Первовосхождение на Эльбрус1829 годПродолжение. См. № 18, 19/2007 Только на другой день, в самый полдень, де-Бесс первый заметил в телескоп на сверкающих снеговых покровах Эльборуса четырех человек, которые усиливались достигнуть самой вершины горы. Трое из них скоро исчезли из глаз, но четвертый поднимался все выше, выше — и вдруг фигура его рельефно обрисовалась над самою короной Эльборуса. То был, как оказалось впоследствии, кабардинец Киляр, уроженец Нальчика. Его появление на вершине горы войска приветствовали тремя ружейными залпами, и эхо гор, дремавшее столько веков, повторило громовые раскаты пальбы столько же раз, сколько высот окружало священную гору. Едва ли какое-либо другое торжество сопровождалось такою величественною и грозною салютациею. К великому смущению туземцев, никакого старика с длинною белою бородою, прикованного к скале, на Эльборусе не оказалось. Джин-падишах, окруженный несметными полчищами своих подвластных духов, также не сделал никакой попытки к сопротивлению. Люди, пришедшие с полночных стран, где царствует вечная зима, исполины по духу, покорили его заоблачное царство и сняли с узника оковы. Если бы де-Бесс менее увлекался генеалогией своего народа, он бы мог написать в своем дневнике: «Мы ходили освободить Прометея, и Зевес не только не прогневался на нас, но, напротив, послал нам чудное синее небо, теплый ласкающий воздух и девственной белизны мягкий пушистый ковер под ноги». Киляр никого и ничего не видел на Эльборусе, но, на память своего восхождения, принес оттуда черный с зеленоватыми жилками камень, оказавшийся базальтом. Генерал приказал разбить его на две ровные части, из которых одну отослал в Петербург, другую вручил де-Бессу для хранения в национальном музеуме Пешта.1
Ученая экспедиция спустилась в лагерь в тот же день, но вследствие чрезмерной усталости не могла представиться генералу. Попытка взойти на Эльборус ни для кого не прошла безнаказанно: глаза всех страшно распухли, а на лицах появились темные багровые пятна. До вершины горы никто из академиков достигнуть не мог. И все ученые наблюдения производились с небольшого обледенелого выступа, откуда окрестная страна представлялась обширной, рельефною картой. Академики сделали все, что могли, и большего требовать было нельзя от людей, не имевших ни навыка, ни опытности, ни выносливой натуры горца. Выше всех из них поднимался молодой Ленц, но и он остановился на высоте 15 тысяч футов [около 4600 м]. Купфер и Менетрие не пошли далее 14 тысяч [4250 м], а Мейер отстал от всех, хотя и ему удалось переступить границу вечного снега. Утром 22 июля, в то время как натуралисты, опираясь на свои длинные шесты, взбирались по обледенелым крутизнам Эльборуса, Емануель с своей стороны предпринял также небольшую экскурсию. Он не мог оставаться праздным, когда другие, может быть, с опасностию для жизни, предавались своим бескорыстным исследованиям в интересах науки. Если лета и высокое положение, занимаемое им в служебной иерархии, не позволили ему принять непосредственное участие в трудах академиков, то он пожелал по крайне мере ближе ознакомиться со всеми окрестностями Эльборуса и видеть все его достопримечательности. Уже давно он обратил внимание на глухой, однообразный шум, нарушавший торжественное молчание ночи, шум, напоминавший экипажей, снующих взад и вперед по бойким улицам большого города. «Что это такое?» — спросил он одного туземца. «Это Малка2 шумит», — ответил ему горец. В ту сторону генерал и направил свою экскурсию в сопровождении де-Бесса, нескольких офицеров и конвойных казаков. Чем ближе подъезжали путешественники, тем явственнее доносился до них сердитый шум Малки, и в этом шуме терялся звук человеческого голоса, а в нескольких саженях нельзя было расслышать даже ружейного выстрела. Дорога к реке обрывалась на краю страшной пропасти, по другую сторону которой, с высоты семи тысяч восьмисот футов, падала вода3, образуя громадный движущийся занавес. Это был настоящий водопад, напомнивший де-Бессу знаменитый Шафгаузен на Рейне, но далеко превосходивший его дикой красотою пейзажа. Жители станиц, расположенных у нижнего течения Малки, где она так мерно катит свои желтоватые волны, конечно, не подозревают, с какой страшной высоты она низвергается и каким грозным величием обставлена ее колыбель. 