---

ХАРП

На Полярном Урале формируется новая сырьевая база черной металлургии

C.В. РОГАЧЕВ

Продолжение. См. № 14,  17/2008

 

По заветам Талейрана

Возможно, на проблемах ЧЭМК с «казахами» сказалось и то, что комбинат находится в Челябинской области, имеющей общую границу с Казахстаном. Пограничность, непосредственное соседство — всегда источник проблем и неприязни. Накопившееся челябинско-казахстанское раздражение, возможно, и выплеснулось в нежелание «казахов» идти навстречу именно челябинцам. А вот ферросплавные заводы Свердловской области (Серовский и Ключевской), не имеющей общей границы с Казахстаном, вопрос о поставках сырья из этой страны успешно урегулировали.

С соседом никогда не будет добрых отношений, дружить надо «через соседа», учил гений цинично-беспринципной геополитики Шарль Морис Талейран-Перигор. Словно руководствуясь этим принципом, свердловчане интегрируются с «казахами», а челябинцы прячут голову в массив Райиз за полярный круг.

Урал Промышленный — Урал вчерашний

В сущности, ситуация с ЧЭМК, который, столкнувшись с рыночными ценами на сырье, воочию узрел призрак нерентабельности, — беда не одного челябинского комбината. В этой ситуации, как зеркале, отражается всё современное экономико-географическое положение Уральского экономического района.

Горнозаводской Урал бурно развился в XVIII в. по двум основным причинам: а) стране, поднятой петровскими реформами, нужно было много металла для пушек, ядер, оснастки судов и пр.; б) единственное место, где в России можно было в те времена найти и взять руду в большом количестве и высокого качества, был Средний Урал. Работать там было некому, но петровской государственной машине всё было по плечу — нагнали крестьян и приписали к заводам. Далеко, конечно, безумно; но опять же, если на транспортировке использовать почти даровую рабочую силу, то и расстояние — не расстояние. Урал осваивался методами отнюдь не рыночными, и промышленный расцвет его коррелировал с расцветом государственного рабства на Руси.

 

Образ седобородой старости присущ уральскому региональному самосознанию. Не только потому, что живут уральцы у подножия герцинских гор, но и потому, что интуитивно понимают: промышленный век экономического района — на исходе. Впрочем, еще бодрятся. Стариков ваяют крепких и воинственных.

 

Вторая половина XIX в., отмена крепостной зависимости приписных крестьян (фактически рабочих-рабов) пошатнула положение уральских заводов. Их «забивал» мощный молодой конкурент — металлургия Русского Юга, Донбасс, развивавшийся именно на рыночных, капиталистических основах. К тому же Урал уже выработал («изро`бил», как сказал бы Бажов) свое главное конкурентное преимущество — богатые и легкоизвлекаемые руды. Природноресурсные сливки с района были сняты. Заводы были технически отсталыми, топлива не хватало (коксующегося угля нет, леса сводились на древесный уголь для металлургии), рабочая сила понемногу расползалась, а оставшиеся научились бороться за повышение оплаты труда, что также понижало конкурентоспособность уральского «бизнеса». Да и расстояния до рынков сбыта вышли из рабства и стали вполне рыночными и кусающимися железнодорожными тарифами. Конец XIX — начало XX века — кризис уральской промышленности, кризис, из которого никто и не чаял выхода: заводы просто дорабатывали свой ресурс. Такой путь прошли аналогичные старые экономические районы в герцинских горах: Аппалачи в США, Аравалли в Индии, где почти уже и не осталось следов былой металлургии. А то что осталось — музеефицировано и превращено в объекты туристического показа.

Из кризиса (фактически уже на стадии реанимации) Урал вывела советская власть. В новой геополитической ситуации, когда молодая Советская республика оказалась во враждебном окружении, нужны были безопасные, глубинные, убранные подальше от границ промышленные базы. Удаленность от Центральной России, от морских портов и от европейских рубежей, ставшая в XIX в. рыночным проклятием Урала, опять превратилась в преимущество. Исчерпанность руд была компенсирована мощной доразведкой (тогда на экономический свет явилась, в частности, легендарная гора Магнитная). Непривлекательность района для рабочей силы — новыми возможностями плановой экономики по перераспределению трудовых ресурсов.

