Географическая культура
сегодня и завтра

Размышления о системе
среднего географического образования
в нашей стране

Ю.Г. СИМОНОВ
лауреат премии Правительства РФ
и премии им. М.В. Ломоносова,
Заслуженный деятель науки РФ,
доктор геогр. наук,
профессор географического факультета
Московского государственного университета
им. М.В. Ломоносова

Разрешите представиться. Я впервые пишу в нашу газету. Так случилось. Я ведь москвич, и по свойственным многим из нас правилам самые приятные и обязательные встречи мы откладываем с сегодня на завтра, а с завтра — на послезавтра. Ведь друзья подождут... И вот сейчас я «созрел», чтобы сказать через газету то, о чем думаю уже много лет.

Читательская аудитория нашей газеты — преимущественно школьные учителя географии. И я, глубокоуважаемый читатель, подчеркнуто называю тебя Учителем с большой буквы, поскольку преклоняюсь перед вами всеми и хочу лично сказать «спасибо» за то, что сделано вами для нашей науки и для Родины. Преподаватель — это профессия, а учитель — призвание. В образовательном процессе России вы идете впереди. Мы за вами. В море человеческих талантов кого-то из учеников вы направляете к нам, а мы их доучиваем, шлифуем их географические знания и часто выдаем уже свою путевку в географическую жизнь. Вы даете им эту путевку в жизнь вообще, наша задача скромнее. Мы их учим так, а не иначе, думая, что готовим «солдата», а точнее, «бойца» в нашу с вами армию географов. Кто-то остается с нами (в различных видах ее деятельности); тех же, кто уходит, больше. Но и в них хотелось бы видеть послов от географии, которые, хотя будут выполнять иные функции, всё же останутся в душе географами.

Уходящие от нас в иную деятельность берут в дорогу некоторый запас знаний. Они потом делят эти знания на две части — важные для них и не важные. Новые дела и обязанности отодвигают школьную жизнь, отгораживают географическую память «занавеской». Важным становится лишь то, что помогает чем-то им в жизни (не вообще, а сейчас!), остальное же оказывается вроде бы даже излишним. Чему учили, зачем учили — в юности чаще оцениваешь по тому, весело или скучно учиться. А вот соотношение полезного и лишнего я склонен относить к показателям географической культуры. И, может быть, сейчас уже настало время нам всем — географам и негеографам — выработать кодекс гражданской чести современного человека. Ведь, право же, всем нам нужна общая «моральная установка» — нужно как-то определить то, что такого специфически географического каждый из нас должен обязательно знать в соответствии с этой установкой. Каждый из нас — и молодой, и пожилой человек, любой специалист из разных сфер деятельности, и простой гражданин, и руководитель, ученый, министр и президент. Все. А зачет по этим знаниям должна принимать у нас у всех общественность. Если зачета не будет, то экзамен по этому предмету будет принимать сама жизнь. И судьями опять же мы будем все вместе.

Вот я и представился. Теперь о том, зачем и почему я пишу эту статью.

Цель этой публикации. Девять лет назад вышла весьма полезная книга В.П. Максаковского «Географическая культура». В ней предложена нам всем весьма деликатная тема для обмена мнениями. Я включил эту тему в один из своих курсов лекций, и уже многие годы обсуждаю эту проблему на семинарах и в простых беседах со студентами и аспирантами. Из приведенных в книге определений я выделяю самое главное — понятие «географическая культура». В нашей общей деятельности оно должно стать общепринятым, а поэтому понятным и направленным не только на исследование этого феномена. В.П. Максаковский, выделяя понятие «культура», назвал четыре важных ее признака: а) географическая картина мира, б) географическое мышление, в) методы географии и г) язык географии. Я думаю, что они интересны и открывают широкие возможности для описания географической культуры разных времен и народов. Но, вероятно, можно найти и другие, которые также будут характеризовать географическую культуру отдельного человека, группы людей и даже целых этносов с другой, не менее важной точки зрения. Очень важен общий уровень знаний об окружающем нас мире. Нам нужно формировать свои представления о его свойствах, темпах и тенденциях развития. Ведь всё «узнаваемое» в нашей повседневной жизни и есть «картина мира». А глядеть на нее можно с разных точек зрения. Поэтому есть еще один аспект ви?дения картины мира, который обязан стать показателем нашей культуры, не менее важным, чем те, которые названы Владимиром Павловичем. Это оценка того, насколько, как и для чего эти знания используются. Мы (любая часть человечества) ведь не только приобретаем, храним и увеличиваем свои полученные в школе знания и умения — мы их теряем. И кажется очень важным это отношение — познанного к потерянному, используемого к неиспользованному. А географический язык и географическое мышление — это ведь всего лишь «инструменты» культуры. Они важны, но оценивать их следует иначе.

