всем этом обширном пространстве нет могучего русского народа и созданного им царства, а раздолье лесов, вод и степей, по которым бродят только финские звероловы: зыряне, вогуличи, черемисы, мордва, весь, меря¹⁵ да татарские кочевники¹⁶, и пусть в таком виде открывают эту страну настоящие европейские цивилизаторы (ну, хоть Ченслер и Вилоуби, например¹⁷). Сердце должно забиться восторгом от такой картины у настоящего европейца. Вместо сынов противления, которым обухом приходилось прививать европеизм (и все еще дело плохо на лад идет), сюда нахлынули бы поселенцы чисто германской крови, без сомнения, под водительством благороднейшей из самих германских — англосаксонской расы. Ведь тут бы на просторе завелись восточноевропейские, или западноазиатские, — называйте как хотите, — соединенные штаты. Цивилизация полилась бы волною, и к нашему времени все обстояло бы давным-давно благополучно. Каналов было бы невесть сколько накопано, железных дорог — десятки тысяч верст настроено, о телеграфах и говорить нечего; на Волге, что на Миссисипи, не сотни, а тысячи бы пароходов плавало; да на одной ли только Волге! — и Дон был бы сделан как надо судоходным, и Днепровские пороги — взорваны, что ли, или прорыты¹⁸; и какой бы славный jar East¹⁹ открывался в дальней перспективе. А спичей-то, спичей лилось бы, я думаю, в самом маленьком штате (в каком-нибудь на Неве или даже на Москве лежащем Мери или Бетсилэнде) более, чем на всех теперешних земских и дворянских собраниях, вместе взятых. Общины, ненавистной высокопросвещенному уму, и в помине не было бы и пр. и пр. Несомненно, что общечеловеческая цивилизация, если только европейская есть действительно единственно возможная цивилизация для всего человечества, неизмеримо бы выиграла, если бы, — вместо славянского царства и славянского народа, занимающего теперь Россию, — было тут (четыре или три века тому назад) пустопорожнее пространство, по которому изредка бы бродили кое-какие дикари, как в Соединенных Штатах или в Канаде при открытии их европейцами.

Итак, при нашей уступке, что Россия если не прирожденная, то усыновленная Европа, мы приходим к тому заключению, что она — не только гигантски лишний, громадный исторический плеоназм, но даже положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей общечеловеческой, т. е. европейской, или германо-романской, цивилизации. Этого взгляда, собственно, и держится Европа относительно России. Этот взгляд, выраженный здесь только в несколько резкой форме, в сущности, очень распространен и между корифеями нашего общественного мнения и их просвещенными последователями. С такой точки зрения становится понятным (и не только понятным, а в некотором смысле законным и, пожалуй, благородным) сочувствие и стремление ко всему, что клонится к ослаблению русского начала по окраинам России, — к обособлению (даже насильственному) разных краев, в которых, кроме русского, существуют какие бы то ни было инородческие элементы, к покровительству, к усилению (даже искусственному) этих элементов и к доставлению им привилегированного положения в ущерб русскому. Если Русь, в смысле самобытного славянского государства, есть препятствие делу европеизма и гуманитарности и если нельзя притом, к сожалению, обратить ее в tabula rasa²⁰ для скорейшего развития на ее месте истинной европейской культуры, pur sang²¹, то что же остается делать, как не ослаблять то народное начало, которое дает силу и крепость этому общественному и политическому организму? Это жертва на священный алтарь Европы и человечества. Не эта ли возвышенная и благородная любовь к человечеству, чуждая всякого народного эгоизма и национальной узкости взгляда, возведена в идеал в маркизе Поза, этом идеальном создании Шиллера²², перед которым мы с детства привыкли благоговеть? Будучи природным испанцем, ведь странствовал же благородный маркиз по Европе, отыскивая врагов своему отечеству, которое считал препятствием для свободы и благоденствия человечества, и даже Солимана уговаривал выслать турецкий флот против Испании. Такая аберрация, такое искажение естественного человеческого чувства на основании логического вывода, конечно, более извинительно в немецком поэте конца прошедшего столетия, чем в ком-нибудь другом. Ведь он, родившись в каком-нибудь Вюртемберге, собственно говоря, не имел отечества и не приобрел его до тех пор, пока в лице Валленштейна²³ не сознал, что это отечество — целая Германия. Но и такое отечество только постигалось мыслью, а не непосредственным чувством. Русскому такое состояние духа должно бы быть менее возможно, но и оно объясняется тем же, не находящим себе примирения, противоречием между народным чувством и идеей о возвышенности пожертвования низшим для высшего и, хотя в искаженном виде, выказывает черту чисто славянского бескорыстия, так сказать, порок славянской добродетели. Этим объясняется и то, что русский патриотизм проявляется только в критические минуты. Победа односторонней идеи над чувством бывает возможна только при спокойном состоянии духа, но, коль скоро что-либо приводит народное чувство в возбужденное состояние, логический вывод теряет перед ним всякую силу и бывший гуманитарный прогрессист, поклонник Поза, становится на время настоящим патриотом. Такие вспышки патриотизма не могут, конечно, заменить сознательного, находящегося в мире с самим собою чувства народности, и понятным становится, что страны, присоединенные к России после Петра, не русеют, несмотря ни на желания правительства достигнуть этого, ни на бесконечно усилившиеся средства его действовать на народ, между тем как в старину все приобретения, без всякого насилия, которое не было ни в духе правительства, ни вообще в духе русского народа, быстро обращались в чисто русские области.