Промышленное возрождение Урала стало дальновидным свершением советской власти: трудно представить себе исход Второй мировой и последовавшей «холодной войны», если в ХХ в. страна имела бы «рыночный Урал», продолжавший закономерное угасание, как в веке XIX.

Но уже в зрелые советские годы стало очевидно, что Урал не может до бесконечности оставаться горнодобывающим, металлургическим и тяжеломашиностроительным. Понемногу-понемногу шло перепрофилирование заводов, возникших при рудных месторождениях, но «съевших» свою сырьевую базу, на все более высокие, утонченные стадии производственных циклов (сукцессии в экономической географии). Ясно было, хотя громко никто таких святотатственных речей не произносил, что и легендарная Магнитка рано или поздно даст последнюю плавку и загасит свои мартены, потому что глупо везти сюда руду за тысячи километров из Белгородской области или из Карелии, чтобы потом выплавленный металл отгружать назад, в западном направлении. Выручал, правда, Северный Казахстан, представляющий по сути южное подземное продолжение рудного Урала. Но сам Урал — классический Горнозаводской Урал — обезрудел, и ему, как гусенице, предстояла метаморфоза из ползучего горнозаводского в окрыленный наукоемко-военнопромышленный район. Метаморфоза предстояла длительная и небезболезненная.

Уральский экономико-географический суицид

Но как раз тогда, когда стали формулироваться идеи об уральском будущем, стараниями внутренних праведников и интеллектуалов была ликвидирована народная власть в стране. Та самая власть, которая за 70 лет до того спасла Урал от промышленной смерти. При этом сам Урал (вот уж, действительно, приходит на ум сравнение с собакой, кусающей кормящую руку) выступил едва ли не самым активным ниспровергателем: Ельцин и значительная часть его камарильи — уральцы.

Надо сказать, что и сами жители ряда уральских областей в каком-то самоубийственном помешательстве в 90-е годы с особым рвением поддержали «реформы», приняв их за «серебряное копытце» или «огневушку-поскакушку», ведущих к скорому богатству. Доля голосовавших за Ельцина на Урале была заметно выше среднероссийского уровня.

Между тем «реформы» для производственной структуры Урала означали дегенерацию из нарождающейся бабочки в гусеницу. Были обрушены старательно возводимые в советские годы верхние этажи производственных циклов¹. Надежды же на обогащение стали связываться с сырьевыми и полусырьевыми отраслями, где получать деньги можно, особо не напрягая мозги и не совершенствуя мастерство. То есть вернулись почти к демидовским временам, с тем только отличием, что у Демидовых всё еще было впереди.

Ныне же собственно природные, сырьевые клады Урала уже, увы, в основном исчерпаны: великий полоз геолого-разведочных партий, шахтных копров и карьерных экскаваторов за 300 лет основательно исползал все обжитое (сколь-нибудь пригодное для постоянного обитания людей) пространство Урала. Остаются, правда, полусырьевые отрасли
(в основном металлургия), выросшие на уральском минеральном сырье и пусть даже и выевшие прежнюю сырьевую основу, но обладающие огромными производственными мощностями, способными производить продукт (металл), имеющий рыночную цену (а рыночную цену в 90-е годы имело главным образом то, что могло быть экспортировано: ведь с обрушением машиностроения внутреннее потребление металла резко сократилось).

Итак, что же представляет собой Промышленный Урал как совокупность факторов размещения капитала? Приватизация ведь — ревизия рациональности размещения тех или иных предприятий — с точки зрения рынка, по сути дела, новое размещение капиталов по территории страны в новых условиях.

Это район, не имеющий природных даров для развития. Здесь:

— дефицит сырья;

— дефицит воды;

— дефицит энергоносителей.