23 июля, на другой день по возвращении экспедиции с вершины горы, у Емануеля был парадный обед, на котором присутствовали представители Кабарды, Карачая, Урусция и других закубанских народов. За обедом пили шампанское, замороженное в снегах Эльборуса, — и первый тост превозглашен был за здоровье венценосного покровителя наук императора Николая Павловича. Этот тост, за неимением музыки, сопровождался бесконечными ружейными залпами, которым бесконечными перекатами вторило горное эхо; потом пили за инициатора экспедиции генерала Емануеля, за ученых ее членов, за кабардинца Киляра, за фактическое присоединение Эльборуса к владениям Российской империи. Пили все, не исключая мусульман, которые оправдывали себя на этот раз исключительным случаем. После обеда Киляру вручен был с особенною торжественностью заслуженный приз, а затем состоялась церемония раздачи подарков всем почетным туземцам, принимавшим участие в экспедиции. Чтобы сохранить память о пребывании русских в этих местах, долгое время считавшихся заповедными, генерал приказал вырезать на скале, у хода на террасу, где стоял отряд4, следующую надпись: «В царствование Всероссийского императора Николая I стоял здесь лагерем с 20 по 23 июля 1829 г. командующий войсками на Кавказской линии генерал от кавалерии Георгий Емануель. При нем находились: сын его Георгий 14 лет, посланные российским правительством академики: Купфер, Ленц, Менетрие и Мейер; чиновник горного корпуса Вансович, архитектор минеральных вод Иосиф Бернадацци и венгерский путешественник Иван де-Бесс. Академики и Бернадацци, оставив лагерь, расположенный в 8 тысячах футов (1143 сажени) выше морской поверхности, всходили 22 числа на Эльборус до 15 700 футов (2223 сажени). Вершины же оного 16 330 футов (2333 сажени) достиг только кабардинец Киляр. Пусть сей скромный камень передаст потомству имена тех, кои первые проложили путь к достижению, доныне считавшегося неприступным, Эльборуса». Кажется, эта же самая надпись находится на двух чугунных досках, которые стоят теперь на пятигорском бульваре, у грота Дианы5, привлекая толпы любопытных, как две скрижали, оставшиеся от давно минувшего и уже полузабытого времени. Доски отлиты на Луганском заводе6 и, по всей вероятности, предназначались сначала к постановке на том самом месте, где Емануель начертал свою надпись.7 23 июля ученая экспедиция была окончена, и в тот же день, в три часа пополудни, назначено было обратное выступление. Войска, среди нахлынувшего вдруг густого тумана, скрывшего от глаз грандиозный ландшафт, окружавший террасу, спустились на плато Карбиза и отсюда, оставив в стороне Хассаут, повернули к верховьям Кубани, к так называемому Каменному мосту. Это были места, также никогда не посещавшиеся нашими войсками. Они поражали своею пустынностью и в то же время картинностию видов, менявшихся на каждом шагу и оставлявших по себе неизгладимые впечатления. Это была панорама, с которой, по словам де-Бесса, не может сравниться ни один из виденных им пейзажей в Швейцарии. «Там, — говорит он, — на каждом шагу озера, в прозрачных водах которых отражаются горы, — в этом вся красота Швейцарии, красота величественная, спокойная, но довольно однообразная; здесь встречается все, что только может требовать взыскательная фантазия художника; в особенности хороши угрюмые, голые утесы рядом с роскошнейшими представителями флоры». Замечательно, что на всем пути, где войска останавливались, и даже в ближайших окрестностях нигде не было видно следов пребывания человека. Даже от жилищ его ничего не осталось; время сравняло их с землею и не коснулось только жилища мертвецов: оно пощадило два кладбища — одно христианское, с глубоко вросшими в землю крестами, другое магометанское. От первого веяло седою древностью, последнее принадлежало к позднейшей эпохе, хотя также поросло мхом и обвилось повиликой. Но еще древнее, чем христианское кладбище, были курганы, которые тянулись по сторонам дороги. Все они были расставлены на таких одинаковых, точно отмеренных расстояниях, так были похожи один на другой, что, несмотря на их внушительные размеры, невольно приходила в голову мысль, что они — дело рук человеческих. В такой безукоризненной симметрии природа не ставит своих декораций. Эти курганы, по всей вероятности, и были могилами родоначальников или вождей какого-нибудь народа, давно сошедшего со сцены истории. Быть может, раскопки и дали бы какие-нибудь указания. Но средства и время не позволяли заняться решением задач, входивших в область археологии. И тем не менее, по этим надгробным памятникам, придававшим стране грустный элегический характер, можно было читать ее историю. Язычество, христианство и магометанство — каждое имело здесь свою эпопею. Византийский монах с крестом в руке вытеснил отсюда жрецов, не знавших истинного Бога; чалма вытеснила монашеский клобук, — но кто вытеснит чалму? На этот вопрос, обращенный к туземцам, последние отвечали только красноречивым пожатием плеч. 28 июля отряд, после пятидневного марша, приблизился к Кубани, к знаменитому Каменному мосту. Эльборус остался теперь назади, и те, которые видели его так близко, провели два дня у его подножия, отныне будут его видеть только издали, на краю небосклона, в тех же белых ризах, но уже не в той величавой обстановке