Выделяя свойства географической культуры, мы обязательно должны вспоминать, что мы делаем в жизни и для чего. С моей точки зрения, уровень географических знаний и умение их использовать открывают возможность оценивать состояние науки и ее перспективы. И не только науки, но и образования. Если знания не используются, это, скорее всего, характеризует ту часть образования, которая определяет отношение нашего сообщества к знанию. Если мы очень много знаем, а обращаемся к этим знаниям все реже и реже, то нужны ли эти знания вообще? Вопрос о том, кому нужны географические знания в нашем обществе, далеко не праздный. Ведь именно это кладется в основание воспитания и образования, а стало быть, определяет и вложение средств в научные исследования, в систему образования. Состояние культуры в свою очередь влияет на другие формы общественного сознания — на мораль и представления о праве. Их состояние видно из особенностей поведения каждого из нас и тех группировок людей, которые обычно складываются в обществе.

Наши сегодняшние дела как памятники географической «культуры». Закрываю глаза, и проплывает картина за картиной.

Картина первая, 2003 год, Приморье, западные склоны и предгорья Сихотэ-Алиня. Днем вижу, а ночью слышу, как идут к китайской границе груженные лесом машины. Огромные лесины (хлысты) везут за рубеж. Это лес-кругляк. Вероятно, пихты да ели из нижнего пояса гор. В начале 70-х годов я работал на восточных склонах того же хребта. Мы создавали там теорию и методы долгосрочных географических прогнозов последствий хозяйственной деятельности человека на Дальнем Востоке. Академией наук был определен срок — 2000 год. Мы разработали методы и сделали свой прогноз. В 1984 г. он был опубликован. В результате проведенных работ мы, учитывая темпы развития этого региона, пришли к выводу о том, что, если подойдут к концу запасы руд (оловянных, вольфрамовых и иных), будут рубить леса. Мы тогда взяли определенные геологами запасы и сравнили их с темпами рубок. И как географы сделали это дифференцированно для некоторых из районов и для них же выделили леса различной ценности. Получили прогнозные величины. Отчеты — для академии, рекомендации — общественным организациям, публикация — для географической общественности.

Тогда была другая страна, другие принципы руководства экономикой и другой стиль человеческих отношений в природопользовании. Казалось, что так будет века. А географическая культура примет и оценит результаты исследований. Тогда было вычислено и показано, как будет меняться природа, как изменится хозяйство. Географически анализировались и население этого района, и его поведение. Возможное изменение расселения было учтено. Мы считали, что может произойти отток тех, кто занят в горнодобывающей промышленности, а у оставшейся части изменится профессиональная ориентация. Может быть, мы не вполне предвидели величину оттока населения, не могли учесть возможностей распада Советского Союза и коренных изменений отношений между «центром и периферией». Теперь бы туда вернуться и оценить, что же там происходит сейчас. Но такого заказа от государства нет. Наши знания были получены ценой огромных государственных затрат, а проверять, насколько они истинны, а насколько ложны, никому не нужно. Разве можно больше не думать о нашей ответственности перед будущим?