Это район, неблагоприятный для инвестора по экологическим соображениям:

— слишком много грязных производств;

— как реакция на это, развито гражданское экологическое сопротивление, за ним рука об руку идет «зеленый рэкет» ².

Это район с остатками квалифицированной рабочей силы, которая уже не хочет и не может уехать из этих мест в силу возраста, обремененности семействами, недостатка средств и т.п. Эта рабочая сила, воспитанная на завод-ском патриотизме советских лет, еще готова работать за скромные зарплаты, что дает собственникам предприятий немалую экономию и немного повышает конкурентоспособность. Но этой рабочей силы хватит от силы на 5—10 лет, а может быть и меньше — ведь металлурги рано выходят на пенсию (причем с каждым годом все больше средств будет уходить на оплату бюллетеней). Идущая же следом молодежь, более энергичная и более подвижная, работать на уральских заводах будет лишь при условии оплаты труда, сравнимой, ну хотя бы отдаленно, с мировой; в противном случае — она отдрейфует в другие сектора экономики или уедет в другие регионы.

Но главное, Урал — район с весьма невыгодным географическим положением. Трехтысячекилометровая удаленность от ближайших морских портов³ кажется сказочной. Сказочной, потому что в реальной современной мировой экономике при таких географических данных металлургические заводы не живут.

Именно близость к океаническим побережьям, к морским портам — воротам для ввоза руды и топлива (иногда с огромных расстояний, но массового и хорошего качества!) стала с 70-х годов ХХ в. едва ли не главным фактором размещения («переразмещения» — территориальных сдвигов) современных металлургических предприятий в мире в условиях открытой экономики. В развитых странах металлургия, приблизившись к портам, вырвалась из тормозивших ее развитие старых сырьевых районов, сбросила сковывавшие ее кандалы местных источников сырья, ставших неэффективными и прямо убыточными. Близость к морским портам не только открыла перед новой мировой металлургией щедрые сырьевые ворота, но и дала широчайшие возможности экспорта, а следовательно и возможности наиболее выгодной специализации предприятий в международном разделении труда.

Ничего подобного нет на Урале. Здешние металлурги вынуждены либо буквально вылизывать остатки невыработанного еще местного минерального сырья (берутся за мелкие месторождения, за бедные руды, поговаривают даже о вторичной переработке отвалов⁴), либо тащить сюда руду и уголь издалека по железным дорогам. Это пока еще удается, потому что в России действуют внутренние (ниже мировых) тарифы на железнодорожные перевозки⁵. Однако по вступлении страны в ВТО (или просто — при безоговорочном принятии всех принципов «открытого мирового рыночного хозяйства») расходы на доставку на Урал сырья и на вывоз металла потребителям значительно возрастут и металлургическое производство, скорее всего, станет убыточным. Если транспортный перерасход не удастся чем-то скомпенсировать — например, переходом на рабский, неоплачиваемый труд.

Без преувеличения можно сказать, что на всем земном шаре нет крупного металлургического района, имеющего географическое положение хуже, чем Урал⁶. Разве что заирско-замбийские Шаба—Коппербелт, но там хоть руды пока вдосталь.

В район с такими характеристиками никакому умному капиталисту не придет в голову сажать новое металлургическое предприятие, осуществлять сюда полнокровные инвестиции. Почему же все-таки в ходе приватизации на уральские металлургические предприятия пришел новоявленный капитал? По весьма простой причине — потому что эти предприятия уже были и новым владельцам достались за бесценок (помните ваши «ваучеры» — приватизационные чеки?). Это (то, что она есть, то что в ней поныне «работают», и работают теперь бесплатно, раннее вложенные в нее рабочие часы, дни и годы жизни советских людей поколений 30—70-х) главное и, в сущности, единственное на сегодня конкурентное преимущество уральской металлургии ⁷.

Современный «уральский» фактор размещения капиталов

Инвестирование в Урал — это размещение капитала по принципу «потому что досталось готовое», а вовсе не по принципу рыночной эффективности.

