Обращение к конференц-залу
Института географии
в день юбилейного заседания,
посвященного 75-летию института*
Декабрь 1993 г.

В.С. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ

Многоуважаемый конференц-зал!
Предания гласят, что ты был залом церковным. И не уличным, а при богадельне. Если это так, то сколько же твои стены впитали человеческого горя. Ведь венчаний и крещений ты, наверное, не знал... Может быть, о своем прошлом ты знаешь лучше нас, даже тех, кто сегодня стали специалистами по географии культуры и официальными хранителями российского культурного наследия.
Мы с тобой познакомились в 1947 г. Ты уже много лет был конференц-залом. Но слишком уж тесно было в институте, чтобы тебе было позволительно выполнять лишь одну функцию — быть залом заседаний.
Поэтому я вспоминаю тебя прежде всего как огромный, хотя и пустоватый класс, в котором у большого стола президиума велись аспирантские семинары по философии или занятия по иностранному языку.
Был ты и просто рабочей комнатой. Помню — вот там, справа, у окна Е.Б.Лопатиной и О.Р.Назаревским была написана книга об оценке природных условий жизни населения. Именно здесь — в отдельной комнате они не мешали другим своими бурными спорами.
А у левого окна частенько работал окруженный баррикадами из книг редкостный для нашего времени мечтатель-инженер П.М. Борисов — крупный организатор строительства нефтезаводов, лауреат Государственной премии, поступивший после выхода на пенсию на работу в Институт географии в качестве младшего научного сотрудника для того, чтобы обосновать целесообразность и возможность постройки плотины через Берингов пролив.
Но, конечно, чаще всего ты бывал залом заседаний. Сколько же идей — новых и второй свежести — ты слышал. Твое, да и мое счастье, что мы забыли десятки скучных докладов. Но зато сколько тебе удалось услышать высказанных вполголоса, между нами, «не для протокола» разительных, остроумнейших замечаний, смелых суждений, сплетен и светских новостей. Бывал ты и местом правильных дежурных речей по случаю очередного официального праздника или дежурного политического мероприятия.
Бывали у тебя в гостях и великие путешественники, и послы, и депутаты, и работники директивных органов. Бывали и деловые, и торжественные международные встречи с соблюдением «Протокола», с ритуальным каре из канцелярских столов, долженствовавшим изображать круглый стол. И синхронные переводы. Протокольные улыбки и острые конфликты, когда делегации просили тайм-аут, чтобы провести согласование спорных вопросов в неформальной обстановке.
Ты, конференц-зал, вероятно, чувствовал себя достаточно важным, когда в твоих стенах творилось таинство превращения соискателей в кандидатов и докторов наук. Ты помнишь их волнения, срывы голосов, бледные лица. Наверное, тебе не забыть и драматические, многочасовые защиты, во время которых «летели пух и перья» и горстями глотался валидол. (Я помню — почему-то мой оппонент, В.Б. Сочава, стоял во время моего ответа на замечания, опершись на рояль.) Был здесь когда-то и рояль. Более сотни людей вышли из твоих дверей докторами наук и многие сотни — кандидатами. Среди них и те, кто стали лауреатами, академиками, директорами и ректорами.
Помнишь ты то сдержанную, то догматически разгульную остроту дискуссий 1950 года. Когда кое-кому хотелось провести почти лысенковскую расправу над институтом и академиком А.А. Григорьевым на основе статьи в ждановской газете «Культура и жизнь». Статьи с типичнейшим названием «В отрыве от жизни». Помнишь несправедливые слова, летевшие с кафедры и в адрес А.А. Григорьева, и в адрес Л.С. Берга. Наверное, ты не забыл и трусливое молчание. Да, слово стоило дорого. Оно было чревато последствиями.
Наверное, вспомнишь ты и бурные партсобрания, сопровождавшие эту дискуссию. Может быть, ты и не обратил внимания, как во время одного из них, в момент решающего голосования один из профессоров, нагнувшись, стал завязывать шнурки. Может быть, ты и забыл этот эпизод. Но я, вернувшись в географию с фронта, вряд ли когда-либо забуду такое.