У меня же в 2003 г. возник и остается еще один вопрос — зачем эта распродажа леса? Экономического эффекта я не увидел. По крайней мере местного. Я не увидел в этом замечательном краю ни новых дорог, ни новых поселков. Увидел лишь брошенные (а вовсе не выработанные до конца) месторождения, с грустью смотрел на поселки некогда богатых геологических партий. Не покинувшее эти сказочные места население (которого стало намного меньше) ищет хоть какую-нибудь работу, а кто-то «продает леса». В голове мелькнуло зарубежное слово депопуляция. Вероятно, это один из показателей уровня нашей культуры тридцать лет спустя.

Картина вторая. 2005 год, север Тверской губернии. Рубят леса вдоль Мологи. И та же картина. Чаще днем, а иногда и ночью вывозят кругляк — сосны 200-летнего возраста. И снова огромные «окна» лесосек. И снова нет процветающих поселков. Лесосеки имеют различный, но совсем молодой возраст. Местами видны лесопосадки. Восстановительные работы намного уступают рубкам. К тому же по пескам вместо сосен сажают преимущественно ель. Объяснение большинства рубок (все они в водоохранной зоне) — Примоложские леса «больны и погибают». Леса погибают от какого-то американского жучка. Я смотрел на то, как с ним «борются», и мне казалось, что ему помогают выживать. Мы берем взаймы у будущих поколений россиян, берем без гарантий возврата.

Картина третья. 2006 г., читаю новый водный кодекс. И растет мое удивление, замешанное с возмущением пополам. По новому водному кодексу водоохранная зона сильно сократилась. Она практически приблизилась вплотную к берегам рек и другим водоемам. Неужели разработчики этого закона (да и те, кто его принимал в Государственной думе) не знают, что загрязнения в реки поступают из водосборов, а не только с береговых линий? Или этого в школе они не проходили? Неужели это разумно — оставить относительно чистым берег, а дальше — хоть трава не расти? И это также одна из характеристик географической культуры.

Картина четвертая. 2007 г. Читаю рекламные странички, и тут же — протест, написанный группой географов — выпускников некоторых московских вузов. Суть дела вот в чем. Жители некоторых подмосковных деревень борются с представителями «горбачевского фонда», которые стремятся «засадить» коттеджами берега подмосковных рек, поросшие вековыми сосновыми лесами. Пойменные луга — под дачи. Часть уже продана. Подходы к реке местным жителям запрещены — заборы и собственность. Мы протестуем — и что же? В рекламе, — видимо, с согласия соответствующих региональных властей, излагается проект создания 100 поместий с землями площадью до нескольких сот гектаров. Да-да, поместий, не коттеджей! Я не ошибся. В рекламе приведены резоны. И эта реклама кого-то призывает к действиям. На все вопросы в ней, казалось бы, даны ответы. Там написано, что создание поместий разумно, что это повысит число рабочих мест для местного населения. Жителям окрестных деревень и приезжим будет предоставлено право работать в этих имениях или стать их управляющими. Спрашивается, кому это нужно? Разве это нужно стране или жителям Подмосковья? «Крепостное право» пока не предусматривается. Около Москвы, где население приближается к 20 млн человек, людям с воспоминаниями о тяжелом крестьянском труде обещается, что в этих поместьях будут выращиваться картошка и другие овощи. Вероятно, это вместо колхозов, чьи земли действительно пустуют. Но ведь колхозы прекратили свое существование, поскольку экономически это стало невыгодно. И тогда снова встает тот же географический вопрос — а кому это надо? А знают ли те, кто продал государственную землю и разрешил ее приватизировать, условия рынка? Ясно, что кому-то показалось заманчивым иметь просто земли под Москвой, а поместья и производство овощей здесь встретятся с огромными трудностями.