Чтобы яснее понять это и проще объяснить ученикам, представьте, что вы, приехав в некий город, решили зарабатывать на жизнь, например, стиркой белья — прачечным бизнесом (надо же с чего-то начинать).

Город состоит из двух больших районов. Первый — старые пятиэтажки, населенные пенсионерами, не имеющими средств, чтобы платить за услуги, и имеющими достаточно времени, чтобы стирать и гладить самим. Второй — новостройки с молодыми, сутки напролет работающими и хорошо зарабатывающими, а потом развлекающимися жителями. Они готовы за разумную плату доверить вам заботу об их простынях. То есть здесь у вас будет и «сырье» (грязное белье), и спрос (на выстиранное белье). И именно здесь было бы разумно разместиться. Ну например, снять для начала самую дешевенькую квартирку, поставить хотя бы первую машину, гладильный пресс и понемногу расширять бизнес. Разумно. Но за это надо порядком заплатить.

 

Г.К. Савицкий. Пригон рабочих на уральские заводы. Акварель.

В XVIII—XIX вв. у Урала были руды, лес и довольно по тем аппетитам воды. Людей было маловато, но к заводам «приписывали» целые деревни (порой за сотни верст) и насильно гнали рабочую силу. Сами приходили беглые и старообрядцы, которые за то, что заводчики укрывали их, вынуждены были платить своим трудом при грошовой оплате.
Теперь у Урала нет почти ничего, кроме овеществленных жизней предыдущих поколений — мощных основных фондов и инфраструктуры, из которых новые заводчики пытаются выжать что еще можно.

А вот в старом районе пятиэтажек вам досталась квартирка по наследству от дедушки (или, чтобы было больше похоже на экономическую историю РФ, — доставшаяся после того, как вы упрятали дедушку в дом престарелых). А в ней — старенькая, но еще добротная стиральная машина. И с большой степенью вероятности вы разместите свой начинающий бизнес в этих, доставшихся вам основных фондах. Правда, полдня вы будете тратить не на основную деятельность — не на стирку и глажку, а на то, чтобы ездить в новый район собирать и развозить заказы. Вы будете выматываться, терять время, опаздывать с доставкой, когда-нибудь при перевозке попортите дорогой шелковый комплект заказчика. А потом в дедушкиной квартире начнут протекать трубы или искрить проводка (вы ведь не знаете всех «секретов» доставшегося вам жилища: «вор в дому не хозяин» — метко замечает народ).

Ваш конкурент, который приедет в город с бо'льшим капиталом, или возьмет кредит, или создаст акционерное общество и обоснуется-таки в новом районе в новом помещении с новым оборудованием, будет работать эффективнее и в итоге, расплатившись с долгами, конечно, обгонит вас и вытеснит с рынка⁸. Но это будет потом. А пока вы инвестируете в дедушкину квартирку на первом этаже длинной-предлинной пятиэтажки, протянувшейся от Мугоджар до Пай-Хоя. Квартирка эта может иметь номер «ЧЭМК».

Такой принцип размещения в экономической географии именуется «инерционностью территориально-производственных структур»: стои'т уже не там, но сдвинуть пока сил не хватает.

Конкуренты ЧЭМК: как они обходятся без Харпа?

Повезло тем владельцам уральских металлургических заводов, которым вместе с заводами досталась и какая-никакая остаточная сырьевая база; повезло и тем, кому удалось сохранить старые связи по поставкам сырья. А вот ЧЭМК с его импульсивным «принимателем решений» не повезло и теперь приходится мотаться за сырьем за тысячи километров.

Между тем конкуренты ЧЭМК — другие российские производители феррохрома, как мы уже отмечали, решили свои проблемы с хромитами без всякой харпской экзотики, без полярного надрыва.

Расмотрим, что же вызывает и поддерживает развитие других феррохромовых предприятий России, не имеющих отношения к харпскому сырью. Эти предприятия суть:

1) старый Серовский завод ферросплавов (СЗФ);

2) новенький, только что построенный и не показанный еще на экономических картах Тихвинский ферросплавный завод (ТФЗ);

3) небольшой Ключевской завод ферросплавов (в Двуреченске близ Свердловска).