и не с тем ослепительным блеском. Но Эльборус теперь не занимал путешественников; их занимал Каменный мост — это грозное явление природы, которому де-Бесс дает характерное название «прекрасного ужаса». Каменный мост — это две скалы, свесившиеся над бездной с двух противоположных берегов реки. В давно прошедшее время они составляли, вероятно, одну сплошную арку, но вода разорвала ее и оставила посередине провал сажени в две шириною. Чтобы устроить мост, нужно с одной стороны на другую перекинуть кладки. И такие кладки существовали здесь до 1828 года, когда Емануель приказал сбросить их, чтобы лишить горцев возможности тревожить наше укрепление, стоявшее верстах в десяти ниже моста. Кубань, загроможденная обломками скал, низринутых с своих пьедесталов, бушует здесь с такой ужасающею силой, что громоздкие обломки ни секунды не остаются на месте — они двигаются под напором воды, сталкиваются и производят грохот, при котором можно объясняться только знаками. Если бы горы, окружающие дикую местность, не задерживали звуков, грохот этот разносился бы так далеко, что его слышали бы во всех казачьих станицах, на нижней и на верхней Кубани. Ученым академикам, сопровождавшим Емануеля, довелось таким образом в короткое время находиться под впечатлением двух диаметрально противоположных явлений природы: созерцать величаво-спокойный Эльборус и видеть неистово бушующие волны Кубани. Здесь, более чем где-нибудь, человек мог постигнуть и величие своего разума, и ничтожность сил, которыми его одарила природа: он может воспроизводить искусственные водопады, может прорывать перешейки, чтобы соединить две части света, устраивать воздушные дороги, оплодотворять и заселять великие пустыни Африки, но он не в состоянии, при всех усовершенствованиях техники, создать что-нибудь подобное Каменному мосту на Кубани. Только природа могла соединить в одном произведении столько страшного величия с красотой, не поддающейся описанию. Стоя на одном из выступов скал, академики заметили вблизи небольшое, но прекрасно содержанное кладбище, на котором посреди неумолчного рева волн покоились вечным сном мусульмане. На одном из памятников, поставленных в виде часовни, де-Бесс прочел следующую, не лишенную поэзии, надпись: «Когда я навещаю тебя, я исполняю свой долг. Сегодня ты успокоился, завтра придет моя очередь». В четырех верстах отсюда была еще одна достопримечательность, обязанная своим происхождением уже человеку. Это одинокое здание, взнесенное на высокую гору и напоминавшее наружным видом древние византийские храмы. Это действительно и был храм, воздвигнутый на служение христианскому Богу. Века, пронесшиеся над ним, не оставили заметных следов разрушения, и даже мусульмане щадили древнюю святыню, которая продолжала стоять, возбуждая благоговейное почитание всех окружающих народов. К сожалению, прибыль воды в реке, закрывшая все переправы, не позволила нашим путешественникам ближе ознакомиться с этим древним памятником христианства. Но, по словам Емануеля, посетившего церковь в минувшем году, она настолько сохранилась, что реставрировать ее было не особенно трудно. Но для кого было реставрировать ее? Кто будет охранять святыню? Чьи молитвы будут возноситься перед алтарем ее? Не одно поколение сойдет со сцены прежде, нежели над ее старинными сводами исполнится пророческое слово евангелия... И будет едино стадо и един пастырь. 1 августа отряд возвратился на линию и был распущен по квартирам. 1 Пешт — левобережная часть нынешнего Будапешта. 2 Малка (210 км) — левый приток Терека, берет начало в ледниках северного склона Эльбруса. Правый приток Малки — знаменитый Баксан. 3 Водопадов высотой 7800 футов [2400 м] на Малке, как и нигде в мире, нет. 4 Вероятно, Емануель планировал в ближайшее время вернуться в лагерь у подножия Эльбруса. Однако трудности, связанные с доставкой плит в удаленные места, подсказали идею установить их на Горячих Водах (в Пятигорске), соорудив тут искусственный триумфальный грот в форме горы Эльбрус. 5 Грот сооружен по проекту Бернардацци. 6 На том самом заводе, где служил инженер Вансович. 7 В Пятигорском краеведческом музее находятся копии этих знаков истории из грота Дианы. По первоначальному проекту грот должен был называться «пещерой Эльборусскою». Над гротом собирались сложить из белого камня «двуглавую снежную вершину» Эльбруса и высечь на ней имена ученых, участвовавших в знаменитой экспедиции. Однако генерал Емануель вдруг отказался от этого проекта и приказал вскоре именовать новое сооружение гротом Дианы. Согласно древним мифам, богиня Диана предпочитала в жаркие дни после купания отдыхать в тенистых гротах. Возможно, новое название подсказало близкое соседство парадного входа в дамскую половину Николаевских (ныне — Лермонтовских) ванн. В.А. ПОТТО. Кавказская война |