Я побывал в Германии, немного ездил, но многое читал, — там чистят реки и сажают леса. Там приняты законы и определены наказания. Там работают специалисты, которые охраняют природу. А мне все кажется, что ведь нужно не только охранять, но и использовать территорию. И вообще, думается, что эколог — это в какой-то мере выдуманная специализация людей с низкой географической культурой XX века. Подумайте, ведь если такие специалисты действительно нужны, то почему бы им уже сейчас не опереться на фундаментальные знания законов взаимодействия природы, хозяйства и населения. Они уже давно найдены, и то, как они действуют в разных местах, изучает география. Может быть, географы не накопили в этой области достаточного объема и качества знаний? Значит, больна географическая наука. Простое объединение специалистов различного профиля не решит этой проблемы. Нужна интеграция знаний. Если географические знания нужны, а их уровень недостаточен, то неужели нужно создавать «параллельную» науку заново, простой группировкой знаний из смежных дисциплин, чтобы каждый продолжал решать свои собственные проблемы? Прошло более тридцати лет с начала «экологического бума». Заметного улучшения экологической обстановки нет. Пройдет много лет, прежде чем появится экологическая культура. Я вижу, как географические знания в образовании заменяются «экологическими».

В «экологии» завертелись характерные для нашего времени заморочки: заварить дело, а там — что получится. Но заодно закрутились и огромные деньги. Поэтому я думаю, что пора вспомнить: все мы в 1991 г. согласились перейти на рыночные отношения. Тогда нас крупно надули с ваучерами. Организаторы этого антинародного дела известны. И я не призываю к возмездию. Судьба сама их накажет. У меня здесь нет почти никаких иллюзий. Но все же — не поискать ли («чтобы увидеть соринки в чужих глазах») нам истоки этих нелепостей и в наших повседневных делах? Ведь может оказаться и то, что в том, о чем написано выше, есть определенная доля нашей вины. А я теперь уверен, что та жуликоватость, которая легко просматривается за всеми описанными картинами, легко прячется за некоторой позицией географов. Я жил в это время, работал и протестовал. А не услышан был совсем не то что бы властями предержащими: меня в первую очередь не услышали мои коллеги.

Экологическую тревогу первыми забили медики и биологи. Биологи заметили, что стали быстрее вымирать некоторые виды растений и животных (биологическая гуманность и соответствующий «альтруизм»). Появились «белая» и «красная» книги. А затем Римский клуб, политические партии всех (часто противоположных) направлений включили «экологический вопрос» в свои программные документы. В этот альянс вошли региональные группы разных партий — и те, кто «капиталисты», и те, кто «против». Все искали решений. Стало ясно, что существуют возобновимые и невозобновимые ресурсы, что растет плотность населения. Появились математические модели, содержательную часть которых многие не понимали. Это были модели «пределов роста» и другие, основанные на чистой логике и интуиции. Математики нас всех окончательно запугали.

Человечеству нужно было пройти всё это и истратить триллионы долларов, чтобы экологические проблемы незаметно отошли в сторону и уступили свое интеллектуальное место программам «устойчивого развития». Профессионально ни медики, ни биологи создать систему интегральных научных знаний в этой области, как теперь это видно, не смогли. Они знали человека и отчасти природу. Но не знали законов развития хозяйства. Не знали очень многого. Ведь до этого они даже близко не подходили к проблемам взаимодействия природы, хозяйства и населения. Анализ такой системы можно было найти только в книгах географов. Но он звучал скорее как лозунг или как мечта. География, одна из древнейших областей знания, по ряду причин с запозданием включилась в решение этих проблем. Парадокс.

Но все же появилась надежда — экологическое и географическое образование однажды были сближены. Мы только начали совместную работу и не успели пока довести ее до конца. Глядь, а в системе образования снова наметились перемены. Мы снова расходимся. Что, разве другого выхода нет? Меняющаяся система образования снова стремится всё разъединить.