Первый звонок Уралу — Тихвин

Прямо противоположная уральской («в квартиру ставшего лишним дедушки») модель помещения капитала в феррохромовое производство (совершенно иной decision making) — Тихвинский ферросплавный завод (ТФЗ). ТФЗ построен в небольшом городе на востоке Ленинградской обл. буквально только что — в 2007 г. В том же году он дал первую плавку, а с 2008 г. начал постоянную работу. Завод имеет меньшую мощность, чем ЧЭМК: он менее громоздкий, ему проще вписаться в рынок. Он оснащен более новым оборудованием, производительность труда выше.

Чем было продиктовано решение бизнесменов (Несис и Мамут), построивших тихвинский завод? Ни одним из тех факторов, которые принято изучать в учебниках экономической географии. Ни ориентацией на сырье, ни ориентацией на конкретных потребителей, ни ориентацией на рабочую силу, ни положением в равнодействующей точке между разными «ориентирами». Решение принималось не в расчете на конкретную потребность (самим бизнесменам, построившим завод, феррохром не нужен — они «не по этой части», конкретного заказа от кого-либо они тоже не получали) и не отталкиваясь «от земли» (ни Тихвин, ни его окрестности хромитами не фонтанируют). Решение принималось на чисто рыночных, можно сказать, абстрактно-рыночных основаниях. Принималось так (историю этого decision making'а изложил в интервью один из ключевых деятелей этого проекта — бизнесмен А. Несис в интервью «Ведомостям» в июле 2008 г.). Компании Несиса и Мамута высчитали, что мировая цена на феррохром будет расти. Будет расти потому, что растет цена на энергоносители. А главный производитель феррохрома и хромитов — ЮАР своих нефти и газа не имеет и почти целиком зависит от импорта. В связи с ростом цены на мазут будет расти и стоимость доставки феррохрома морем из ЮАР в Европу и на мировые рынки вообще. Значит, производить сегодня феррохром ближе к гуще мирового рынка (не в Южном полушарии и не в уральском тупике Вселенной) становится выгодно.

И именно этот тезис был ключевым. Не потому, что «наш» продукт кто-то конкретный хочет потребить. Не потому, что у «нас» есть сырье для его производства. Не потому, что «нам» достались мощности по его производству. И так далее «не потому». А только исходя из прогноза мирового рынка. И лишь потом уже решались технические вопросы о том, где бы конкретно поставить заводик, откуда бы привезти руды, кому бы продать продукцию.

С помощью израильской инжиниринговой фирмы «Baran» просчитали возможности промышленного развития в Тихвине⁹.

Это было решение чисто в рамках экономической глобализации, по духу прямо противоположное локальным, территориально привязанным идеям территориально-производственных комплексов. По новой, совершенно не вписывающейся в «евклидову» экономическую географию логике размещения, Тихвинский ферросплавный завод — в известной мере знаковое событие в нашей науке (хорошо это или плохо для России — отдельный разговор).

Само появление ТФЗ — в известной мере отрицание Промышленного Урала, дезавуирование прежних уральских факторов размещения, отрицание, в частности, ЧЭМК с его мороженным «Конгор-хромом». (И не случайно в годы строительства ТФЗ в прессе слышались отголоски глухого ворчания уральских феррохромщиков, с ревностью, если не с ненавистью поглядывающих на рождающегося на их глазах носителя новой размещенческой парадигмы.)

Почему именно Тихвин?

Конкретный выбор Тихвина для размещения феррохромового завода стал в известной мере случайностью. Здесь была готовая промышленная площадка: фирма Несиса и Мамута некогда завладела находящимся в Тихвине крупным машиностроительным предприятием — в прошлом филиалом ленинградского Кировского завода, а ныне именуемым «Титран-экспресс» («География», № 7/2008, с. 47). Но дело было не в самом Тихвине. Важно было, чтобы площадка для строительства завода оказалась в пределах геометрического места точек, которое бы не имело дисквалифицирующих недостатков географического положения (таких, как у задвинутого в глухую глубь Евразии Урала) и по возможности обладало бы преимуществами размещения современной металлургии — близостью к морским портам и к гуще мировой экономической жизни вообще.