Мы помним с тобою партсобрание, посвященное вступлению в партию «на общих основаниях» разжалованного полковника, разведчика. Помним его защиты — кандидатскую и докторскую. И я помню его слова, сказанные здесь же при получении юбилейной медали: «Это ведь моя единственная» — при осуждении он был лишен всех боевых орденов. Это был Георгий Дмитриевич Кулагин, скончавшийся в 50 лет. Человек необыкновенной силы, прошедший после личной трагедии за неполные 20 лет в стенах института путь от аспиранта до доктора, заведующего отделом и заместителя директора.
Многих своих учителей и соратников мы проводили отсюда в последний путь. До сих пор помню потрясение во время первой гражданской панихиды — скончался от лейкемии 37-летний Д.М. Колосов. Вероятнее всего, это была одна из первых жертв облака Хиросимы или атомных испытаний. Но для меня это была первая смерть, которую я встретил после войны, где смерть воспринималась как нечто естественное.
Но был ты и другим! Сумеешь ли ты когда-нибудь подсчитать, сколько ты видел личных юбилейных торжеств с формальными и неформальными речами, с цветами и улыбками, со стихами и с подарками, с самоотчетами юбиляров и с искренними или дежурными преувеличениями и приукрашиваниями. Но, согласись, зал, ведь эти преувеличения были намного безобиднее лести, нередко украшавшей «выступления в прениях» по докладу кого-либо из руководителей института.
Бывал ты и спортзалом, в котором в обеденный перерыв и после работы сражались в пинг-понг.
Ты, наверное, радовался вместе с нами, когда превращался в клуб. Здесь слушали устные рассказы Е.Ауэрбах и хохмы А.Каневского. Сидя плечом к плечу, мы аплодировали нашим собственным певцам и танцорам — четверке здоровых мужиков, исполнявших танец маленьких лебедей. Именно тут — на этом месте, где сегодня возвышается на подиуме стол президиума. А капустники? Вспоминаешь ли, как, сгибаясь от хохота, смеялся над самим собою акад. И.П.Герасимов — смеялся над святым Иннокентием в исполнении Д.А.Тимофеева. Смеялись и мы с тобою над вечной сказкой о новом здании Института.
Ты, зал, не мог не радоваться детскому разноголосью и блеску глаз на елках и, возможно, нежился в лучах старательности украшавших тебя членов родительского комитета.
А что нам стоило превратить тебя в танцзал? И как только мог твой паркет выдержать бешеный ритм конкурса на лучшее исполнение рок-н-ролла? Помнишь его лауреатов — Э.О.Фриденберг и В.О.Таргульяна? Слова из песни не выкинешь — был ты и банкетным залом — с застольем, накрытыми белыми скатертями столами, тостами, громкими застольными песнями, с торжественным мощным «гимном географов», исполнявшимся стоя. Вряд ли ты забыл лезгинку, которую станцевал в 3 часа ночи, после банкета по поводу защиты, выпускник нашей аспирантуры, ныне профессор Г.К.Габриелян. А ходил он на протезах...
Конечно, твои стены помнят и то, чего я не знал, и то, что я помню и о чем не хочу говорить, и то, что я не могу простить себе, и то, что я не могу простить другим. Ты, безмолвный и казавшийся просто обычным помещением, на самом деле помогал нам чувствовать себя единым целым. Пестрым по способностям и по научным интересам, добывающим свои знания на достаточно удаленных друг от друга урочищах экспедиционного поля, простирающегося практически от Шпицбергена до Антарктиды. Меняющим свои поколения. Но всегда единым.
Если обратиться к ученым словам, то, пользуясь терминами Льва Гумилева и Петра Савицкого, ты выполнял функцию «месторазвития» особого и неповторимого географического мира или особого субэтноса — коллектива Института географии. Ты долго выполнял эти функции. Тебе и дальше придется быть центром обмена мыслями, формирования единых концепций, выработки стратегии дальнейшего развития, центром общих событий, не вмещающихся в стенах наших многолюдных комнат и многочисленных подвалов. Что же — такова твоя судьба.
Я надеюсь, что и мы не обойдем вниманием этот зал, помогающий тем, кто собирается и общается в стенах Старомонетного, 29, избежать судьбы людей, не помнящих родства, — судьбы манкуртов.

* Недавно Институт географии РАН и Русское географическое общество выпустили книгу, содержащую материалы домашнего архива В.С. Преображенского: В.С. Преображенский. Я — географ. Из творческого наследия. — М.: ГЕОС, 2001. Публикуемый здесь текст взят из этой книги.