В чем проблема? Географы однажды, определив предмет своих исследований, заявили, что они изучают природу, хозяйство и население в их взаимодействии. До этого всё изучалось раздельно. Рациональной показалась интеграция знаний, накопленных в сопряженных областях научной деятельности. Экология изучает воздействие окружающей среды на живые организмы, а новейшая экология изучает это воздействие на человека. География призывает изучать и учитывать взаимодействие элементов (то есть прямое и обратное их действие) сложной системы «природа — человек». Экология (новейшая) изучает прямое воздействие окружающей среды на человека и стремится сохранить среду. Делается это раздельно: воздействие — само по себе, а реакция на него — сама по себе. А где интеграция? Кто и как должен изучать интеграционные явления? Экология? А разве при этом она не пойдет по пути, по которому однажды попробовала пойти география?

Нужно посмотреть на историю географии и с этой стороны. Я был «нормальный» отраслевой географ. Изучал рельеф как объект, а окружающую среду в отдельности, как условия, одну из причин развития. В 1971 г. всё изменилось (хотя в душе я оставался геоморфологом) — мне предложили, а я согласился, возглавить огромный коллектив для создания методики долгосрочного географического прогнозирования. Я уже об этом упоминал, когда писал о работах на Дальнем Востоке.

Нужно было начинать, а опыта не было. В те времена существовало представление, выдвинутое В.С. Преображенским*, что сложное географическое явление можно изучать двумя способами: 1) традиционным, когда объединяются две группы специалистов-комплексников (регионалистов) — экономико- и физико-географов (ландшафтоведов); 2) создать некоторый комплексный коллектив специалистов-географов (отраслевиков) и работать в коллективе единомышленников, вырабатывая в себе взаимопонимание и доверие. Я был отраслевиком и решил попробовать идти вторым путем. Собрал энтузиастов, но все же на создание атмосферы взаимопонимания ушло практически два года. Только после этого мы научились не только понимать друг друга, но и ставить друг другу задачи. Принимая их для поиска ответов, мы вынуждены были сначала понять, что, глядя даже на одни и те же события, мы некоторое время говорим на разных языках, и для взаимопонимания приходилось «переводить друг друга». В нашем опыте в конечном счете нас объединила география, и всё стало получаться почти как по В.С. Преображенскому. В экологии многое идет по пути детализации. Смотрю на то, как создается «экология», и вижу, как она стремится разделиться и узко специализироваться по разным направлениям.

Еще один опыт. Нужно ли менять название общего дела «география» при переходе на новое дело? Ведь почти все работающие в экологии науки остаются географическими. Тогда ведь и образование может оставаться географическим, научные степени и виды квалификации тоже. Что дает замена названия географических работ на экологические? Новую вывеску к старым работам. Биологическая наука создала биоцентрический комплекс знаний. Все сделано по принципу — для того, чтобы охранять человека, нужно сохранить природу. Конечно, нужно изучить и человека. Но ведь всеми принято, что человек — это не только биологическое существо, но и общественное. Давно уже выросла целая отрасль знаний, изучающая и человека, и межчеловеческие отношения. Каждая из общественных наук изучает какие-то особенности человека. Там иное образование и иная наука. Если достаточно сменить название интегрирующей науки и заменить одних специалистов другими, то все сразу изменится? Вряд ли. Я думаю, что следовало бы учесть опыт истории и посмотреть — а может быть, в истории человечества это уже было опробовано?

Из истории формирования географических знаний. Название той части знаний, которые мы долгое время называли географическими, исторически менялось. Человеку всегда были нужны знания об окружающей его среде. Человек накапливал представления о месте своего проживания, об окрестностях. Далее пространственные границы познанного расширялись в пространстве. Накопленные знания о местах проживания накапливались в памяти человека, а затем сохранялись и на носителях различного рода. Когда-то было принято, что знания о прошлом (а не только о местах проживания) важны. Важен исторический опыт выживания. Карл Маркс после назовет историю самой главной из наук. Та часть записанной в рукописях истории, которая касалась мест проживания, получила название географии. Наряду с рукописями большое значение для сохранения и распространения знаний получили карты. Знания об обществе были неотделимы от географических знаний. Они долгое время существовали совместно.