Измерьте расстояния до ближайшего морского порта от Тихвина и от Челябинска и сравните результаты. Измерьте расстояния от этих же центров до ЕСовских границ России. Оцените разницу в удаленности от глобально значимых районов потребления металлургического сырья и от центров технологических инноваций.

Тихвинцы пытались протестовать против создания вредного производства. И поначалу, в начале 2000-х, протестовали весьма активно (на фото — центральная площадь /на заднем плане — городской собор/ города во время антиферрохромового митинга). Был проведен референдум, результатом которого стало запрещение строительства. Но когда страсти улеглись, феррохромовое дело продолжилось. Завод был перерегистрирован под иным именем — и к нему перестал иметь отношение судебный запрет. Местных властей поменяли (сейчас во главе Тихвинского района — бывший директор городского рынка Г.П.Хухунаишвили). С населением провели разъяснительную работу. Экспертов-экологов правильно сориентировали. Договорились. То есть сделали то, чего владелец ЧЭМК не стал и не смог сделать с «казахами», с местными властями в Харпе.

 

Экспонированность к мировому рынку и мировым инновациям — вот главное преимущество ТФЗ над старыми уральскими феррохромщиками. Близость к рынку ЕС тем более существенна, что из самих западноевропейских стран производителей феррохрома понемногу выдавливают — по экологическим соображениям¹⁰.

Если рассматривать любое предприятие чисто макроэкономически, то есть как производителя денег, то лучшее место для размещения любого (если речь не идет о непосредственной добыче из недр) бизнеса в России сегодня — это Москва или Петербург. В сами эти города промышленности, конечно, влезть сегодня трудно, трудно осесть и подле (здесь не удается конкурировать с более прибыльным коттеджным строительством, рекреацией, торговыми зонами, логистикой). А вот разместиться где-нибудь в сотне-другой километров даже не очень прибыльному и довольно грязному предприятию — экономически под силу. Земля — не дорогая. Экологическое сопротивление немногочисленного и деморализованного годами «демократии» населения нетрудно и недорого сломить.

Рабочая сила, истосковавшаяся за годы безработицы хоть по какому-нибудь постоянному заработку, готова на предложенные условия. Тихвин, в 200 км от Ленинграда, не производит сегодня впечатления процветающего города с изобилием мест приложения труда.

Рассказывают, что из-за ТФЗ Тихвин перестал быть городом и теперь официально называется чудно': «Тихвинское городское поселение». Якобы по существующим нормативам такие вредные производства, как феррохромовое, не могут находиться так близко от городов (а ТФЗ — хоть и за железной дорогой и за лесочком, но в пяти минутах езды от жилых кварталов Тихвина), а вот на «городские поселения» (знать бы, что это такое?) эта норма не распространяется, так как в законе прямо не прописана. Так что город быстренько подогнали под статус, удобный для завода. Договорились. Другая, чем у ЧЭМК, модель принятия решений, другой стиль ведения дел.
Жители Тихвина — теперь не горожане, а поселенцы — удивляются: в советское время размещение завода обычно поднимало поселок до статуса города, теперь же из-за завода город опускают.

 

Немаловажную роль в выборе Тихвина сыграло и то, что город находится в Ленинградской области, экономическое руководство которой (основным идеологом областной экономической политики называют председателя комитета по экономике — вице-губернатора Дваса¹¹, получившего известность и в качестве экономико-географа¹²) старательно и последовательно проводит политику привлечения международного капитала. При этом не важно, чтобы предприятие как-то вписывалось в экономическую структуру области, чтобы его продукция была области нужна. Не важно даже, чтобы она была нужна России. Важно, чтобы новые предприятия размещались и вносили оживление в эту зеленую пустыню (термин В.Л. Мартынова и Э.Л. Файбусовича; см. «География», № 21/2003). А так, они могут привозить сырье или комплектующие хоть из-за океана и сбывать продукцию хоть в Китай¹³.