Столь же непримиримым с самим собою (более сочувственным, но зато гораздо менее логическим) представляется другой взгляд, получивший такое распространение в последнее время. Он признает бесконечное во всем превосходство европейского перед русским и непоколебимо верует в единую спасительную европейскую цивилизацию; всякую мысль о возможности иной цивилизации считает даже нелепым мечтанием, а между тем, однако, отрекается от всех логических последствий такого взгляда; желает внешней силы крепости без внутреннего содержания, которое ее оправдывало бы, — желает свища с крепкою скорлупою.

¹¹ Намек на «цивилизаторские» действия британской Ост-Индской компании, наживавшейся на контрабандной торговле опиумом, ввозимом из Китая и Индии.

¹² Коканд, Бухара, Хива — центры среднеазиатских ханств, в середине XIX в. бывших еще самостоятельными, на территории нынешнего Узбекистана.

¹³ Рожают горы, а родится смешная мышь (лат.).

¹⁴ Излишеством (от греч. pleonasmus — переизбыток).

¹⁵ Зыряне — коми, вогуличи (вогулы) — манси, черемисы — мари; весь и меря — исчезнувшие финские племена, жившие на территории Центральной России. Полагают, что к веси близки современные вепсы (см. «География», № 19/2001, с. 10—14, 19—22).

¹⁶ Слово «татарский» до первой половины XX в. было почти синонимом понятия «тюркский».

¹⁷ Ричард Ченслер (XVI в.) — английский мореплаватель и купец, участвовавший в экспедиции под командованием Хью Уиллоби (Вилоуби). Экспедиция имела цель отыскать Северо-Восточный морской проход, то есть открыть возможность грабить Сибирь и Дальний Восток через голову Москвы. Уиллоби погиб около 1554 г. на Кольском полуострове, а судно Ченслера вошло в Двинскую губу. См.: «География», № 24/99 (спецвыпуск: Архангельская область), с. 3; № 25—26/2002 (спецвыпуск: Великий Устюг), с. 14—15.

¹⁸ Заметим, что спустя сто лет, благодаря советскому строю, Россия оказалась способной осуществить эти, европейского — по мнению мыслителя
XIX в. — уровня технические проекты: Днепровские пороги перестали быть препятствием для судоходства, Волго-Донской канал оживил судоходство в низовьях Дона.

¹⁹ Вид (англ.).

²⁰ Чистую доску (лат.), то есть поле для любых свободных действий.

²¹ Чистокровной (фр.).

²² «Гражданин вселенной» маркиз Поза — персонаж трагедии Ф. Шиллера «Дон Карлос».

²³ Валленштейн — герой одноименной трагедии Ф. Шиллера, написанной в те годы, когда поэт отошел от темы бунтарства и обратился в своем творчестве к теме нравственного долга.