Было много различного рода превращений названий отраслей знания, но география, попытавшись разделиться на собственно «логографию» (описание словом) и «картографию» (описание рисунком-образом), вплоть до середины эпохи Великих географических открытий оставалась единой. К описаниям всегда были нужны карты, а к картам, пусть даже короткие, пусть неточные и непроверенные, описания. Карты были нужнее. Появились атласы, для развития картографии нужны были измерения, астрономия и математика. «Логография» стала умирать, сокращаясь до географических лексиконов и статистики. География сохранялась. Параллельно накапливался опыт образования во многих областях знания. Возникла система образования вообще. География как область знания сначала появилась в городах, в виде отдельных «цехов», а затем и в школах. В географии, как и в математике и в астрономии, нуждались те, кто развивал мореплавание и торговлю. География была нужна военным, а значит, и правителям государств.

В университетах, а тем более в светских школах среднего уровня образования (гимназиях и училищах), она появилась позднее. Так, в Московском университете география появилась в 1757 г. (два года спустя после открытия университета, впрочем, так же, как и математика). Она была названа коллегией профессоров, после начала работы университета (в предложениях М.В. Ломоносова о штатах университета должность профессора географии не была предусмотрена). Ученых, преподавателей географии не готовили ни у нас в России, ни в Европе. В университете она возникла как предмет, а не как специальность. Кафедры географии в нашем университете были созданы лишь в 1804 г. И в штате университета были записаны сразу две кафедры. Для того чтобы увидеть их необходимость, потребовалось сорок семь лет. Интересно, что были они приписаны к словесному отделению. Одна из них была названа кафедрой всемирной истории, статистики и географии, а другая — кафедрой истории, статистики и географии Российского государства (как бы мировой географии и географии России). Они много раз начинали работать и прекращали практически по одной и той же причине — географию в университете было некому преподавать.

В середине 1860 г. произошло, как пишет В.А. Есаков, первое событие исторического масштаба, важное для понимания того, как создавалась «географическая культура» в нашей стране и что с ней произошло.

Письмо Н.И. Пирогова в Министерство образования Российской империи. В истории России Н.М. Карамзина есть такое высказывание: «Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенными явлениями во всех веках, утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие события, а государство не разрушилось». Этот взгляд на историю вселил в меня оптимизм. Применяя эту мысль к географии, я хотел бы сказать, что «бывали и худшие случаи с нашей наукой». География не может погибнуть, только нужно нам понять, что же привело наше государство к наблюдающемуся в наше время стремлению так ограничить и обессмыслить географическое образование. Нужно попытаться понять внутреннюю логику событий. Здесь может сослужить службу еще одна цитата, на этот раз из Аристотеля. А он однажды написал, что «в науке о природе (а я думаю, что и во всей науке! — Ю.С.) надо определить прежде всего то, что относится к началам».

Реальные наши начала лежат не в глубокой древности. Сама география была востребована (иначе ее не открывали бы в Московском университете). Учителей географии специально никто не готовил. Кафедры, на которых ее преподавали, не создавали географию как науку, а преподносили ее как учебный предмет. И преподавали «всё вместе», значительное место занимали история и статистика. И существовали такие кафедры эпизодически. А в это время «большая география», достижениями, которыми мы можем гордиться, делала великие дела. Вот некоторые из них:

1819–1821 гг. – кругосветное плавание Ф.Ф. Беллинсгаузена и М.П. Лазарева;

1842–1845 гг. – исследования Сибири и Таймыра А. Миддендорфом;

1847 г. – исследование внутренней Африки Е.П. Ковалевским;

1854 г. – работа Большой Сибирской экспедиции при участии А.Ф. Усольцева и др.;

1857 г. – исследования Туркестана Н.А. Северцовым;

1863 г. – исследование Сибири П.А. Кропоткиным;

1869–1871 гг. – исследование Средней Азии А.П. Федченко;

1870–1888 гг. – исследование Приморья и Центральной Азии Н.М. Пржевальским;

1871–1887 гг. – исследование Новой Гвинеи Н.Н. Миклухо-Маклаем;

1873–1875 гг. – исследование Восточной Сибири А.Л. Чекановским;

1876–1892 гг. – исследования Китая и Тибета Г.Н. Потаниным;

1884–1887 гг. – исследования Средней Азии Г.Е. Грумм-Гржимайло;

1886–1889 гг. – исследования Тихого океана С.О. Макаровым;

1893 г. – исследование Абиссинии Л.К. Артамоновым.