Заметным привлекательным фактором для ТФЗ стала и дешевая (по цене не обусловленная напрямую нефтью) электроэнергия Ленинградской АЭС.

Пространство шиворот-навыворот еще раз

Утверждая выше, что при выборе Тихвина фактор «от земли», фактор местных сырьевых ресурсов не имел значения; мы, естественно, чуть гиперболизировали ситуацию. В действительности поначалу некоторые надежды на местные минеральные ресурсы возлагались. Ну не совсем местные, а близкие: предполагалось, что ТФЗ будет работать на хромитах, обнаруженных в соседней Карелии. Предполагалось начать разработку Аганозерского меcторождения на юго-западе Карелии (севернее Пудожа, юго-восток республики). Однако же пробная добыча показала, что карельские хромиты — низкого качества (по-видимому, еще хуже харпских), и от них отказались.

Такая потеря потенциального источника сырья нисколько не обескуражила владельцев завода («если выгодно, то можно и нужно возить, не важно откуда, было бы выгодно»). И ТФЗ был запущен по временной схеме на импортных, турецких хромитах. А в конце 2008 — начале 2009 г. его планируется перевести на... — внимание, читатель! — на хромиты из Казахстана. То сырье, которое оказалось невыгодным для ЧЭМК и из-за дороговизны которого он отвратил свой разгневанный лик к заснеженному Райизу (еще раз, если вы еще не оценили парадокса, — «слишком дорогого» для ЧЭМК, отстоящего от Хромтау всего на 600 км), оказывается выгодным и прибыльным для ТФЗ, расположенного от сырьевой базы в 1700 км (если даже мерить от Хромтау по прямой).

Как возможно такое?

Конечно, Тихвинский завод сам по себе эффективнее старых уральских: говорят, даже юаровцы — мировые феррохромовые лидеры приезжали смотреть и учиться. Но плюс и иная модель поведения, иная экономическая стратегия. С помощью некой британской фирмы¹⁴ Несис и Мамут получили контроль над хромитовым месторождением «Восход» в Казахстане (находится рядом с городом Хромтау, там же, где и Донской ГОК) и начали строить там собственную шахту (там, на богатом месторождении, в относительно теплом районе, а не на бедном, морозном и на краю света Райизе). Ожидается, что осенью сего года шахту будут торжественно открывать Назарбаев и Медведев (возможно, даже в те дни, когда вы, уважаемый читатель, получите этот номер «Географии»). Шахта «Восход» нарушит монополию Донского ГОКа и будет поставлять в Тихвин сырье, по-видимому, по внутрифирменным, невысоким ценам.

Продолжение следует

---

¹ Рухнул даже тяжелый, стоявший в пирамиде производственного цикла близко к сырью (полумашиностроительный — полуметаллургический) Уралмаш. И в сознании молодых людей 90-х годов Уралмаш — это уже не аббревиатура, означающая базовое машиностроительное предприятие национального значения, а название банды, в известной мере задававшей тон уральской политике.

² «Зеленый рэкет» — остроумное и меткое выражение, появившееся в современной «инвестиционной климатологии». Оно указывает на участившиеся случаи, когда разного рода природоохранные чиновники, общественные организации и эксперты-экологи используют свои пробирки, анализаторы и передвижные лаборатории не ради благополучия людей, а как инструмент для того, чтобы тянуть деньги с предпринимателей. О «зеленом рэкете», с которым столкнулся ЧЭМК в Харпе, мы упоминали в № 14/2008, с. 36—37. И это в тундре, в практически безлюдном районе. Нетрудно представить, сколько желающих поживиться на экологическом обличении «грязных» предприятий находится в миллионных городах Среднего Урала.