Ни один из названных великих географов не имел специального географического образования. Именно поэтому здесь уместно вспомнить о письме Н.И. Пирогова, которое он отправил в Министерство образования. Оно известно, но думается, что его полезно воспроизвести полностью, в том виде, в котором его опубликовал в 1956 г. Н.Н. Баранский.

«При отсутствии особой кафедры для преподавания географии в университетах, нет науки, которая связывала бы отдельные отрасли естествознания и служила бы основанием для изучения истории и статистики.

Без географии в курсе естественных наук недостает широкого воззрения на природу, представителем которого был Гумбольдт; без географии во всеобщей истории и в статистике теряется связь между природою и общественными явлениями, разъяснение которой составляет заслугу Риттера. Влияние этого пробела особенно заметно в приготовлении преподавателей географии для гимназий.

Наставники, по сему незнакомству с естественными науками, или вовсе не имеют в виду основной идеи географии, или не в состоянии развить эту идею с пользою для учеников. Наставники же, взятые из физико-математического факультета, изучавшие явления природы независимо от влияния их на общественную жизнь, или вовсе не могут оценить значения физических условий для человека, находящегося на различных ступенях общественности, или по крайней мере теряют из виду этнографический элемент.

Вследствие этого наука, которая могла бы в гимназиях содействовать умственному развитию детей и сообщать им много замечательных и полезных сведений, обращается в мертвую номенклатуру, в перечни: собственных имен, произведений трех царств природы, исторических событий и пр.

Заучив на память этот лексикон слов, с которым не связано никакой мысли, ученики выносят одно отупение, чувство умственной усталости, тогда как география, при надлежащем преподавании, должна бы возбудить охоту к занятиям и к чтению, наконец, дать наставнику нравственное влияние на учащихся.

Настоятельная потребность, ощущаемая гимназиями в хороших преподавателях географии, указывает на необходимость основательной подготовки учителей в педагогических курсах.

Достижение этой цели условливается открытием особых кафедр при университетах».

Не только один Н.И. Пирогов видел необходимость создания кафедр географии в университетах. В ряде стран Европы необходимость создания таких кафедр тоже была осознана. В Европе постепенно стали возникать кафедры географии (позже, чем у нас в России), а затем и географические общества (раньше, чем у нас). К середине XIX столетия они уже существовали во многих университетах Западной Европы. Указанное письмо стало историческим лишь для российской географии. Кстати, географическое общество в России было создано за 15 лет до этого письма. Так общественность (в ее числе военные!) обращала внимание на то, что создание географического образования назрело.

И вот в это-то время ученые, которые, будучи уже зрелыми специалистами в других науках, пришли в географию и начали строить (а не отменять! — Ю.С.) и перестраивать существовавшую в те годы географию. Позже А.А. Борзов назовет их первыми профессорами географии.