³ Плюс (вернее, минус: минус к минусу) недостижимость по рекам. Это еще в демидовские времена, в высокую воду удавалось сплавлять деревянные барки с металлом по Чусовой в Европу и по Исети в Азию. Теперь о водных путях к главным металлургическим центрам Урала нет и речи.

⁴ Но это, естественно, если государство или экологические фонды поддержат. То есть если откуда-то придут деньги, которые скомпенсируют убыточность металлургов-ассенизаторов.

⁵ Известны случаи, когда крупным производителям удается пролоббировать особо низкие тарифы на перевозки сырья для своих заводов или их продукции. Тогда правительственные постановления обязывают железнодорожников возить чуть ли не себе в убыток. Но не надо слишком жалеть железнодорожников: свои убытки они скомпенсируют, например, подняв цены на пассажирские билеты или на доставку продовольствия в наши города. Так что за неэффективность размещения тех или иных предприятий страны, — в частности, за нелепый в системе мировой открытой экономики Промышленный Урал, в конечном счете платим мы с вами.

⁶ Экзотичнее расположен Кузбасс, но мирохозяйственная нелепость положения новокузнецких комбинатов там все-таки скомпенсирована мощной, практически бездонной энергетической и коксовой базой. (Еще раз подчеркнем: когда мы говорим о нынешнем глупом положении металлургии Урала и Кузбасса, то имеем здесь в виду положение в открытом рыночном мирохозяйственном пространстве. Совсем другое дело, если оценивать положение в относительно замкнутой и относительно самодостаточной системе «народное хозяйство СССР».)

⁷ Преимущество это, разумеется, преходящее. Через некоторое время печи начнут прогорать, корпуса обрушаться, теплотрассы проржавеют. И тогда во всей остроте встанет вопрос о реальной оценке географического положения: строить новое предприятие на этом же месте или подхватиться с остатками капитала и спешно, пока не заставили разбирать развалины, бежать ближе к теплым морям?

⁸ А вас, кстати, могут и вообще не пустить в новый район, где люди стараются вести здоровый и респектабельный образ жизни, если прознают, что ваш начальный капитал сделан, например, на скупке краденного, бутлегерстве или дурном обращении с дедушкой.

⁹ По этому поводу А. Несис замечает: «Мы тут как с Гусом Хиддинком — тренер иностранный, играем сами. Домашняя работа делается в Израиле, а фронт работ — в России».

¹⁰ Сам хром, как и хромиты руды, опасности для здоровья людей не представляет. Однако в процессе переработки образуются весьма неприятные соединения шестивалентного хрома. Бо'льшую опасность в этом отношении представляет, правда, не металлургия хрома, а химические производства, в частности, первоуральский «Хромпик» (ныне этот завод именуется «Русский хром 1915». Каждую весну у инженеров болит голова, как бы не допустить размыва талыми водами скопившихся за век работы токсичных отвалов. Недавно, говорят, иранцы нашли шестивалентный хром в Каспийском море и закатили нам вежливый скандал. Ведь как он мог туда попасть? Нетрудно выяснить, пройдя по следу: по нитям водосборного бассейна Каспия. В частности, вверх по Волге, по Каме, по Чусовой.

¹¹ Г.В. Двас с 1996 г. — председатель комитета по экономике и инвестициям (комитет экономического развития) правительства Ленинградской обл., с 1999 г. одновременно еще и вице-губернатор.

¹² См. «География», № 16/2008, c. 30—31.

¹³ И, заметим, со своей точки зрения власти области совершенно правы: их дело заботиться о том, чтобы на вверенной им территории была работа, чтобы пополнялись местные бюджеты и т.п. Думать о целесообразности развития с точки зрения общенациональной должна власть центральная. Но она с 90-х годов живет с постулатом, что рынок сам всё отрегулирует, а если теперь и пытается думать о какой-то национальной оптимизации, то не хватает способностей.

¹⁴ Реально эту фирму создал некий уехавший из СССР в 1990 г. физик-атомщик Курзин, представляющийся горным инженером. Зарегистрирована фирма в Великобритании, ставшей прибежищем для многих крупных расхитителей собственности советского народа.