В 1885 г. в географию Московского университета пришел вполне сложившийся специалист, антрополог и этнограф, по базовому образованию зоолог — Д.Н. Анучин. В первые годы, читая лекции по географии, он стремился воссоздать еще и «закрытую» в университете уставом 1884 г. кафедру антропологии. То есть пришел он в географию как бы на время. А вот «застрял» в географии лет на сорок. По европейским масштабам он был уже известным ученым. И если судить о его предыдущей деятельности, то трудно представить, что он когда-либо думал, что будет создавать географическую школу в Московском университете. Став ординарным профессором кафедры географии и этнографии, он отказался возвращаться в Петербург на приготовленную специально для него в Академии наук кафедру антропологии. За первые 15 лет он сделал важную попытку обосновать необходимость самостоятельного географического образования в университетах России. Не удалось. И это несмотря на поддержку Географического общества России и ряда крупных ученых — А.И. Воейкова и др. Вместо истории с географией, как это бывало до него, он создал серию действительно географических учебных курсов, которые можно было назвать новой системой географического образования в России. Им были написаны и изданы (на стеклографе) несколько основных курсов лекций, которые сначала он читал сам, но постепенно передавал своим ученикам. В результате его деятельности на рубеже XIX и XX вв. его лучшие ученики пришли в гимназии и ремесленные училища преподавать географию. Они написали новые учебники и хрестоматии по географии. Н.Н. Баранский позже назовет их лучшими учебниками дореволюционной России. Ими продолжали пользоваться полтора десятка лет и после революции.

Д.Н. Анучин не только изменил преподавание географии в средней школе. Он вывел географию из кабинетов в поле. При нем география становилась экспедиционной специальностью. Своими полевыми исследованиями Д.Н. Анучин дал начало нескольким отраслевым географическим дисциплинам. Повышение школьного географического образования и одновременно полевые исследования территории России для изучения природных ресурсов нашей страны — вот главный результат первой половины его деятельности в Московском университете. В 1915 г. произошли три примечательных события; 1) первый (вероятно, и последний) Всероссийский съезд учителей географии в Москве; 2) обращение в правительство об организации Государственного института географии с весьма широкими задачами (институт должен был возглавить географические исследования России для выявления ее производительных сил); 3) дискуссия с В.И. Вернадским о научном основании проектируемого Академией наук Совета по изучению производительных сил.

Все это было сделано почти одновременно — и попытка изменить программу преподавания географии в средней школе, и предложение о создании государственного географического института. В это время Д.Н. Анучину, почетному члену Академии наук по антропологии, было уже за семьдесят лет. Затем будут Октябрьская революция и Гражданская война. И Н.Н. Баранский вместе с А.А. Борзовым будут создавать районную школу географии. Будут и правительственные постановления по преподаванию географии в средней школе и в университете. Будут правительственные постановления об издании стандартных географических учебников и статьи в центральной газете страны «Правде» с лозунгом, который звучит теперь фантастически: «Лучше изучать географию». География была восстановлена «из пепла».

История преподавания географии в школе не написана, или мне она не известна.

Высказанный мной оптимизм опирается на исторические основания. Теперь нужно искать начало разрушений. Не занимаясь историей школьной географии, могу лишь сказать, что контакты московской университетской географии со школьной географией стали ослабевать. Не берусь говорить, хорошо это или плохо. В 1960 г. в журнале «Вестник МГУ. Серия география» помещена статья тогдашнего декана нашего факультета А.М. Рябчикова, где среди других вопросов анализируется состояние дел в подготовке учителей географии для средней школы. Автор стремится убедить читателя в том, что учитель географии, подготовленный в университете, сильно уступает учителю, подготовленному в педагогическом институте. Меня смутил один аргумент: выпускник пединститута легче приспосабливается к жизни в средней школе. Университетский географ якобы не может преподавать других школьных предметов. Отсюда ниже зарплата. И вывод — в университетах не стоит готовить школьных учителей. Университетские выпускники должны идти в промышленность, где и зарплаты больше, и где специалисты-географы нужнее. Видимо, уже тогда, задолго до начала перестройки экономической системы страны, существовали разные уровни географической культуры даже у университетских профессоров географии. И я принял эту публикацию в качестве определенного репера размежевания университетской и школьной географии. Я не помню ни одного совещания по определению наших полномочий и разграничению ответственности перед нашей общей наукой.

Жан Дельвиль. Школа Платона. 1898

Окончание следует

* Работы Владимира Сергеевича Преображенского в «Географии» см. в № 45/1998,
№ 43/1998, № 11/1998, № 33/1997, № 25/1997, № 22—23/1997, № 20/1997 и др. — Прим. ред.